Вопрос о территориальных правах участников похода был разрешен таким образом: император, на котором, в первую очередь, лежала забота об обороне империи, должен был получить одну четверть всего ее состава, остальные три четверти подлежали разделу между крестоносцами и венецианцами поровну. Так родился знаменитый титул дожей — «владыка четверти и полчетверти Византийской империи». Этот принцип раздела распространялся также и на столицу, но в доле императора нарочито были указаны дворцы Влахернский и Буколеон.[1532] Все участники раздела должны были принести за свои владения ленную присягу императору, — империя мыслилась как единое феодальное целое. Однако эта идея уже в самом договоре компрометировалась оговоркой: от обязанности ленной присяги освобождался дож венецианский. Этот пункт смягчался, правда, дополнительной оговоркой, что свобода от ленной присяги распространяется только на самого дожа, но не на тех лиц, которым ему заблагорассудилось бы уступить свои владения.[1533] Это условие венецианцы несомненно приняли с твердым намерением никогда его не выполнять, что они в дальнейшем и делали.
В отношении вопроса о территориальном разделе была принята только общая, принципиальная установка. Детали раздела должны были быть определены позднее, когда новая империя была бы уже не проектом, а фактом. Эту работу должна была провести комиссия из 24 членов, избранных также на паритетных началах.[1534] Исключение составляла доля забаллотированного кандидата на императорский трон. Он должен был получить малоазиатские провинции и остров Крит.[1535]
Легко видеть, что договор был делом венецианских рук, так как именно венецианские интересы он обеспечивал наилучшим образом.
Торговые привилегии, исключавшие такие привилегии всех других лиц и народов, получали только венецианцы. Крестоносцам они, впрочем, и не были нужны. При разделе награбленной добычи им должна была принадлежать львиная доля. В вопросе организации управления империей они сохранили за собою, как им казалось, важный по своему политическому значению и доходный пост Константинопольского патриарха. В воображении венецианских политиков, возможно, возникал образ восточного папы, которого они будут держать в своих руках. Правда, горькие разочарования ждали венецианцев в этом вопросе, но сделалось это ясным только значительно позднее. План территориального раздела также, в первую очередь, обеспечивал венецианские интересы. Будучи прекрасно осведомлены о размерах и действительной протяженности империи, зная экономику отдельных ее районов и областей, учитывая значение отдельных ее городов и портов, венецианцы надеялись при предстоящем детальном разделе использовать невежество «крестоносных болванов» и выкроить себе самые лучшие части византийского наследства. И действительно, в позднейшем договоре «О разделе империи» они усердно снабдили императора и крестоносцев целым рядом областей, уже давно не находившихся в распоряжении империи[1536], чего они постарались избежать при определении собственной доли в территориях Византии. Наконец, идея поставить владения дожа в особые условия по отношению к императору, мысль о превращении их в экстерриториальные владения внутри новой империи, мысль о слиянии их в одно целое с остальными венецианскими владениями и сферами влияния открывала перспективу создания собственной колониальной империи.
Из всего этого с полной ясностью следует, что договор лил воду, главным образом, на венецианскую мельницу.
Договор этот, как и предшествовавшие соглашения, крестоносцы и венецианцы должны были представить на утверждение папы.
Таков был план основания новой империи. Мы теперь должны рассмотреть, как протекало его выполнение.
Первоначальной задачей при осуществлении этого плана встал практически вопрос о разделе добычи. Крестоносцы грабили город несколько дней, по меньшей мере с 13 по 15 апреля. Прелаты, высокие бароны, венецианская знать, простые рыцари и солдаты соперничали друг перед другом и в деле разгрома Восточной столицы. «Были разгромлены не только церкви, но бесстыдно разбиты и раки, в которых покоились мощи святых; золото, серебро и драгоценные камни при этом захватывались, а сами мощи ставились ни во что», — повествует анонимный каноник Лангрского капитула.[1537] «Такой огромной, знатной и богатой добычи, — рассказывает Робер де Кляри, — не было захвачено ни во время Александра, ни во времена Карла Великого, ни до этих событий, ни после них».[1538] Новгородская летопись в свою очередь отмечает: «Иные церкви в граде и вне града, и монастыри в граде и вне граде пограбиша все, им же не можем числа ни красоты их сказать».[1539] Вместо организованного ограбления города, которое намечалось по договору, возникли тенденции индивидуального расхищения его богатств.[1540] Потребовались суровые меры, чтобы приостановить развитие этих тенденций и заставить сносить награбленное в специально для этого отведенное помещение[1541], «всю добычу нашу мы снесли в одно место, — рассказывает автор „Константинопольского погрома“, — и наполнили ею три огромных башни».[1542]
Далеко не все, что было награблено, поступило в общий фонд раздела, но и то, что удалось собрать, поражало своим богатством жадную толпу западных грабителей. Трудно оценить размеры этой добычи. Наши источники определяют долю, полученную каждым пехотинцем, в 5 марок, клириком и щитоносцем — в 10 марок, рыцарем — в 20 марок.[1543] Венецианцы будто бы предлагали крестоносцам за их долю в добыче 400 тыс. марок, или более полутора миллионов византийских золотых.[1544]
Раздел протекал не без споров и затруднений. Это было совершенно естественно, — ведь приходилось делать оценку самым разнообразным предметам, многие из которых представляли собою уникальные вещи. Для удобства раздела крестоносцы превратили в слитки целый ряд художественных изделий, похищенных в городе. Кое-что венецианцам удалось сохранить в целости, — такова, например, знаменитая квадрига, украшавшая константинопольский ипподром, а с этого времени и до сих пор украшающая площадь св. Марка.
Доля богатств, полученных венецианцами, особенно подробно описана Рамнузием. Автор истощил всю свою фантазию и весь свой лексикон для обозначения разнообразных драгоценностей, которые ее составляли. Вероятно, тут много измышлений — автор писал в XVI столетии, — но несомненно, что венецианцы получили огромные ценности. Замечательно, что ранние венецианские источники избегают описаний страшного разгрома и грабежа, которые были учинены в Византийской столице и умалчивают о богатствах, которые республика вывезла из Константинополя, что не мешает им дать подробные отчеты о реликвиях, в это же время добытых и привезенных в Венецию.[1545]
Мы вправе предположить, что не только венецианская доля, но и значительная часть богатств, полученных крестоносцами, попала в руки венецианских купцов. Предприимчивые венецианские дельцы несомненно сумели прибрать к рукам загулявшие банды крестоносной солдатески {так — OCR}. Рыцари потом проигрывали в кости и достававшиеся им по разделу лены.[1546]
