Наконец, собравшись со всеми силами, Цезарь двинулся к Тапсу и осадил его. Сципион также подошел сюда со всем своим войском и в сопровождении Юбы. Обе стороны стали готовиться к решительному сражению («Африканская война»; 8, 9, 12, 19-21, 24, 34, 71, 72, 79).
В то время как Сципион трудился над устройством лагеря, Цезарь, с невероятной быстротой пройдя лесистыми местами, удобными для неожиданного нападения, быстро атаковал его строй, находившийся перед валом (Плутарх: «Цезарь»; 53). Против слонов, стоявших на флангах помпе-янцев, Цезарь поставил по пять когорт 5-го легиона, которые сами просили предоставить им эту честь. На правом фланге пращники и стрелки осыпали слонов снарядами и стрелами. Устрашенные свистом пращей и камней, те повернули, перетоптали сзади себя много столпившегося народа и бурно устремились в недоделанные ворота вала. Следом за ними бежала нуми-дийская конница. Легионы с ходу овладели валом, перебили тех немногих храбрецов, которые пытались защищаться, и бросились истреблять бегущих. В этот день перебили до десяти тысяч человек, причем собственные потери Цезаря были минимальны.
От Тапса Цезарь направился к Утике. По пути он захватил город Парады, жители которого упорно не хотели открыть перед ним ворота. Всех их без различия возраста и пола свезли на площадь и сожгли на огромном костре в назидание всем остальным африканцам. Этот ли жестокий пример или обычная мягкость Цезаря к молящим о пощаде возымели свое действие — неизвестно, но после этого все города стали открывать перед ним ворота. Царя Юбу жители Замы не пустили в его собственную столицу, и он покончили с собой. Нуми-дия была присоединена к Риму в качестве провинции («Африканская война»; 81, 83, 85, 87, 88, 91, 94).
Вернувшись в Рим, Цезарь справил подряд четыре триумфа: в честь побед над галлами, египтянами, Фарнаком и Юбой. Все они отличались невероятной пышностью. Убранство галльского триумфа было из лимонного дерева, пон-тийского — из аканфа, александрийского — из черепахового рога, африканского — из слоновой кости (Веллей: 2; 56). Зрелища тоже были устроены с невиданным прежде размахом. Звериные травли продолжались пять дней, на них римляне впервые увидели жирафа (Плиний: 8; 27; 69). Была показана битва двух полков по 500 пехотинцев, 20 слонов и 300 всадников с каждой стороны. Для морской битвы было выкопано озеро на малом Кодетском поле: в бою участвовали биремы, триремы и квадрире-мы тирийского и египетского образца со множеством бойцов. На все эти зрелища отовсюду стекалось столько народу, что много приезжих ночевало в палатках по улицам и переулкам, а давка была такая, что многие были задавлены до смерти (Светоний: «Юлий»; 39). После триумфов Цезарь на 22 000 столах устроил угощение для всех граждан (Плутарх: «Цезарь»; 55). На пиру впервые подавалось вино четырех сортов (Плиний: 14; 17; 97), а дорогих рыб мурен было подано 6000 (Плиний: 9; 81; 171). Кроме того, каждому римлянину Цезарь велел выдать по десять мер зерна и по столько же фунтов масла, а деньгами — по 400 сестерциев. Тех, кто платил за жилье в Риме до двух тысяч сестерциев и в Италии до 500, он на год освободил от платы (Светоний: «Юлий»; 38).
Каждому ветерану Цезарь выплатил по 5000 аттических драхм, каждому центуриону — по 10 000, а каждому военному трибуну — по 20 000 (Аппиан: 14; 102). Он дал им и землю, как обещал (Светоний: «Юлий»; 38).
Выбранный после этого в четвертый раз консулом, Цезарь в 45 г. до Р.Х. отправился покорять Испанию, где подняли мятеж сыновья Помпея и куда бежали все помпе-янцы, еще не сложившие оружия. Эта война, против ожидания, оказалась едва ли не самой трудной. Несмотря на свою молодость, братья собрали удивительно большую армию и выказали необходимую для полководцев отвагу, так что Цезарь, вторгшийся в Испанию, оказался в крайне опасном положении (Плутарх: «Цезарь»; 56). Помпеи совершили большую ошибку, вступив с Цезарем в столкновение немедленно по его прибытии. В решительной битве у Кор-дубы помпеянцы поначалу стали теснить цезарианцев. Видя это, Цезарь выхватил щит у одного из оруженосцев и бросился вперед строя. Солдаты последовали за ним и бились с большим ожесточением до самого вечера (Аппиан: 14; 103, 104). Только к концу дня Цезарь одержал победу, перебив до тридцати тысяч врагов и положив немало своих. Позже он признался друзьям, что много раз он сражался ради победы, но теперь впервые бился ради спасения своей жизни. Старший из братьев Помпеев был вскоре убит, а младший спасся с немногими сторонниками. Это была последняя война, которую пришлось вести Цезарю. В честь нее он отпраздновал пятый триумф, как бы венчавший собой его победу в гражданской войне (Плутарх: «Цезарь»; 56).
Цезарь возвратился в Рим, внушив к себе такой страх и приобретя такую славу, каких не имел до него никто. Вот почему и сенат, и народ постарались увенчать его невиданными почестями и угождали ему так безмерно, как будто он был бог, а не простой смертный. Во всех святилищах и публичных местах ему совершали жертвоприношения и посвящения и устраивали в его честь воинские игры. Его нарекли отцом отечества и выбрали пожизненным диктатором и консулом на десять лет; особа его была объявлена священной и неприкосновенной; для занятия государственными делами ему были установлены сиденья из слоновой кости и золота, при жертвоприношении он имел всегда облачение триумфатора. Цезарь принял все эти почести, кроме десятилетнего консульства, назначив на ближайший (44 г. до Р.Х.) консулами себя и Антония (Аппиан: 14; 106, 107). Злые языки утверждали при этом, что с наибольшим удовольствием Цезарь воспользовался правом постоянно носить лавровый венок, чтобы прикрывать безобразившую его лысину. Действительно, известно было, что эта плешь доставляла ему много огорчений, и, чтобы спрятать ее, он обычно зачесывал поредевшие волосы с темени на лоб (Светоний: «Юлий»; 45). Выборы магистратов Цезарь поделил с народом: половина кандидатов избиралась по желанию народа, половина — по назначению Цезаря (Светоний: «Юлий»; 41). Было установлено, чтобы город ежегодно праздновал дни боевых побед Цезаря, чтобы жрецы и весталки каждые пять лет совершали за него молебствования и чтобы тотчас же по вступлении в должность магистраты присягали не противодействовать ничему тому, что постановил Цезарь. В честь его рождения месяц Квинтилий был переименован в Июлий. Было также постановлено посвятить ему храмы и, прежде всего, храм Милосердия (Аппиан: 14; 106). Впрочем, многие считали, что Цезарь вполне заслужил последнюю честь. Он почти никогда не опускался до личной мести и прощал многих, выступавших против него с оружием в руках. Некоторым своим прошлым врагам, как, например, Бруту и Кассию, он даже предоставил почетные должности, сделав их преторами. Кроме того, Цезарь не допустил, чтобы статуи Помпея лежали сброшенными с цоколя, но велел поставить их на прежнее место. Что касается знати, то одним он обещал на будущее должности консулов и преторов, других также прельщал должностями и почестями и всем одинаково внушал большие надежды, стремясь к тому, чтобы властвовать над добровольно подчиняющимися (Плутарх: «Цезарь»; 57-58).
Он совершенно спокойно переносил едкие нападки поэтов и злопыхателей, ни разу не воспользовавшись своей огромной властью для того, чтобы заткнуть им рот. Гаю Кальву, который, ославив его эпиграммами, стал через друзей искать примирения, он добровольно написал первый. Валерий Ка-тулл, по собственному признанию Цезаря, заклеймил его навечно в своих стишках о Мамурре (в 57-м стихотворении Катулл писал: «В чудной дружбе два полных негодяя — кот Мамурра и с ним похабник Цезарь…»), но, когда поэт принес извинения, Цезарь в тот же день пригласил его к обеду, а с отцом его продолжал поддерживать обычные дружеские отношения. Жестокий урон, нанесенный его доброму имени книжкой Авла Це-цины и бранными стишками Пи-фолая, он перенес спокойно, как простой гражданин (Светоний: «Юлий»; 73, 75).
Льстецы не раз пытались провозгласить Цезаря царем, но, зная, как ненавистен этот титул народу, он неизменно отвергал его. Однажды, когда Цезарь возвратился из Альбы в Рим, друзья отважились приветствовать его, назвав царем. Он отвечал сурово, что его зовут не царем, а Цезарем, и прошел мимо, выразив всем своим видом неудовольствие. Но все же, при всем своем уме и осторожности, Цезарь не избежал ошибок и не сразу нашел верную манеру поведения. Так, когда сенаторы, консулы и преторы в первый раз пришли к нему, чтобы объявить о каких-то чрезвычайных почестях в его честь, он хотел по обычаю приветствовать их стоя, но друзья удержали его, и Цезарь выслушал речь сенаторов и отвечал им, сидя в кресле, словно царь. Этого высокомерия сенаторы никогда не смогли ему простить (Плутарх: «Цезарь»; 60). Чернь же он раздражил тем, что лишил власти ее избранников — народных трибунов Марула и Флава — за то, что те сеяли ненависть к нему, уверяя, что Цезарь ищет царской власти (Ливии: 116).
