Едва испанские легионы в июне 68 г. провозгласили Гальбу императором, Отон первым из наместников присоединился к нему, привез все золотые и серебряные чаши, какие у него были, чтобы новый государь перечеканил их в монету. И во всем остальном Отон хранил верность Гальбе и на деле доказал, что никому не уступит в опытности и умении управлять. Много дней подряд, на протяжении всего пути, он ехал с императором в одной повозке. В том же совместном путешествии он сумел снискать привязанность Виния, главного советника Гальбы, любезным обхождением и подарками, а главное, тем, что в любых обстоятельствах первенство неизменно уступал ему. Таким образом, с помощью самого Виния он прочно занимал второе место после него, обладая в то же время одним важным преимуществом: он ни у кого не вызывал зависти или злобы, потому что помогал безвозмездно каждому, кто просил о помощи, и со всеми бывал приветлив и благожелателен. Больше всего внимания проявлял он к солдатам и многим доставил начальнические должности, то обращаясь с просьбами к самому императору, то к Винию или к вольноотпущенникам Икелу и Ази-атику, которые пользовались при дворе огромной силой. Всякий раз, как Отон принимал у себя Гальбу, он подкупал караульную когорту, выдавая солдатам по золотому, и, делая вид, будто чествует государя, на самом деле обманывал его и склонял войско на свою сторону. Когда Гальба стал раздумывать, кого избрать в преемники, многие желали, чтобы он усыновил Отона, а сам Отон, кажется, почти не сомневался, что так оно и будет, поскольку и Виний был на его стороне. Однако Гальба остановил свой выбор на молодом Пизоне. Дая Отона его решение стало полной неожиданностью, и он воспринял крушение своих надежд с горечью и гневом. Это заметили все окружающие, и враги Гальбы поспешили разжечь его обиду еще больше, говоря, что принцепс отплатил ему за услуги черной неблагодарностью (Плутарх: «Гальба»; 20-21, 23). Впрочем, кроме обиды Отона толкали на измену и огромные долги: он откровенно говорил, что если не станет императором, то ему все равно, погибнуть ли от врага в сражении или от кредиторов на форуме. Приняв решение, Отон больше не колебался и немедленно приступил к исполнению своего замысла. Очень кстати как раз накануне он предоставил одному императорскому рабу место управляющего и получил за услугу миллион сестерциев. Эти деньги стали началом всего дела (Светоний: «Отон»; 5). Через своего вольноотпущенника Ономаста Отон узнал, что два преторианца — Прокул и Ветурий — вслух возмущались Гальбой и даже угрожали ему. Он велел Ономасту привести недовольных к себе, засыпал подарками и обещаниями, а также дал денег, чтобы они могли и других переманить на свою сторону. О заговоре знали немногие, остальные колебались, и заговорщики разными способами воздействовали на них. Мятежные настроения как чума перекинулись из преторианского лагеря в легионы и вспомогательные войска. Незадолго до этого германская армия провозгласила императором Вителлия. Слухи о германских событиях взбудоражили весь столичный гарнизон. Все были уже настолько готовы к перевороту, что не хватало только вождя, а когда он появился, дело оставалось за малым. Этим объясняется стремительность происшедшей перемены: от усыновления Пизона до мятежа прошло всего пять дней!
15 января 69 г. все было готово. Утром Отон отправился в храм Аполлона, где Гальба совершал жертвоприношение. Немного времени спустя вольноотпущенник Ономаст громко объявил, что Отона ждут архитектор и подрядчики; эти слова были условленным сигналом, означавшим, что солдаты собрались и все готово для осуществления заговора. Поддерживаемый вольноотпущенником, Отон вышел из храма и отправился к позолоченному верстовому столбу у храма Сатурна. Собравшиеся там двадцать три преторианца приветствовали его как императора, поспешно усадили в носилки — хотя он дрожал от страха, видя, как мало народа его приветствует, — обнажили мечи и, окружив носилки, понесли их. По дороге к ним присоединилось примерно еще столько же солдат, — одни из сочувствия к задуманному делу, другие из любопытства, некоторые с радостными криками, остальные молча, рассчитывая, что по ходу дела станет ясно, как вести себя дальше (Тацит: «История»; 1; 25— 27). Начальник караула так растерялся, что впустил Отона в лагерь, а там уж никто ему не оказал сопротивления, ибо те, кто не принимал участия в деле, были по одному, по двое окружены заговорщиками и, сперва повинуясь угрозам, а потом и убеждениям, последовали примеру товарищей (Плутарх: «Гальба»; 25). С возвышения Отон обратился к солдатам с краткой речью и, сказав в заключение, что теперь у них у всех одна судьба, приказал открыть арсенал. Вооружившись, отряды мятежников рассыпались по городу. Вскоре конные преторианцы окружили на форуме носилки с Гальбой. В одно мгновения старый принцепс был зарублен, с ним вместе нашел свою кончину и Виний, а немного погодя был убит Пизон. Под торжествующие крики народа Отон прошествовал в сенат, где также был встречен с ликованием. Ему присвоили полномочия трибуна, звание Августа и все знаки почета, подобающие принцепсу.
Приняв власть, Отон, против общего ожидания, не предался ни утехам, ни праздности. Отказавшись от любовных похождений и скрыв на время свое распутство, он всеми силами старался укрепить императорскую власть (Тацит: «История»; 1; 38, 47, 71). Он обласкал Мария Цельса, одного из самых верных сподвижников Гальбы, наградил его за верность и сделал своим полководцем. Он подтвердил права всех, кому обещали консульство Нерон и Гальба. Всем сенаторам, которые при Нероне отправились в изгнание, а при Гальбе вернулись, он возвратил имущество. Эти первые шаги ободрили самых видных граждан, сперва дрожавших от ужаса. Черни Отон доставил огромную радость, казнив Тигелина, одного из самых мрачных и распутных сподвижников Нерона. В свое время Гальба много повредил себе, сохранив ему жизнь. Но наибольшей заслугой Отона считают то, что он сумел унять и успокоить солдат, не допустил ни грабежей, ни убийств. Можно только удивляться, как этот изнеженный и далекий от военных дел человек сумел подчинить своей воле войска, добился от них не просто послушания, но верности и любви и заставил тех, кто шутя предал сначала Нерона, а потом и Гальбу, биться за него с величайшей доблестью и отвагой.
Одних восхищала благодатная перемена, происшедшая в Отоне, но другие видели в его поведении лишь притворство и говорили, что принцепс благоразумно скрыл свои пороки на время войны с Ви-теллием. То, что война эта была неизбежной, видели все (Плутарх: «Отон»; 1-4). Вителлия признали императором Германия, Галлия, Британия и Испания. На верность Отону присягнули Иллирия, Греция и все восточные провинции (Сирия, Иудея, Египет), а также Африка (Тацит: «История»; 1; 76).
Правда, победа в этой войне больше зависела от мощи легионов, чем от богатства провинций. Вителлин имел под рукой более боеспособную армию: он опирался прежде всего на закаленные в битвах верхнегерманские легионы, в то время как Отон собрал части, расквартированные в Риме и Италии — солдаты, служившие здесь, были развращены праздностью, частыми подачками и заискиванием командиров. Но на подходе были четыре иллирийских легиона, и в их числе знаменитый четырнадцатый, отличившийся во многих битвах и имевший славу сильнейшего в римской державе. Вообще, иллирийская армия располагала огромным количеством людей и оружия, и, дождись Отон ее подхода, он имел бы очень хорошие шансы на победу. Наконец, он мог рассчитывать на семь иудейских и сирийских легионов, также представлявших грозную силу. Флот был на его стороне, что позволяло бесперебойно подвозить припасы и продовольствие. Таким образом, Вителлий был заинтересован в скорейшем решительном сражении, в то время как в интересах Отона было бы затягивать войну, постепенно наращивая свои силы и отнимая у противника продовольствие. Именно так советовали поступать ему все его полководцы, но он не послушался их совета и настоял на том, чтобы было дано решительное сражение (Тацит: «История»; 2; 11-12). Никаких видимых причин для спешки не было, и считается, что император искал скорейшего завершения войны только по внутренним побуждениям. По-видимому, Отон не мог долго терпеть неопределенности положения, не мог, по изнеженности своей, переносить непривычные для него мысли об опасности и, истомленный заботами, зажмурившись, словно перед прыжком с обрыва, поторопился отдать исход всего дела на волю случая (Плутарх: «Отон»; 9). Сам он ни в одном сражении не участвовал, оставаясь в Брикселле. В войне, которая развернулась в Северной Италии, полководцы Отона победили в трех первых незначительных сражениях, но в последней большой и беспорядочной битве при Бетриаке были разбиты (Светоний: «Отон»; 9).
