Она поморщилась и отодвинулась от него подальше.

— Плевала я на твою любовь!

Он смотрел на неё прозрачными, мутными глазами, проговорил медленно, с расстановкой:

— Один такой тоже плевал на добрые отношения. Доплевался. Теперь валяется в кустах и даже не знает, похоронят его или оставят так гнить. Так-то вот. — Он помолчал немного, вспомнив происшествие на шоссе, передернулся. — Какая ничтожная смерть! Был такой важный человек, полгорода держал в страхе, а подох в канаве, как бездомный пес. Это все, чего он достиг к тридцати пяти годам. Вот и подумаешь, стоит ли заниматься этой грязью, которой мы занимаемся.

Люська повернулась, оторвала голову от подушки.

— Про кого ты говоришь?

— Про кого! Про Валерку Груздя, про кого же еще! Витюня-то его мочканул там, на шоссе.

— Это что, правда? — Люська села на кровати, подобрала под себя ноги и уперлась спиной в стенку.

Он кивнул и какая-то мерзкая улыбка заиграла у него на губах.

— Правдивей не бывает! Прямо в лобешник ему маслину закатал. Так что теперь Валерик на том свете чертям маникюр делает. Можешь Таньке своей так и передать. Пускай она его оплакивает, если, конечно, он ей был не противен.

Люська со злостью смотрела на него.

— Вы не люди! Вы шакалы! Грызете друг друга из-за лишнего куска. И ты меня своими руками после этого трогаешь. Они же у тебя трупным ядом пахнут.

Махрова это задело. Он перестал ухмыляться, подсел поближе, приблизил к ней искаженную злобой небритую рожу.

— Ты права! Мы шакалы! А кто сейчас не шакал? Покажи мне такого человека, я посмотрю на него и удивлюсь. Все грызутся между собой, все! Так этот поганый мир устроен! Все воюют друг с другом! Идет настоящая война. Если ты не убьешь, то убьют тебя. Это война не за кусок хлеба с маслом, это война за выживание. Посмотри вокруг. Политики поганые грызутся за кресло в парламенте, чтобы в него свою жирную задницу посадить и ничего не делать четыре года. Бизнесмены долбанные друг друга отстреливают, чтобы лишнюю пачку баксов в свой сейф убрать. Менты позорные своих продают за гривенник. Шоферня сраная ключами гаечными махается из-за лишней сотни. Вон, дед-пенсионер и то кирпич хватает, чтобы его мэру в форточку засветить, потому что тот у него пенсию хапнул. А ты говоришь, мы — шакалы! Весь этот мир шакалий! Просто ты ещё дура молодая, живешь какими-то дебильными понятиями о любви и дружбе. Не было этого никогда и не будет. Историей доказано! Человек хуже шакала!

Люська дернула головой, вскочила с постели, отбежала в угол.

— Все! Хватит! Хватит мне мозги полоскать! Я спать хочу! Убирайся!

Махров смотрел на неё исподлобья, тяжело дыша перегаром.

— До чего же ты баба вредная! Сразу бы знал, даже не стал бы с тобой связываться. Вот, Владик, сволочь, подсунул! Надо было тебя этому волчаре отдать. Пускай бы он с тобой помучился. Идешь со мной или нет?

— Нет! — крикнула она. — Не хочу ничего жрать с вами. И не буду! Лучше подохнуть, чем в таком мире жить!

— Ну, и подыхай себе! Никуда отсюда не выйдешь. Скулить будешь под дверью, не открою! И решетки на окна. Как в камере!

Он поднялся с постели, дернул ручку, выскочил из комнаты и со злостью хлопнул дверью. Закрыл её на замок, вынул ключ, убрал в карман.

Охранник Саша притащил ещё несколько бутылок водки, поставил на стол. Витек откупорил одну, налил себе в бокал. Хлопнул его в одиночку, набросился на копченую говядину, нарезанную толстыми ломтями.

— Сашок, тащи ещё жратвы, водки пока хватит.

— Ты уже и так все подметелил, Витек, — проворчал Саша. — На тебя не наготовишь. Надо было предупредить, что вечером отъедаться будешь!

Витек вытаращил на него злые мутные глаза.

— А меня, блин, предупредили, что мочилово будет! — рявкнул он. — Я что, готовился! Само собой вышло! А если бы готовился, давно бы с дыркой в башке в кустах лежал. В нашей жизни все непредсказуемо! Понял ты, валенок?

Махров спустился вниз, плюхнулся на свое место за столом. Схватил бокал с водкой, выпил залпом, чем-то зажевал.

— Сволочь! Ничего не хочет, гадина! Этот волчара её испортил! Надо было его притянуть. Тогда бы она ничего не хотела и никого не ждала.

Он пытался водкой залить какой-то непонятный непривычный страх, вдруг поднявшийся у него внутри в тот момент, когда он увидел свою смерть вблизи, так близко, что повеяло могильной сыростью. Но этот страх не отпустил и сейчас, когда главный враг был повержен, и уже некого стало опасаться. Ему почему-то казалось, что смерть не ушла, а ждет где-то рядом, ловит удобный момент, чтобы расправиться с ним окончательно. Вот уж истинно, кому суждено умереть от насморка, не погибнет на поле боя. Можно спастись от пули, но если закроется сердечный клапан, никто не заслонит.

— А я тебе про что говорил, Сергеич! — заплетающимся языком сказал Витек. — Давай я его найду и уделаю! Мне это раз плюнуть. Я теперь любого могу. Во вкус вошел. Такой кайф! Давай завтра с тобой на охоту пойдем? Будем ментов отстреливать! Кайф ловить! Не хочешь ментов, Сергеич, давай крестьян мочить будем. Мне по барабану, кого! Лишь бы штабелями укладывать.

Махров недоуменно смотрел на него, не понимая, о чем он ведет речь. Наконец, понял. Вот он, страх, откуда! Рядом с ним его смерть сидит, водку с ним пьет, зубы заговаривает. Только отвернешься, и сразу маслину проглотишь, посланную недрогнувшей рукой «приемного сына». Он теперь не остановится. Пока вокруг себя поле после битвы не устроит, не успокоится. Последней жертвой будет он, «приемный отец», когда уже никого не останется. А может, наоборот, первой?

— Хватит смертей, Витек. Достаточно. Нам надо залечь сейчас на время. И голову не поднимать. Высунешься, снесут. После всех этих дел, что мы сегодня наворотили, органы такой хипиш поднимут. Весь город на уши поставят. Хочешь в зону пошагать? Давай. Тебе надолго накрутят. Навсегда.

Витек подъел все, что ещё оставалось на столе. Ухмыльнулся.

— Брось, Сергеич! Это мы весь город на уши поставим! Груздя больше нет — мы хозяева! А органы твои сраные я смету, как мусор. Лично буду ментов мочить. Чекуня на службу возьму и всех его братков. У нас столько стволов будет, всех твоих ментов перешлепаем, как ворон. А если ты боишься, так сиди в своем сортире и не вылезай. Сам с ними разберусь! Без твоего руководства. Понял, Бурый? Так что давай, иди, прячься.

Витек вмазал кулаком по столу. Со стола посыпалась посуда, покатились бутылки. Сашок и Геша прибежали из кухни. Начали собирать осколки.

— Ты чего, Витек, разбуянился? Лишнего выпил, что ли?

— Молчать, салаги! — гаркнул Боксер. — Я вам сейчас покрашу морды в красный цвет! Кто ослушается, сразу пулю получит. Ясно? Слушай приказ: завтра с утра чистим пушки, забиваем снаряды и идем на охоту. Всех, кто попадется на дороге, будем класть на месте без суда и следствия. Идешь, значит, живой — на, получи!

Он выхватил пистолет и бабахнул в пустоту. Потом ещё раз. Еще.

Охранники залегли, чтоб не зацепило. Махров перестал дышать, бледный и испуганный, сидел на месте без движения. Ну что ж, если сейчас наступит конец, значит, так оно и должно быть. Никак не думал он, что погибнет от руки «приемного сына». Совсем разошелся парень, спустил себя с тормозов. Кто-нибудь, что ли, пальнул в него. Неужели тоже боятся, как и он. Нет, он бы сейчас пальнул, если бы ствол был под рукой. Так вот он лежит! Махров вдруг увидел на столе перед собой «беретту». Откуда она здесь? Кто-то только что положил. А, это Витек и положил. И сел на свое место. Уткнул буйную голову в руки, упер локти в стол.

— Чего-то хреново мне, Сергеич, — проговорил. — Так хреново! Жить не хочется.

— Поди проспись, — выдохнул Махров. — Ты устал.