Мне так осточертела война, что порой я досадовал и на жизнь, которая должна была наступить после нее, в которой, мне казалось, я никогда не буду жить. Я даже спрашивал себя, неужели я действительно мог спать когда-то на постели, положив голову на подушку, любоваться девушкой, обнимать ее…

Так незаметно дошли мы до наших позиций. Наше появление с девушками взбудоражило всех. Бойцы повыскакивали из-за деревьев и окружили нас плотным кольцом.

— Ене, — повелительно крикнул мне командир отделения разведчиков Петре Цигэнилэ. — Не мешкать, парень! Живо веди их на допрос!

— Обязательно попрошусь в патруль, — произнес кто-то с завистью за моей спиной.

А другой так и застыл, засунув пальцы в волосы и пяля на девушек глаза.

— Ах, Гитлер, сукин ты сын! — протяжно выдохнул он. — И когда только дьявол заберет тебя!

Так, окруженные гурьбой солдат, мы двинулись к командному пункту. Впрочем, справедливости ради, следует признать, что общее внимание не очень смущало моих спутниц.

Диакону встретил нас хмурый — его явно злила та неразбериха, с которой нам пришлось столкнуться в этом селе. Я доложил ему о девушках. Те снова утратили свое веселье и, сжавшись опять испуганной стайкой, молча ждали. Он задал им несколько вопросов по-немецки. Тогда храбро выступила вперед «стройненькая» и стала ему быстро рассказывать тоже по-немецки про войну и немцев, про их жизнь, про жителей села, насильно загнанных в подвал замка. Дело у них быстро пошло на лад. Диакону расспросил девушек обо всем: о силах немцев, о месте расположения их пулеметов и орудий, об окрестностях замка. Под конец он дал им бумагу и карандаш и попросил, чтобы они нарисовали план замка и отметили на этом плане двери, окна, вход в погреб и внутренние лестницы.

Замок был древний, построенный лет двести — триста назад. Как у всех зданий этого типа, главную его силу составляли толстые каменные наружные стены. Замок имел два входа: главный — на двор и задний, с маленькой дверью — в сторону леса. Две каменные лестницы вели от каждого входа в комнаты первого этажа. Потолки поддерживались круглой каменной башней, сооруженной посреди замка, в которой узкая винтовая деревянная лестница вела на второй этаж и террасу наверху. Стены были толстые и прочные, как в крепости; но потолки — ветхие, и их можно было быстро разрушить артиллерийским и минометным огнем.

Рассказывая о замке, девушки снова вспомнили о запертых в подвале и разрыдались. Диакону дал им успокоиться, а потом попросил набросать ему на бумаге только план входа в замок через дверь со стороны леса. Дверь эта, находившаяся в глубине сводчатого проема, прямо открывалась в большую комнату с выложенным гранитными плитами полом, и из нее вели две лестницы — одна вниз, в погреб, другая вверх — на первый этаж.

Когда Диакону изложил нам все это, я сразу разгадал, какой план действий он наметил. Мы должны были атаковать дверь со стороны леса и открыть вход в погреб. Но как? На это пока мы ответа не получили.

Но вскоре Диакону вновь вызвал к себе нас, Петре Цигэнилэ — командира отделения разведчиков, действовавших вместе с нами, и одного командира стрелкового взвода и приказал нам приготовиться. Ночью нам предстояло проникнуть в замок. При этом именно мы — я, Илиуцэ и Ефтене — должны были взорвать толом дверь со стороны леса. Одновременно с нашим рейдом будут подняты на штурм замка и роты, стоявшие в селе на линии церкви.

— Операция должна быть проведена молниеносно, — напутствовал нас Диакону. — Если дать немцам прийти в себя — все будет потеряно.

Вечер застал нас притаившимися в лесу против задней стены замка. Я и Цигэнилэ, растянувшись за деревьями на опушке, внимательно разглядывали в бинокли те части укреплений и двора, которые были обращены в нашу сторону. Ночь быстро спускалась на село и лес. Все погрузилось во тьму и тишину. Мой напарник скоро потерял терпение. Это был парень пылкий и несдержанный. Частенько он действовал, не давая себе труда подумать, повинуясь первому побуждению. Цигэнилэ все время ворочался за своим деревом и крыл немцев, которым «посчастливилось спастись от нашей артиллерии». Петре был храбр, не боялся смерти, уверенный, что «не изготовлена еще та пуля и не родился тот немец, который бы попал в меня!» — как любил он говорить. Эта его вера в себя и придавала ему ту трезвость мысли, ту находчивость и уверенность в действиях, которые так редко встречаются. А сверх всего Цигэнилэ обладал еще одним неоценимым преимуществом: он всегда первым принимал решение и первым начинал действовать — и всегда раньше врага.

— Чересчур мешкаем! — бурчал Цигэнилэ недовольно. Пришлось мне напомнить ему о приказе командира не выступать до начала атаки наших из села. Но это мало его вразумило, и он продолжал что-то сердито бурчать про себя. Вдруг он замолчал, насторожившись, и дернул меня за рукав, указывая на двух немцев, которые неожиданно вышли из дома в лесу — этот дом нам предстояло захватить в первую очередь — и побежали, словно наперегонки, к главному входу замка, где гудела машина.

— Сейчас же нужно напасть на дом, — шепнул мне Цигэнилэ решительно. — Там их теперь на два меньше.

Я знал, что он был способен на это и крепко схватил его за плечи. Но он успокоился только когда увидел, что оба немца вернулись назад, в дом, неся в руках котелки.

— Самый удобный момент двинуться на них, — снова загорелся он. — Сейчас будут раздавать еду. Толчея, сумятица, шум — все, что надо!..

И не дожидаясь моего согласия, он дал знак своим разведчикам, и они вшестером осторожно поползли к дому.

Я сразу потерял их из виду, потому что им пришлось пробиваться сквозь густой кустарник, росший на опушке, а в местах, не покрытых растительностью, тела их почти сливались с черной землей. Вынырнули они только у самого дома, где разделились на три пары. Одна растянулась за углом с ручными пулеметами, нацеленными на замок, чтобы не подпустить подкрепление; вторая прижалась к передней стене по обе стороны окна, а третья бросилась на дверь и стала бить по ней ногами и прикладами автоматов. Когда дверь подалась, разведчики у окна разбили прикладами стекло. Зажатые с двух сторон, немцы застыли буквально с застрявшими кусками в горле и с котелками и ложками в руках.

Пришел черед выступить и нам. Когда мы подползли к дому, Цигэнилэ встретил нас, сообщив, что нам нечего бояться — с немцами покончено и их пулеметы тоже нацелены на замок.

Короткую передышку я использовал для того, чтобы еще раз тщательно, шаг за шагом, исследовать путь, который нам предстояло пройти. Прямо перед нами зиял в стене казавшийся бездонным сводчатый проем с черной дверью в глубине, которую мы должны были атаковать. Над террасой продолжали неистовствовать наши минометы, непрерывно били винтовки и пулеметы. Немцы в долгу не оставались и тоже поливали наши части свинцовым дождем.

— Сейчас самое время нам выступить, — возбужденно шепнул мне Цигэнилэ.

И в ту же минуту послышались громкие крики: наши роты из села пошли в атаку. Вместе с ними двинулись к замку и мы: я — впереди, Ефтене и Илиуцэ — за мной, один с грузом тола, другой с ручным пулеметом и гранатами. Не помню, как мы доползли до стены. Мы с Ефтене прижались к ней по обе стороны двери, а Илиуцэ стал осторожно прилаживать к ее основанию свой смертоносный груз так, чтобы он пришелся как раз посередке. Вскоре маленький зловещий огонек с треском побежал по шнуру, волоча за собой тоненькую струйку дыма и распространяя вокруг слабый запах серы. Мы смотрели на него как завороженные, позабыв об опасности взрыва. Огонек медленно приближался к толу. Мы уже хотели бежать, как вдруг меня остановил неясный шум. Из-за тяжелой дубовой двери. накрепко запертой железными костылями и скобами, доносились приглушенные крики, плач и слабые удары кулаков по дереву.

— Фитиль! — крикнул я вне себя.

Илиуттэ стрелой метнулся к двери и вырвал шнур вместе с капсюлем, когда огонь уже почти подступил к толу. Он отбросил далеко в сторону капсюль, и тот сухо треснул в воздухе… Без сил прислонились мы к сырой стене замка, еще не веря, что опасность миновала. Холодный рот выступил у меня на лбу. Ефтене дрожал всем телом. Илиуцэ, снова подхвативший тол, крепко прижал его к груди и вздохнем с облегчением, словно скинул с себя тяжелую ношу. Промедли я мгновение, и сотни невинных людей за дверью были бы превращены в прах!