Ангелаке, Ион Букура и еще один гренадер [13], который вскоре был убит, остались у входа. Они должны были уничтожить гранатами отделение немцев, засевших за дверью дома… Да, совсем забыл сказать, что, добравшись до условленного места, мы разулись. Свои шинели и продовольственные сумки мы оставили в полку. Мы влезли в дом через окна и тихо, на цыпочках, с автоматами и гранатами в руках стали подниматься по лестнице. Надо сказать, внимание немцев было отвлечено, а трескотня пулеметов заглушила наши шаги…
Прямо с лестницы мы ворвались в первый и во второй этажи, забрасывая врагов гранатами и расстреливая их из автоматов. В тот же момент Ангелаке атаковал группу немцев у входа. Схватка была короткой: немцы, не приняв боя, разбежались. Большинство из них выпрыгнули в окна и бросились наутек. Со стороны Венгерской улицы по ним открыли огонь свои же.
Рассвирепев, немцы начали отчаянно бить из минометов и пушек по крыше и третьему этажу, куда мы еще не проникли. Под шквальным огнем несколько солдат во главе с Бурадой пробрались и на третий этаж. Завязалась ожесточенная схватка, с обеих сторон полетели гранаты. В этом бою были убиты еще двое наших… Бурада вытащил ракетницу и выпустил из окна в нашу сторону белую ракету. Ракета проплыла над покрытыми снегом развалинами и, померкнув, падающей звездочкой скользнула вниз. Наши роты, находившиеся в домах позади нас, пошли в атаку. Но им удалось пройти всего лишь несколько десятков метров. Шквальный огонь и контратака засевших слева от нас немцев полностью уничтожили вторую штурмовую группу.
Так мы и остались одни защищать «каменный дом». Поскольку нас было мало, мы покинули третий этаж, на который обвалилась горящая крыша, и закрепились на первом и втором этажах. Мы перетащили в нижние комнаты немецкие пулеметы, коробки с пулеметными лентами, гранаты, мешки с песком. В одной из комнат я наткнулся в углу на немецкого ефрейтора, который никак не мог подвязать к шее забинтованную руку. Когда я направил на него автомат, он поднял левую руку и его всего затрясло. Подталкивая в спину стволом автомата, я привел ефрейтора на второй этаж, где Бурада торопливо устанавливал пулемет.
— Ну вот, этого еще нам недоставало! — гневно вырвалось у него…
Потом он поднялся на ноги и с остервенением ударил немца в челюсть своим костлявым кулаком, так что у того лязгнули зубы.
— Ну, — процедил он. — Почему не убежал с другими? Почему не застрелился?
Гитлеровец побелел и задрожал как осиновый лист. Он хотел что-то сказать, но из горла у него вырвались лишь бессвязные гортанные звуки. Бурада, укрепив сошки в стене, снова лег за пулемет. Я же, насупившись, продолжал стоять около него. Мне, собственно, было непонятно, чем я провинился, захватив в плен немца.
— Что ты будешь с ним делать? — помолчав, спросил Бурада. — Он твой, вот и избавляйся от него, как знаешь!
По тому, как к гитлеровцу отнесся Бурада, мне было ясно, что пленного следует расстрелять. Я сделал ему знак подойти к стене и медленно стал взводить автомат. Мне стало противно смотреть на этого безвольного, дрожащего от страха перед дулом автомата солдата. Движением автомата я приказал ему идти, и мы спустились на первый этаж, в комнату, где я должен был установить свой пулемет. Потом я попросил Ангелаке помочь мне привязать немца к радиатору водяного отопления. Я обыскал его карманы и нашел в них лишь галеты, несколько дорогих сигарет и маленький пистолет с перламутровой рукояткой. Пистолет мне понравился, и, довольный находкой, я сунул его в карман. Затем достал из кармана немца большие карманные часы и оставил их висеть на цепочке, прицепив к пуговице мундира. Галеты гитлеровца мы поделили с Ангелакй, а сигареты я заботливо завернул и положил в карман.
На другой день в промежутках между атаками Ангелаке, томясь в ожидании нового штурма, иногда кричал:
— Букура, пойди-ка к немцу Добрицы и посмотри, сколько времени!
Иону Букуре очень нравилось это. Улыбаясь, он пролезал в пролом стены и шел к привязанному у радиатора ефрейтору. Он щелкал его по носу, чтобы тот поднял голову, и только после этого громко, чтобы все слышали, объявлял время. Так было и перед четвертой атакой немцев. Бурада через пролом, проделанный нами в потолке, спросил, который час. Как сейчас помню, было тогда двадцать пять минут пятого. Спустя пять минут немцы пошли в атаку.
Сигнала к открытию огня все не было. Потеряв терпение, я встал на колени. Немецкие пулеметы хлестали по стене дома. Со стороны Венгерской улицы все чаще ухали пушки и минометы. Но внутри «каменного дома», на первом и втором этажах, стояла тишина. Только иногда сухо щелкала снайперская винтовка Цупы. Каждый его выстрел настигал офицера, или связного, или пулеметчика. Счет быстро перевалил за семь, и дальше я перестал считать.
Я сдвинул кирпичи, которые загораживали пролом в стене прямо перед моим пулеметом. От сверкающего снега сумерки казались более светлыми. Немцы, спрятавшись за развалинами, выжидали. Вдруг я увидел поднявшуюся над кирпичами и мусором черную массу касок… «Теперь начнем!» — сказал я сам себе. Ко мне вернулось спокойствие. Я лег у пулемета и ощупал ствол, который еще не успел остыть после последней атаки. В этот момент немцы хлынули из развалин. Тут же ударили наши пулеметы… Сектор обстрела каждого из наших пулеметов был не более тридцати шагов. Никогда мне не приходилось видеть такого дьявольского огня! В потолочном проеме появилась голова Бурады; он крикнул:
— Бей чуть-чуть дальше, чтоб ни один не ушел!..
Уцелевшие немцы бросились наутек. Снег потемнел от трупов, оставшихся в развалинах.
Вскоре замолчали и наши пулеметы. В стенах «каменного дома» наступила гробовая тишина. Вдруг я услышал отчаянные умоляющие крики привязанного к радиатору немца.
— Добрица! — крикнул Ангелаке. — Не слышишь, что ли? Что там с твоим немцем?
Я оставил пулемет и пошел к пленному. Ефрейтор повис на радиаторе. Он окончательно выбился из сил. Лицо его было землисто-желтым, в нем не было ни кровинки, взгляд серых глаз стал испуганным, тупым, блуждающим, лоб покрылся крупными каплями пота. Во время последней атаки он бился от страха перед пулями, которые, как я теперь заметил, влетали в окно и вонзались в стену рядом с ним…
— Случается, герр ефрейтор! — проговорил я участливо. — Такова уж война!
Я вытащил табак, свернул ему цигарку из газеты, потом не торопясь свернул и себе такую же, и мы оба стали глубоко и с наслаждением затягиваться, молча поглядывая друг на друга.
Темнота ночи сгущалась, январский мороз крепчал…
Ночь принесла нам долгожданную передышку и покой. Только теперь мы почувствовали усталость. Нам хотелось есть и пить. Ноги, завернутые в портянки, поверх которых были натянуты казенные хлопчатобумажные белые носки, окоченели. Непрерывные атаки немцев не позволяли нам думать ни о чем другом, только о бое. Да мы, кажется, и не чувствовали ни голода, ни холода, пока не наступила тишина. Теперь же желудок свело от голода, а ноги застыли так, что трудно было сдвинуться с места. И, несмотря на это, все, казалось, было сразу забыто, как только Бурада спросил:
— Что будем делать, если немцы пойдут ночью?
Мы молчали. Было ясно, что немцы не откажутся от мысли овладеть «каменным домом» и наверняка попробуют атаковать нас ночью. Их было много. Темнота помогла бы им подобраться к нам между развалинами. Что мы могли сделать? Нас было семеро, и вести огонь из пулеметов мы могли почти только вслепую. На помощь батальона нам не приходилось надеяться. Было ясно, что немцы сделают все, чтобы не подпустить никого к «каменному дому».
Бурада посоветовался с Ангелаке и с нами; было решено, что здание необходимо удержать при любых обстоятельствах. Мы прикинули, что, судя по всему, немцы раньше чем через час или два не смогут снова пойти в атаку. В течение этого времени необходимо было подготовиться к обороне.
Бурада начал распределять обязанности. Снайпера Цупу оставили в засаде как наблюдателя. Капрал Винтилэ и Чиобану, которые с Бурадой находились над нами, должны были перетаскать убитых немцев в одну из дальних комнат первого этажа и снять с них сапоги и шинели. Им же вменялось в обязанность обыскать карманы и ранцы гитлеровцев и забрать все, что попадется съедобного: хлеб, сухари, консервы, сахар, а также табак. Они же должны были побеспокоиться о воде и дровах для костра. Найденные продукты необходимо было снести в подвал… Следовало подумать и о боеприпасах. Эту задачу возложили на Иона Букуру, и тот принялся собирать коробки с пулеметными лентами, патроны, гранаты.
