Голос у Сережи стал глухим и вялым. Он закрыл глаза и уже не смог поднять веки. Расслабленная рука с крапинками веснушек на кисти упала с колена на землю.
«Пусть отдохнет, устал очень… Хороший он — Сережа». — Ашир поудобнее уложил ему руку и отошел.
Ом вернулся в литейную, опустился на ящик возле двери и, чувствуя во всем теле сладкую истому, тоже уронил на колени голову и не заметил, как задремал.
Проснулся Ашир от тишины. Огонь в печи погас, из форсунки валил дым. Ашир вскочил на ноги и, испуганно вращая глазами, растолкал спящего тут же на земле вагранщика.
— Вставай, быстро вставай!
Вагранщик стремительно бросился к форсунке и попытался снова разжечь огонь. Ничего не получилось — форсунка не работала.
Прибежал из палатки главный инженер, придерживая рукой повязку на голове.
— Что случилось?
— Да вот с подачей горючего что-то. Ни на шаг не отходил от печи, — смущенно объяснял вагранщик, засучивая рукава выше локтей.
— Не оправдываться, а исправлять надо! — сердито проговорил Орловский. — Дайте-ка инструмент.
Подошел Максим Зубенко. Он с хрустом в костях расправил плечи, осмотрел вентилятор, бак с нефтью, форсунку и горячо взялся помогать главному инженеру.
Пока возились с ремонтом, взошло солнце.
— Не одно — так другое! — негодовал Орловский. — Чорт знает что получается!
Однако, когда в цех пришли директор и Чарыев, Олег Михайлович заговорил спокойно и даже с оттенком гордости:
— Плавку дадим через несколько часов. Литейщики от усталости с ног падают, но из цеха не уходят…
Первая плавка
В тот день до Ашира дошла тревожная весть. В такой день, когда так хотелось прыгать и петь от радости, — ведь литейный цех выдавал после землетрясения первую плавку!
— …В бакинском госпитале умерла наша работница, — случайно уловил он из разговора Чарыева с директором.
«Светлана умерла!» — почему-то сразу же подумал Ашир. Он отозвал в сторону Чарыева и спросил:
— Вы про Светлану Терехову говорили?..
Чарыев ответил, стараясь не смотреть ему в глаза:
— Пока точно не известно, кто умер. Узнаю— скажу. Думаю, что не Светлана… Иди работай. Литье должно быть сегодня удачное.
«Неужели парторг нарочно скрывает от меня? — думал Ашир. — Не хочет расстраивать в такой день. Нет, он не станет обманывать! Может быть, не она…»
К началу литья пришел Николай Коноплев. По лицу Ашира он догадался, что с ним происходит что-то неладное, и взял его за руку.
— Что с тобой? Вид у тебя такой, будто ты заболел.
Надеясь у комсорга узнать правду, Ашир в свою очередь спросил:
— Кто умер в госпитале?
Но и Коноплев не сказал ничего определенного:
— Не знаю, но почему-то верю, что не она. По-моему, Светлана должна не сегодня-завтра приехать.
— А я и верю, и не верю, — признался Ашир.
Николай хотел итти, но последние слова Ашира его остановили. Он посмотрел ему в глаза и сказал тихо, только для него одного:
— Любишь?..
Ашир быстро взглянул на Николая и опустил голову.
— А ты знаешь, что такое любовь? — продолжал Николай.
Всего ожидал сейчас Ашир от Николая, но только не такого разговора. Ведь он о любви даже со Светланой ни разу еще не говорил. Что ответить? Он посмотрел по сторонам и тяжело вздохнул.
— Не знаешь? — еще тише спросил Николай.
— Меджнун умер от любви к Лейл и, — проговорил Ашир, не глядя на Николая.
— Любовь, от которой умирают, — не любовь. В такую любовь я не верю… По-моему, когда любишь, то становишься сильнее, как никогда веришь в жизнь, в счастье…
— А как же Меджиун?
— Какая у него была любовь? Отрава!
Как ни тяжело было Аширу, он засмеялся:
— И правда, как отрава!
— Если любишь, то верь в лучшее, и Светлана вернётся. — Николай запустил Аширу в волосы пятерню, взлохматил его, а потом слегка подтолкнул: — Иди работай, Меджнун! Все будет хорошо!
По цеху прошла волна горячего воздуха, хлынувшего из черного погреба сушильной печи.
«Надо держаться, весь коллектив завода смотрит сейчас на литейщиков…»
И Ашир крепился, в работе черпая силы.
В новом цехе было просторно и как-то непривычно. Пахло сырой глиной. От оконных рам, досок и балок несло терпким запахом смолы.
С главным инженером работали только те, без кого нельзя было обойтись при литье. Остальные рабочие заканчивали отделку модельной и устанавливали мостовой, кран. Но всех волновала первая плавка. Не только литейщики — приходили рабочие и из других цехов, чтобы узнать, как идет дело.
Шихту загружали по рецепту, составленному в ночь перед землетрясением.
— Приготовиться к литью! — Эти обычные слова, сказанные главным инженером, прозвучали громко и торжественно. Давно литейщики не слышали их.
Олег Михайлович был бледен, но держался спокойно. Пламя в печи металось и гудело, за стеклышком смотрового оконца лениво шевелился расплавленный металл. Ашир не спускал глаз с главного инженера.
Колючим холодком в сердце закралось сомнение: а вдруг литье опять не заладится и цилиндр не выдержит испытания? И, словно в ответ на эти мысли, до него донеслись слова Чарыева:
— Сегодня литье должно быть наславу.
«Отольем наславу, товарищ парторг!» — подтвердил про себя Ашир.
— Ковш! — не громко, но требовательно произнес Олег Михайлович. В его движениях, во всей его собранной фугуре чувствовались напряжение и упорство. — Начинаем.
Орловский не слышал своего голоса и только по лицам литейщиков, по их четким, уверенным действиям догадывался, что его понимают. Он взял в руки ломик и сам пробил лётку. Жидкий чугун выполз из отверстия, упал тяжелой каплей, потом побежал по желобку и через несколько минут заполнил ковш. Огненную массу стали разливать по формам. Первой залили форму цилиндра нефтяного двигателя.
От этой формы Орловский не отходил до тех пор, пока не остыл чугун. Наконец отлитую деталь освободили из опоки, потом очистили ее от накипи и песка и бережно установили на вагонетку. Люди расступились, давая ей дорогу, а когда она выкатилась из литейной, главный инженер двинулся следом — через двор, в механический цех.
И как тогда, до землетрясения, литейщики ждали своего мастера Захара Фомича, так ждали они сейчас Ашира, который отправился в механический вместе с главным инженером. Давно уже залили последние формы, а Ашира все не было.
— Беги узнай! — Максим Зубенко толкнул в бок притихшего Сергея.
— А что, если неудача?
— Не может того быть!
В эту минуту через открытые ворота все увидели медленно идущего по двору Ашира Давлетова. От усталости его точно ветром качало из стороны в сторону. Он вошел в цех и остановился возле товарищей.
— Литье признали… — Он передохнул, облизал сухие губы и закончил: — Признали хорошим!
— Победа, братцы! — Максим Зубенко сорвался, с места, схватил Ашира, подбросил его вверх, поймал здоровенными ручищами и опять подбросил, — За хорошую весть — спасибо! — кричал он.
Прошло несколько часов, и по заводу разнеслась другая весть, еще более радостная: цилиндр выдержал испытание, а это значило, что можно отливать и остальные детали нефтяного двигателя и приступать к сборке.
Во время перерыва в литейной собрались кузнецы, токари, рабочие со стройки. Были здесь и колхозники, приехавшие восстанавливать город. Литейщиков поздравляли всех вместе и каждого в отдельности с еще одной победой в мирном труде.
К Аширу подошел молодой колхозник в белом тельпеке и протянул ему обе руки:
— Якши, джигит! — сказал он по-туркменски. — Саг-бол! Спасибо!..
Рядом выросла высокая фигура Николая Коноплева. Кивком головы он откинул назад длинные волосы, пригладил их тыльной стороной ладони и сказал, глядя на Ашира, на его комсомольский значок:
— Ну, поздравляю с удачей.
Молодой колхозник в белом тельпеке встал между ними и Коноплеву тоже пожал руку.
И опять Аширу показалось, что Коноплев преувеличивает его заслуги. Ведь он трудится так же, как и сам Коноплев, как Максим, как Сережа, как все рабочие завода.
