— Не от солнца — от работы, — объяснил Ашир.

— Понятно! — подмигнул ему горьковчанин. — Он высунулся из кабины до пояса и постучал в кузов: — Эй, мастеровые, вылезайте, приехали!

Из-за борта показался плотный краснолицый старик с пилой и инструментальным ящиком в руках. Он поднялся на ноги, посмотрел кругом и покачал головой:

— Да-а, наворочало! — Старик еще немного постоял, потом решительно уселся на своем ящике. — А чего вылезать-то, вези нас прямо в город. Рассуждать не приходится…

С платформы спустили доски. Водитель выбил из-под колес, крепления, включил мотор, посигналил и осторожно съехал на площадку, а оттуда, не останавливаясь, покатил дальше на ближайшую улицу. Машина была без номера, но ее никто не задерживал. Лучшим пропуском для нее были отчетливо выписанные на борту слова: «Ашхабадцам от горьковчан».

С соседней платформы своим ходом сполз экскаватор. Лязгая гусеницами, с занесенным над грудами развалин ковшом, он загромыхал вслед за грузовиком.

Разгрузили платформы, освободили площадку от машин и сейчас же принялись за вагоны. Железнодорожник распределил людей по всему составу.

Когда приехали на станцию, Аширу показалось, что заводских ребят собралось много. А тут вдруг все растворились в общей массе, потеряли из виду друг друга — столько народу здесь было. Но Сереже и Аширу удалось все-таки обоим попасть в бригаду Коноплева.

Выгружать пришлось тюки с одеждой, тяжелые бумажные мешки с цементом, водопроводные трубы, сборные дома — все, в чем нуждался город и что щедрой рукой слала ему со всех концов страна. Работали с короткими перерывами на перекур. Устали все, но никто не подавал вида.

— Еще один вагончик остался, разгрузим, и можно запевать, — шутил Николай. С поцарапанного лба у него текла кровь. Он снял с себя безрукавку и перевязал ею голову. — Максим, что тебе стоит, — обратился он к Зубенко, — нажми плечом на вагон, разом все и вывалится!

— На миску с варениками я бы сейчас нажал, — отозвался Зубенко. — Жалко земляки из Полтавы не прислали с этим поездом.

Ребята захохотали, а Коноплев крикнул из темного угла вагона:

— Зря обижаешься на земляков, вот они, вареники!

— А ну, покажи, какие!

— Иди сюда, забирай, сколько унесешь!

Зубенко поднялся в вагон.

— Правда, не забыли! — послышался оттуда его певучий голос, и он легко вынес сразу два мешка муки, делая вид, что заложил руки в боки, точно собрался гопака плясать.

День, начавшийся так радостно, едва не кончился для Ашира плачевно. В последнем вагоне оказались железные бочки с маслом. Эти бочки Сережа вначале сгружал вдвоем с Коноплевым. Но повязка у Николая сползла на глаза, и он прислонился к вагону, чтобы ее поправить.

И нужно же было Сергею одному браться за тяжелые бочки! Поднявшись по сходням, он сдвинул одну из них с места и, придерживая ее доской, начал осторожно спускать вниз. Наверху бочка во всем ему повиновалась, но чем ниже, тем быстрее катилась она и в довершение всего сломала доску, что была в руках у Сережи. На миг замедлив движение, бочка ринулась вниз, грозя обрушиться прямо на ящик с оконным стеклом.

Сережа попытался задержать бочку руками, но сил у него нехватило. Ашир бросился на помощь. Не раздумывая, он принял всю тяжесть скользящего груза на спину и плечи. Его запыленная на лопатках рубашка сразу лопнула, а железная бочка пнула Ашира все ниже и ниже, пока голова его не уперлась в колени. Ашир захрипел, у него потемнело в глазах.

— Николай! — закричал не своим голосом Сережа.

Подоспел Коноплев и вместе с Сергеем столкнул бочку со сходен на сторону. Она упала на песок и замерла на месте. Коноплев поднял Ашира на руки и осторожно перенес его в тень. Держась за Николая, Ашир поднялся с земли и спросил:

— Стекло не разбило?

— Молодец, уберег стекло, — ответил Коноплев, придерживая Ашира за плечи.

По ночам работали при свете прожекторов. Литейную уже покрыли крышей, навесили двери, застеклили окна. Перекопанный пол засыпали песком и глиной.

Главный инженер, вагранщик и Ашир возились возле печи, Под вечер опробовали форсунки, и печь стала на просушку. Литейный цех снова вступал в строй.

Посмотрев на часы, Орловский спросил бригадира:

— Как формы?

— Для литья все готово, Олег Михайлович! — отрапортовал бригадир.

Они прошли в формовочную. Главный — инженер осмотрел первую форму, попробовал пальцем утрамбованный и приглаженный песок, проверил литник.

— Литник и газоотводы делали по новым расчетам? — спросил он Ашира.

— Да.

— Отлично!

Такую же оценку получили и остальные формы.

«Эх, посмотрел бы на нашу работу Захар Фомич! — с грустью подумал Ашир. — Вот порадовался бы старик!..»

Всю ночь литейщики провели на ногах. Если кому и удалось вздремнуть с часок, то здесь же, в цехе, около печи, или на стружках в недостроенной модельной.

Возле завалочного окна уже лежала шихта. Формы и инструменты были готовы, в печи с ревом бушевал огонь. Вся аппаратура для подачи горючего и воздуха была заново отремонтирована и действовала безотказно.

На рассвете Сережа подошел к Аширу.

— Не спишь? — спросил он осипшим голосом.

— Сплю на ходу, — признался Ашир.

— Не беда, скоро солнце взойдет, полегче будет!

— Легче будет не от солнца, а от того, что скоро литье начнем. Понимаешь, Сережа, и трудно, и радостно!.. Цех отстроили, значит и весь город отстроим!

— Конечно! — воскликнул Сережа. — Еще какой город будет! Видал, как дома теперь строят? На цементе, прочные, не то что до землетрясения. С железобетонными поясами. Прочность — это главное!

Ашир задумался.

— И красота тоже! — добавил он.

— Главное прочность, а красота…

— Скажешь, не нужна?

— Нужна-то нужна, — ответил Сережа, — только главное все-таки прочность во всем!

— Красота тоже главное!

Сережа ехидно хихикнул:

— Что ты понимаешь в красоте! Ну вот скажи, что, по-твоему, красивее — тюльпан или роза?

— Я знаю, когда на Земле не останется пустынь, это и будет настоящая красота! — пылко проговорил Ашир. Он встал и отшвырнул ногой обломок кирпича. — В старом Ашхабаде было много дувалов, они портили город. Теперь дувалов не будет. Это красота! И крыши домов не надо плоские делать.

— Вот это ты правильно говоришь!

— Поэтому и не спорь.

— Ладно, довольно спорить, все в Ашхабаде будет и прочным и красивым!

Против этого Ашир не мог ничего возразить.

— И трамваи будут?

— От трамваев шума много, троллейбусы лучше. По всем главным улицам троллейбусы пройдут… Все хорошо, только вот республиканский стадион на окраину города переносят. Это, по-моему, зря. Далеко очень.

Ашир приблизил к Сереже возбужденное лицо.

— А наш завод?

— Завод почти в два раза вырастет! — с восторгом говорил Сережа. — Мне кажется, что я наш завод уже полностью отстроенным с самолета вижу. Такие корпуса — дух захватывает!

Ашир мечтательно устремил взгляд куда-то вдаль. Сережа, сонно зажмурился, развел перед собой руки и, будто фокусник, с таинственным видом продолжал:

— Гляжу с самолета и вижу: подъезжает к нашей проходной легковая машина. Смотрю, выходит из машины человек в красивом костюме, в шляпе и с чертежами в руках. Кто бы, ты думал? Инженер Ашир Давлетов. Не вру! Я от радости за тебя чуть из самолета не вывалился.

Ашир рассмеялся:

— Вот фантазер! А рядом с инженером не видел

конструктора Сергея Удальцова? Ведь они вместе привезли на завод чертежи электрических Хлопкоуборочных машин.

— Об этом я умалчиваю. Сережино лицо расплылось в веселой улыбке. — Конструктор Удальцов не любит хвастаться. — Он присел возле перевернутой вверх колесами вагонетки и тихо проговорил: Нет, правда, Ашир, бывает, закрою глаза, и новый Ашхабад передо мной, как в кино, огромный, красивый, в зелени садов. Завод наш самый лучший в городе. Вот и сейчас… вижу, все вижу…