— Ты доволен своей работой? — неожиданно спросила Светлана.

— Пока не доволен, многого еще не знаю. Но люблю завод… А почему ты об этом спрашиваешь?

Она сорвала с дерева листок, положила на ладонь и вытерла с него пыль.

— Я часто стараюсь представить, каким через несколько лет будет наш завод и какими мы с тобой будем. Интересно, ты когда-нибудь думал об этом?

— Наш завод… — Вытянутой вперед рукой Ашир, как будто указывал на что-то такое огромное, что и глазом не окинешь. — Завод наш будет большим-пребольшим, и оборудован он будет по последнему слову советской техники. — На лице Ашира напряглась каждая жилка, он зорким взглядом смотрел вдаль и, казалось, был изумлен тем, что мысленно видел. — А делать наш завод будет и машины для уборки хлопка, и электрические тракторы, и даже части для пароходов. Правильно?

— Насчет пароходов ты того… — улыбнулась Светлана.

— Ничуть не того! На Узбой приезжали инженеры и останавливались у нас. Думаешь, они к нам в пески приезжают загорать и зем-земов ловить? Знаешь, что такое зем-зем? Большая ящерица, на крокодила похожа. — Он отмерил два шага, показывая, какие бывают вараны. — Так вот инженеры говорили, что канал будут строить, ищут, где лучше аму-дарьинскую воду пустить в Кара- Кумы. — Ашир с сияющим лицом поглядел на нее и добавил: — А тех инженеров прислал к нам в пустыню товарищ Сталин, по его заданию они работают, а это значит— Аму-Дарья обязательно потечет по Кара-Кумам.

— Тогда верно! — согласилась с ним Светлана. — А кто все эти машины будет делать? — допытывалась она.

Ей казалось, что Ашир не совсем ее понимает.

— Мы с тобой!

— Не сумеем, если…

— …не будем учиться, — горячо подхватил Ашир. — Угадал?

— Да. Знаешь, Ашир, я все чаще думаю об учебе. Коноплев кончает институт, две наших стерженщицы поступили в техникум на вечернее отделение. Нам с тобой тоже надо в техникум.

На Ашира словно упал слепящий луч прожектора, он прищурился и поднес к лицу ладонь.

— Это ты правильно сказала.

— Можно работать и учиться. Я говорила с парторгом Чарыевым. Он поможет нам.

— Если Чарыев обещал, то сделает.

Почему-то именно в эту минуту Светлана заметила, насколько Ашир изменился и повзрослел за последние дни. В душе она признавалась себе, что все больше и больше дорожит дружбой с ним.

— Я уверена, что вы сегодня отольете хорошую деталь, — сказала она тихо.

— Отольем. Завтра придешь на завод и увидишь нашу работу.

Светлана подняла руку, пригладила его взъерошенные волосы и грустно вздохнула.

— Иди, — тихо сказала она, не отнимая руки.

Но он проводил ее до общежития и только тогда побежал на завод.

— Пообедал? — спросил его Захар Фомич.

— Ага! — соврал Ашир.

С литьем провозились допоздна. Домой Ашир шел вместе с Захаром Фомичом. Табак у старика давно уже кончился, и он сосал пустую трубку.

— Цилиндр мы с тобой, Ашир, отлили на диво. Завтра посмотришь, — не только пять, десять атмосфер выдержит!

Всю дорогу старик говорил безумолку, подбадривая Ашира, тяжело передвигавшего ноги от усталости. Возле своего дома Захар Фомич достал часы, потряс их и приложил к уху.

— Идут, неугомонные! — как всегда удивился он и зажег спичку. — Скоро час. Утром заходите за мной с Сережей, вместе на завод пойдем. А сейчас — отдыхать. Спокойной ночи, сынок!

— До свиданья, Захар Фомич!

Ночь была тихая. Недолго побыл на небе и еще с вечера зашел за горы тонкий серпик нового месяца. На фоне темного неба деревья казались черными, сквозь ветви обильно просачивались звезды. Под ногами, хрупко ломаясь, шуршали опавшие листья и стручки глядичии.

«А листья падают и ночью, когда никто не видит», — почему-то подумал Ашир, шагая по улицам уснувшего города.

Он поднялся на мост и остановился. Много раз виденная картина сегодня по-новому поразила его своей красотой. Внизу, вдоль железнодорожных путей, точно костры по берегу реки, светились на стрелках фонари. Над ними зорким оком глазел в темноту семафор.

Нахмурившийся Копет-Даг крутой грудью пододвинулся к Ашхабаду, будто богатырь, оберегающий его сон. В россыпи огней Ашир узнавал знакомые улицы и площади, здания театров, фабрик, институтов. Темные пятна и широкие полосы на световом плане города обозначали парки и сады. Ашир отыскал взглядом прожектор над своим заводом, и ему показалось, что он светит ярче всех огней в городе.

Из-за семафора донесся и растаял в безветренном воздухе прощальный гудок только что отошедшего поезда. И как неожиданно все произошло!

Ашир подошел к дому и постучал в калитку три раза, как всегда, чтобы разбудить Анну Сергеевну. Он не услышал ее тихого голоса, не успел даже отнять руку от калитки. Глухой удар потряс землю. Секунда, и второй удар, еще тупее и настойчивее, обрушился на спящий город. Протяжный гул прокатился от гор в сторону пустыни, будто вышел из-под земли и ушел в землю. Что-то зловещее, затаенное было в этом долго не умирающем гуле. Сама земля потеряла свою устойчивость, заходила ходуном по воле слепой стихии.

Ашира вместе с калиткой свалило и бросило в виноградник.

«Землетрясение…» — мелькнуло у него в голове.

Уже лежа, он увидел, как рядом с ним закачалась и осела стена глинобитного дома. Там, где она стояла, сначала мигнула звезда, потом качнулся темный силуэт дерева.

Он лежал растерянный, оглушенный, и тишина удивила его. Все замерло, оцепенело, только виноградные листочки трепетали, хотя и не было ветра, будто хотели оторваться и улететь…

Он вскочил на ноги. Серая, густая муть окутала все, нигде ни живой души, ни звука, даже собачьего лая не слышно. Аширу показалось на минуту, что он остался один, в целом мире один, и не страх, а чувство горькой досады на свою беспомощность, тяжелое сознание непоправимости того, что произошло, овладело им.

Едкая, удушливая пыль лезла в рот, в нос, щипала глаза, было трудно дышать. Потом со всех сторон, из-под рухнувших стен, из-под упавших крыш начали доноситься стоны и крики о помощи. Люди кричали, придавленные обломками домов, и крик их походил на шопот.

Еще одна стена, застывшая на миг в своем падении, с грохотом рухнула на землю. Ашир едва успел отскочить в сторону. Где же Анна Сергеевна, Сережа? Они где-то здесь, может быть у него под ногами, под грудами земли и обломков!..

— Мама!.. Сережа! — закричал Ашир и, быть может, словом «мама» вызвал из-под развалин слабый, замирающий голос Анны Сергеевны.

Сережа не отзывался.

Он бросился на голос Анны Сергеевны и начал с ожесточением разгребать землю, разбрасывать кирпичи и доски. Ашир перебросал гору кирпичей, из-под ногтей у него сочилась кровь, руки и шею сводила судорога,

— Я здесь… сейчас раскопаю! — кричал он срывающимся голосом.

«В кладовке лопата и лом. Надо принести».

Но где найти лопату?! Кладовая завалилась, потолок и стены рухнули в погреб, а у Ашира кроме рук ничего не было. Но он копал… От изнеможения падал с ног, поднимался и опять копал. Под руку попалась деревяшка с проволокой на конце — гриф от гитары. Он стал копать нм. Гриф сломался. Рядом валялась помятая кастрюля, Ашир схватил ее.

«Неужели и Светлану засыпало?»— терзался он.

— Ашир, сынок… задыхаюсь… — собрала, видимо, остаток сил старуха.

Этот крик испугал Ашира, а потом ее молчание испугало его еще больше. Дрожащей рукой он нащупал теплую подушку и засыпанные землей волосы. Вместе с матрацем он вытащил Анну Сергеевну из-под досок и, положив ее у водопроводного крана, обмыл ей лицо, намочил голову.

Анна Сергеевна открыла глаза и еле слышно спросила:

— Сережа жив?

Ашир ничего еще не знал о Сереже, поэтому не ответил старухе. Он напоил ее из ладони и бросился к придавленной дувалом беседке. И опять он копал, копал до изнеможения, облизывая кровь с потрескавшихся губ.

Приползла Анна Сергеевна и, лежа, не в силах подняться, тоже стала разгребать землю…