— Вот псалтирь, — сказал Онищенко, желая показать, что следует читать.

— Плюйте вы на псалтирь, — выпалил инспектор и стал читать седален. (Псалтирь — это одна из библейских книг Ветхого завета.)

Студенты удивленно переглянулись, некоторые захихикали.

Сам относясь ко всему «священному» без особой почтительности, Парийский, однако, преследовал за это нас. В академии, как и в семинарии, издавна установлен монастырский обычай — ежедневно за обедом в столовой студенты по очереди должны читать жития святых. Однажды читал Владимир Бояринцев.

— Февраля 14-го дня житие преподобного Авксентия-чудотворца благослови, честный отче, прочести! — по обычаю возгласил он.

— Молитвами преподобного отца нашего Авксентия-чудотворца, господи Иисусе Христе боже наш, помилуй нас! — благословил дежурный священник.

Бояринцев, сказав «аминь», быстро прочитал:

— «Преподобный Авксентий, сперва царедворец при Феодосии Младшем, потом отшельник в горе близ Халкидона (в Вифинии), славен был учительностию и чудотворениями. Он присутствовал на четвертом Вселенском соборе и подвизался против ересей. Им устроено много монастырей в Вифинии. Скончался он около 460 года».

Потом сделал паузу, решительно произнес:

— Конец и богу слава!

Это означало, что чтение закончено.

— Какой конец? Какая слава? — возмутился Парийский. — Читайте дальше, этого мало!

— А дальше ничего нет. Знать, преподобный мало прославился, — ответил Бояринцев, закрывая книгу и отходя от аналоя.

— Как это — мало прославился?! В своем ли вы уме? Зайдите после обеда ко мне в кабинет! — закричал инспектор и поспешно вышел из столовой.

Количество воспитанников семинарии и студентов духовных академий очень невелико. Редко на каком курсе обучаются 20 человек. Выпускников же бывает по десять, а иногда и того меньше. Ленинградская академия, например, в 1953 году выпустила всего четырех человек. Церковь содержит восемь семинарий и две академии и к тому же не все выпускники одевают рясы. Таким образом, для своих приходов церковь ежегодно готовит незначительное количество священников, но и они вряд ли могут быть названы оплотом веры.

Судя по поведению, не будет преувеличением сказать, что среди студентов академий и воспитанников семинарий очень много неверующих. Например, мои соученики Сергей Бурлаков, Михаил Егоровский, Иван Фоминичев, Виктор Козлов, Григорий Онищенко, Павел Раина и некоторые другие нередко приходили пьяными на богослужение. Александр Волосков однажды напился до того, что его вырвало прямо на клиросе. Иван Винокуров, Гурий Лукашевич, Григорий Абрамов в нетрезвом виде без стеснения нецензурно выражались в церкви.

В день святого Георгия в 1952 году приближенный архиепископа Бориса студент академии Строев не без ведома инспектора справлял свои именины в ресторане «Метрополь». Изрядно подвыпивши, «отроцы благочестивые» так отчаянно веселились, что несколько раз получали от администрации ресторана замечания за разнузданное поведение. Особенно отличались Павел Раина и его будущая «матушка» Нина. Возвращаясь домой поздно ночью, проходя через садик, за которым находится здание академии, Иван Фоминичев, Григорий Лысенко и Виктор Козлов решили напугать шедших впереди женщин. Оказалось, что то были жена и невестка инспектора. Двое из «смельчаков» понесли духовное наказание, а Иван Фоминичев был переведен… в Московскую духовную академию, которую благополучно закончил и стал священником.

Настроения и убеждения многих обитателей семинарии и академии особенно обнаруживались в богословских спорах и «душеспасительных» беседах. Например, Владимир Шуста, Георгий Строев, Вадим Гришин и Григорий Онищенко открыто порицали седьмую заповедь («не прелюбы сотвори»), как неразумную. Несмотря на неоднократные указания библии, что нарушающий эту заповедь смертно грешит, вышеупомянутые богословы доказывали обратное. «Как нет греха в других физиологических отправлениях человеческого организма, так нет греха и в нарушении седьмой заповеди. Это естественно», — говорили они. И не только говорили, но так и действовали. Строев обманул нескольких девушек, не отстали от него Шуста и Онищенко. Впоследствии первые двое стали священниками, причем Шуста даже был назначен благочинным в одном из районов Калининской области, а Онищенко — преподавателем в Киевскую семинарию. Вадим Гришин цинично хвастался, что, убедившись в неразумности седьмой заповеди, он уже на втором курсе нарушил целомудрие. Теперь он служит священником в Москве в Новодевичьем монастыре.

В духовных учебных заведениях встречались и потомки библейских содомлян. Так «за противоестественные наклонности» к мужеложеству из Ленинградской семинарии были исключены Ананий Ч., Василий Л., Георгий Г., а Михаила М. забрал к себе один монах, который его растлил. За «противоестественные наклонности» из Московской духовной академии должен был быть исключен и Михаил Д., но монахи Троице-Сергиевской лавры взяли его под опеку, и он принял пострижение под именем Филарета.

Впервые о таких порочных людях я узнал в Одесской духовной семинарии. Семинарист второго курса Павел Карпенко пономарил в архиерейской домовой церкви (что на Пролетарском бульваре в Одессе). Однажды вечером он вернулся в семинарию страшно расстроенный. Мы стали приставать к нему с расспросами. Он молчал и заливался слезами. Наконец, немного успокоившись, рассказал.

В архиерейской домовой церкви служил личный секретарь одесского архиепископа Фотия протоиерей Михаил Иванов (однофамилец семинарского воспитателя). Он был целибатом — безбрачным попом, не дававшим монашеских обетов. Всегда после богослужения этот поп-секретарь приглашал к себе Павла, угощал различными яствами и был как-то уж очень любезен. Так случилось и в этот вечер. Кроме еды, на столе возвышался графин какого-то напитка. Выпили, закусили… Карпенко, испугавшись своего странного состояния и не менее странной обстановки, хотел уходить. Но «любезный» хозяин закрыл дверь на ключ. Карпенко оттолкнул пьяного попа, кинулся к двери и застучал кулаками. Растерявшись, Иванов стал просить Павла не поднимать шум, совал большую пачку денег, умолял никому не говорить о происшедшем. Возмущенный Карпенко был неумолим. Он бросил деньги в холеное лицо архиерейского секретаря и вырвался на улицу.

Всю ночь Карпенко спал беспокойно. Часто сквозь сон так сильно кричал, что все в спальне просыпались. На следующий день о случившемся узнали преподаватели, ректор, инспектор. Все полушепотом говорили только об этом. На меня это событие произвело жуткое впечатление. Но вместе с тем как-то не верилось: неужели это может быть вообще? Неужели это может быть среди служителей божьих?

Через два дня Карпенко исчез. Его искали целый день, но только к вечеру нашли на высоченной колокольне Пантелеймоновского собора (в помещении которого находилась духовная семинария). С большим трудом удалось свести его оттуда. Глядя широко раскрытыми безумными глазами, он кричал: «Ребята, люди православные, уезжайте домой, скоро конец света! Антихрист уже пришел, я был в его лапах, глаза у него красные…» и прочее. На следующий день Карпенко отправили в больницу для умалишенных на Слободке.

Еще более ужасные вещи о половой распущенности монахов и черного духовенства рассказывал мне Иван Чикарик, которого для подготовки к поступлению в Одесскую духовную семинарию бывший ее ректор протоиерей Евгений Дьяконов направил в одесский Успенский мужской монастырь, возглавлявшийся архимандритом Амвросием Торопченко. Это произвело на меня потрясающее впечатление. Невзлюбил я монахов и потом всегда смотрел на них с чувством брезгливости. А ведь верующие люди думают, что монахи и «владыки» — «ангелы во плоти», одевшие черные мантии во имя «спасения».

Один из моих товарищей семинарист. В. Кулиш очень хотел стать монахом и даже приготовил все необходимое для пострижения, но когда узнал правду о житии в «святых» обителях, переменил свое решение.

Иподиакон винницкого епископа Андрея Дмитрий Палагнюк рассказал мне, как однажды «владыка» пытался склонить его к мужеложеству, а потом хотел загладить скандал крупной взяткой. Этот случай так поразил Дмитрия, что он навсегда отказался от мысли стать монахом, бросил иподиаконствовать, женился и совсем ушел из церковного мира.