Не было согласованности и в сочинениях «святых отцов и учителей» церкви, у которых я тщетно надеялся получить разъяснение многих волновавших меня вопросов. Оказалось, что и «святые отцы» не без греха: и у них были подобные расхождения во мнениях и непримиримые противоречия, как и в христианском первоисточнике — библии. Не случайно средневековый французский философ — монах Абеляр написал целую книгу о противоречиях «отцов» — церковных авторитетов — под заглавием «Да и нет».

Чем же объясняются сплошные несогласия и противоречия в «священном писании»? Тем, и только тем, что составлялось это писание из различных фрагментов, написанных в разные эпохи обыкновенными смертными людьми, ставившими перед собой разные цели и задачи. Жан Мелье писал о «священном писании»: «…Вы обычно найдете гораздо больше ума, знаний, красноречия, порядка, ясности, отделанности, последовательности, точности и даже больше мудрых и солидных поучений в книгах светских философов, историков и ораторов, чем в каких-либо из этих якобы святых и священных книг, будь то Ветхий или Новый завет, главная мудрость которых заключается в том, чтобы заставить вас верить в благочестивый вздор и исполнять суеверные религиозные обряды».

Чтобы придать авторитет своим писаниям, авторы их нередко измышляли то или иное имя, якобы посланное от бога, и приписывали этому имени свое писание. Наличие массы противоречий лишний раз убеждает, что ничего боговдохновенного в этих писаниях нет, а содержание их свидетельствует, что нет в них ничего нового, чего бы человечество не знало. Вот почему автор того или иного фрагмента «священной книги» вынужден был сочинить что-то чудесное, из ряда вон выходящее, что привлекло бы внимание людей и произвело на них соответствующее впечатление.

Если же на минуту допустить вмешательство «святого духа», который по учению церкви будто бы руководил библейскими писателями, то в лучшем случае становится непонятным и необъяснимым, почему в «священном писании» имеют место разного рода нелепости.

Достаточно упомянуть, что библия со всей серьезностью повествует о том, как пророк Иона, брошенный в жертву разгневанному морю и поглощенный китом, во чреве его трое суток пел молитвы (Иона, II); как волы и овцы ниневийские постились во вретище и «крепко вопияли богу» (Иона, III, 7—8), как вавилонский царь Навуходоносор превратился в зверя (Дан., IV, 30); как молодой царь Авимелех влюбился в Сарру, одну из жен Авраама, когда ей было более 90 лет (Быт., XX), что на небе есть «источники бездны и окна небесные», откуда льет дождь (Быт., VI—VII). Достаточно сказать, что библия называет змея «полевым зверем» (Быт., II), горчицу — «деревом» (Матф., XIII, 32), зайца — «жвачным животным с нераздвоенными копытами» (Лев., XI, 6), стенной грибок — «едкой проказой дома» (Лев., XIV), так станет ясным, что библия — книга сугубо земная, человеческая и никакой божественной мудрости не содержит.

Если «святая» библия писалась по внушению самого бога, то почему же в ней масса прямых противоречий и безнравственных рассказов, например о гомосексуализме, кровосмешении, снохачестве, убийствах, грабежах и т. д. Не случайно один исследователь библии сказал, что в моральном отношении басни Эзопа стоят несравненно выше «священных писаний».

Следует обратить внимание на тот факт, что каждая религия имеет свои «священные писания»: у христиан библия (Ветхий и Новый завет), у иудеев — Ветхий завет, у мусульман — коран, у браманов и буддистов — Веды и Упанишады, у последователей Зороастры — Авеста и т. д. И каждая религия признает божественным только свое «писание» и отрицает «писания» других религий, признавая их выдумками людей. На самом же деле все так называемые «священные писания» — произведения человеческие, выдуманные, сочиненные и в разное время записанные смертными людьми. Это я понял ясно.

Не спешите упрекать меня в нечестности за то, что, будучи фактически уже неверующим, я еще некоторое время продолжал служить в церкви. Душевное состояние, в котором я тогда находился, может понять только тот, кто сам пережил что-либо подобное.

Было бы ошибочно думать, что еще вчера человек верил в бога, а сегодня стал атеистом. Не так легко переменить даже мнение о ком-либо или о чем-либо. Тем более трудно изменить свое мировоззрение, переформировать свои убеждения, которые были идеологическим фундаментом жизни. Процесс борьбы между верой и разумом, между реальной жизнью и религиозной мистикой, процесс окончательного перехода от веры в бога к атеизму был не только продолжительным, но и поистине трагическим. Были моменты, когда я предпочитал жизни смерть. Словами трудно передать все, что я пережил и передумал в этот период.

Отбрасывая постепенно один церковный догмат за другим, я в конце концов окончательно потерял веру в божественное происхождение библии, церкви, ее таинств и обрядов, потерял веру в чудеса. Творение мира из ничего, одним только словом, всемирный потоп, остановление Солнца и Луны по слову Иисуса Навина; поглощение китом Ионы и его спасение через трое суток; претворение воды в вино; насыщение пятью хлебами пяти тысяч человек (не считая женщин и детей), воскрешение уже смердевшего Лазаря и других лиц, воскресение самого Христа — все эти и многие другие библейские чудеса превратились для меня не более чем в сказочные повествования, имеющиеся и в других религиях.

Так в поединке свободного разума со слепой верой последняя была уничтожена. Религия была разоблачена на ее же собственной почве.

Шел 1957 год… Я уже перестал увязывать богословие с наукой, косную церковность с современной действительностью Продолжал читать естественнонаучную литературу. Теперь уже, гуляя по кладбищу после богослужений, увлекался не «творениями святых отцов» или монахов-пустынников, не богословскими дореволюционными журналами, а научно-атеистическими книгами. Запоем читал и художественную литературу.

Знакомство с основами астрономии, естествознания, дарвинизма раскрыли предо мной всю антинаучность и лживость религии. Из сочинений Л. Фейербаха, К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, Г. В. Плеханова мне стала ясна сущность религии и причины, которые ее породили. Рабство и крепостничество, инквизиция и монастыри, декабристы и революционеры, самодержавие и «святейший» синод предстали передо мной в совсем ином свете. Я понял, что образ Христа, формировавшийся в течение первых двух столетий новой эры, возник так же, как образ Озириса и Таммуза, Адониса и Аттиса, Митры и Диониса. Мне стали понятными причины, породившие христианскую религию, понятными стали и исторические условия, способствовавшие принятию многими веры в мессию и успешному распространению этой веры.

Я проникся твердым убеждением, что все многочисленные противоречия в библии, в учении «отцов церкви» и жизни духовенства и верующих людей имеют место потому, что христианство — такая же земная религия, как и вообще все остальные религии на земном шаре, существующие ныне и когда-либо существовавшие. Став на точку зрения материалистического понимания сущности религии, жизни человеческого общества и природы, я уяснил, что все естественные и социальные явления вызываются объективными причинами, а не зависят от воли какой-то сверхъестественной силы. Нет в мире таких вещей и явлений, которые нельзя было бы объяснить научным путем. «Чудес в природе и в истории не бывает», — сказал В. И. Ленин. И эта истина — непреложна.

И хотя для меня уже было ясно, что религия — ложь, а истина — в науке, порвать с религией оказалось не совсем легко. Пугал завтрашний день: что я буду делать завтра? Куда пойти работать? К кому обратиться за помощью? Жива была в памяти молва церковников по случаю разрыва с религией Е. Дулумана. Тогда богомудрые отцы-преподаватели внушали нам, студентам, что в светском обществе не будет ему доверия, что на него будут смотреть, как на неустойчивый элемент; помню, даже называли его предателем. Многие верили этому вздору, и я верил, не понимая, что перемена убеждений ничего общего с предательством не имеет, упускал из виду, что ведь атеисты ведут специальную работу среди верующих, чтобы помочь им понять ложность религиозного мировоззрения и порвать с религией. Находясь, как говорится, между Сциллой и Харибдой, я написал откровенное письмо ленинградскому митрополиту Елевферию. Но ответа от него так и не последовало.