Лёва молча, с усилием прикрыл окно, потому что нелегко это сделать снаружи. Маринка проворчала:

— Воспаление лёгких ему надо получить!

И они пошли в школу. Впереди них шагал розовенький, почти круглый человек. Шагал так, что туловище и голова были совершенно неподвижны и, казалось, что вместо живого человека по улице плывёт памятник.

— Интересно, кто он такой? — вслух подумал Лёва.

— А почему Журавленко так пел? Почему сказал «непременно встретимся»? — быстро, горячо спрашивала Маринка.

Но они не могли ответить друг другу на эти вопросы.

Когда они возвращались из школы, у дома Журавленко стояла толпа любопытных ребят.

К окну было не подойти. Ребята весело галдели и говорили одновременно. Невозможно было понять ни единого слова.

За окном сначала ничего особенного не происходило. Но вот мелькнула короткая вспышка и послышался лёгкий грохоток.

Все заговорили громче. Какой-то мальчишка, прильнув к окну, закричал:

— Ух, красота! Как это у него получается?

— Сам не пойму, — ответил другой.

Мальчишки, стоявшие по соседству, карабкались по цоколю к окну и требовали:

— Дайте посмотреть!

— Подвиньтесь!

Дворник оттаскивал ребят, сам посматривая в окно с большим интересом, и говорил:

— Отойдите! Тут вам не театр!

Лёва с Маринкой увидели недалеко от окна знакомую им уже пухлую женщину в короткой шубе, накинутой на длинный цветастый халат. Можно было подумать, что она так и не уходила со вчерашнего дня.

— Человек светопреставление устраивает, а вы смотрите! — закричала она дворнику. — Немедленно вызовите милиционера!

Ребята засмеялись.

А дворник ответил:

— Нечего нас учить. Сами знаем, когда вызывать.

— Плохо вы знаете!

Лёва схватил Маринку за руку:

— Идём! Надо предупредить!

Открыл им пожилой мужчина, который в прошлый раз защищал.

— Шумят, — сказал он и проводил их в комнату Журавленко. — Иван Григорьевич, принимай, свои.

— Не надо больше, не надо! — испуганно начала Маринка.

— Та самая хочет позвать милиционера, — сказал Лёва. — А что это вы так здо́рово делаете?

— Одну минуту. Сейчас я им объясню. Пусть успокоятся, — сказал Журавленко.

Он открыл окно и показал что-то, похожее на крохотный гриб с толстой шляпкой на толстой ножке:

— Товарищи, мне осталось вбить всего два таких. Будет два коротеньких взрыва. Потом обещаю долгую тишину!

И, не слушая, что ему кричат в ответ, он затворил окно. Лицо у него было очень возбуждённое.

— Вот что мне разрешили взять на одном заводе, — сказал он Лёве и Маринке. — Смотрите, это и вам интересно.

Он пододвинул к себе две длинные железные пластины. На краях у одной и у другой были просверлены дырки. Он положил край на край, дырку над дыркой, вставил грибок и ударил по шляпке молотком.

В ту же секунду Лёва с Маринкой увидели яркую вспышку и раздался взрыв.

— Отчего это? — удивился Лёва.

А Журавленко взял уже второй грибок и показал на толстую ножку:

— Там, в середине чуть-чуть взрывчатки. Удар — и она взрывается, ножка мгновенно превращается во вторую шляпку, как бутон в цветок, и накрепко соединяет пластины.

— Это да! — сказал Лёва.

Настроение у всех троих было отличное.

Но зазвонил звонок и всё-таки пришёл милиционер.

За ним — виноватый и смущённый дворник, потому что он милиционера не вызывал.

За ним женщина в короткой чёрной шубе, у которой лицо прямо-таки раздувалось от любопытства и от злости.

И за нею — сосед.

— Здравствуйте, — сказал милиционер, молоденький, подтянутый, как с картинки. Он быстро оглядел комнату и, увидев башню, смотрел на неё с таким же интересом, как Лёва в первый раз. Потом с явным уважением посмотрел на Журавленко и хотел что-то о башне спросить.

Но тут женщина с яростью сказала:

— Видали, что делается! Разве мыслимо такое терпеть?! Вот призовёте его к порядку, — тогда узнает!

И милиционер будто посерьёзнел. Мгновенно куда-то исчезли его дружелюбие и живой интерес. Лицо стало непроницаемым, каменным.

Он официально спросил:

— Вы будете гражданин Журавленко?

— Да, есть и буду гражданин Журавленко.

— Где работаете?

Журавленко показал свой служебный пропуск и объяснил:

— Сейчас я в длительном отпуску.

— Работает в должности архитектора, — прочитал милиционер, и снова спросил: — Вы почему взрывы в жилом помещении устраиваете?

— Какие там взрывы! Вот такие взрывчики! — закричала Маринка и показала, что вспышечка-то с мизинец.

— Важное дело для людей человек делает, — понимаете? — сказал сосед.

— Важные дела для людей производят на каких полагается предприятиях, а не в жилых домах! — многозначительно заявила женщина.

Милиционер посмотрел на неё долгим взглядом и сказал Журавленко:

— Захватите документы. Давайте пройдёмте в милицию.

Журавленко ничего не ответил и направился к парадной, на ходу надевая пальто.

Все пошли за ним. Маринка и Лёва тоже.

— А вы куда? — спросил их на улице милиционер.

Журавленко обернулся и сказал:

— Идите домой.

Потом он обернулся ещё раз и увидел, что Маринка и Лёва всё ещё стоят и смотрят ему вслед.

Можете себе представить, как рвались из дому Лёва и Маринка, чтобы посмотреть, вернулся ли Журавленко и всё ли у него благополучно.

До обеда их не отпустили. После обеда, как назло, пошёл дождь, потом мокрый снег.

— Ну кто в такую погоду гуляет? — сказала Лёве мама. — Сделай сегодня пораньше уроки, почитай. И, может быть, тебе захочется раскрыть мне наконец свою тайну. Может быть, я тебе пригожусь?

— Давно хочу, да не могу.

— Это пионерская тайна?

— Нет, — ответил Лёва и тяжело вздохнул.

Мама притянула его к себе:

— Понимаешь, что я беспокоюсь?

— Ты так не говори, — попросил Лёва. — Сам беспокоюсь, знаешь, как?

— Может быть, ты связался с плохими ребятами?

— Нет, не связался. Можно, я пойду?

— Тебе кто-нибудь дал поручение?

— Никто, я сам. Ну пусти! Я бегом. Я в пять минут!

— Нет. Ты не можешь мне сказать, а я не могу тебя отпустить.

На этом разговор кончился.

А у Маринки было так.

Дядя Серёжа уговаривал папу пойти в поликлинику показать доктору руки. Папа ни разу в жизни там не был, ни разу в жизни не брал бюллетень и не хотел идти. Мама его просила, чтобы пошёл, Маринка просила, а он ни за что.

Тогда дядя Серёжа раскипятился, нахлобучил на него шапку, напялил на него пальто и, чуть не силком, потащил его, как маленького.

Только они ушли, Маринка сказала:

— Я пойду немного погуляю.

— Да ты что? — закричала мама. — Ноги надо промочить? Пуховую шапочку испортить?

— Хочешь, я калоши надену? Даже те противные боты надену! Я очень люблю, когда идёт снег…

Мама отодвинула кисейную занавеску.

— Ой, что на улице делается! Самой надо в булочную идти, и неохота.

Маринка затараторила:

— Что купить? Батон? Халу? Хлеба? Зачем тебе идти, если тебе неохота. Лучше я пойду! Мне же охота!

— Ладно, надевай старую шапку, боты и быстренько сбегай. Купишь халу и круглый хлеб.

Маринка сначала побежала к Журавленко.

Посмотрела на его окно — оно тёмное. Вбежала в парадную, позвонила — никто не открыл.

Дворника не было видно. У кого же спросить?

Валит и валит противный липкий снег. А на земле черно́, мокро. Во дворе и возле дома ни души.

«Не отпустили его из милиции, — подумала Маринка. — И соседа не отпустили за то, что заступался. И дворника, наверно, не отпустили. Он тоже немного заступался».