— Ну и хорошо. Товарищи, кхе-кхе-кхе, — приступил к рассказу Чучкин. — Я в общем-то не спортсмен. Зато я, если можно так выразиться, профессиональный любитель. Скажем, люблю ловить рыбку.

— В мутной воде, — добавил кто-то из ребят, и волна смеха прокатилась по слушателям.

Чучкин не обиделся, не обратил внимания на эту неудачную шутку и оттого стал Жоре еще более симпатичным.

— Но это тоже спорт. А грибы? Все ли знают, сколько разновидностей грибов, можно насчитать в наших лесах?!

Сидевшая в первом ряду Леночка незаметно для окружающих показала папочке кулак.

— Кхе, — сказал Чучкин, намек был понят. — Впрочем, я хотел не о грибах рассказать, а о том, как я занимался настоящим спортом. Я считаю, что этот вид спорта к тому же полезен и для изучения наших родных краев… Велосипед! Очень просто: два колеса — садись и крути ногами. Никакого загрязнения окружающей среды, зато быстро перемещаешься с места на место. И всегда доедешь, куда надо. Я с детства очень любознательным был. Сейчас, смотрю, дети не те пошли…

Ребята зашумели, Чучкин быстро отреагировал и, перекричав шум, продолжал:

— Нет, вообще-то дети — чудесный народ, но, когда мы были детьми… — Чучкин вовремя понял, что опять его не туда понесло. — Кхе… В общем, пошел я в велосипедную секцию, хотя до этого уже умел кататься. Ну, тут решил усовершенствоваться. Сначала ездили на месте. Приспособление есть такое. Сидишь на раме, а под колесами три бочки вращаются. Затем выехали на шоссе. Велосипед гоночный: чуть педаль тронешь, а он уж сам летит вперед, даже вырывается из-под тебя, как норовистый конь. Я так увлекся укрощением велосипеда, что не заметил, как выехали за город. Замелькали деревушки. Хорошо. Солнышко греет. Ветерок обдувает. Смотрю: впереди какие-то люди толпятся на обочине. И вдруг громкий голос что-то произносит. Про какого-то велосипедиста в синей майке. Поначалу я даже не обратил на это внимания. Ну, говорит кто-то в репродуктор — это его, думаю, дело. Потом вижу, что ко мне люди бегут и велят остановиться. Тогда понял, что ко мне обращались. Вроде нарушений никаких не допускал, на красный свет не ехал. Что за причина? Пришлось остановиться. Какая-то женщина с кисточкой ко мне подлетела и давай по щекам мазать, а дядька с ведерком стал обрызгивать меня и велосипед грязью. Испугался я жутко, но стоял внешне спокойно. Слышал, что сумасшедшим лучше не перечить, не спорить с ними, не вызывать гнева. Только подумал, что влип я здорово.

Хотел позвать ребят из нашей команды на помощь. На всякий случай. И только тут сообразил, что ехал за другими велосипедистами. Спины совсем чужие. Ну, в общем-то, я не из тех, кто сразу руки опускает, и потому решил потихоньку, осторожно выяснить, когда меня эти сумасшедшие отпустят.

«Ну ладно, — говорю, — хватит мазать меня. Спасибо. И так красивый».

«Слишком красивый, — говорит женщина. — Проехал около ста километров, а как огурчик».

Я забыл, что лучше не возражать, и говорю:

«Ну, положим, не сто, а раз в пять меньше…»

«Да хотя бы и в десять меньше, — отвечает женщина. — Но по сценарию все-таки сто».

«По какому такому сценарию?» — спрашиваю.

«Как по какому? По сценарию фильма».

И тут до меня дошло, что попал я на киносъемку. Выехал, значит, на улицу как нормальный парень и вдруг стал актером.

Кончили меня мазать, женщина быстро исчезла, и мужчина (звали его помреж, что в переводе на русский язык означает — помощник режиссера) начал ситуацию разъяснять. Говорил, говорил, потом спрашивает:

«Ясно?» — И сердито так на меня смотрит.

«Ясно, — отвечаю я. — Но мне пора к своим. Я случайно прикатил к вам. Меня где-то уже наверняка ждут».

Сказал я это и хотел развернуть велосипед. А он не дает.

«Не пущу, — говорит. — На вас сотни метров пленки израсходовали. Ваша небесно-голубая майка очень хороша для нашей цветной пленки. И в образ вы довольно глубоко вошли».

Странно было все это слышать. Но помрежу, наверное, виднее. Что делать? Должен же я помочь нашему киноискусству.

Оказалось, что по сценарию я беженец. Бегу, спасаюсь от наступающего врага.

«Молодой человек, — внушал мне помреж, — не забывайте, что вы — беженец, француз. Вы бежали из родного дома и успели взять лишь велосипед. Ну и майку… Все остальное имущество осталось в городе, захваченном противником. Но вы еще вернетесь, будете сражаться. Все это потом. А сейчас вы, измотанный, уставший, голодный, едете куда глаза глядят среди тысяч таких же несчастных…»

«Но почему я должен быть в грязи?» — робко спросил я.

«Потому что вы устали, вымыться негде, а вы долго ехали…»

«Но ведь дождя не было уже несколько дней, и шоссе сухое и чистое…»

Помреж смотрел на меня грустно, с сожалением, как на какое-то ископаемое, безнадежно вымершее. Махнул рукой:

«Слушайте, езжайте-ка за всеми и не выделяйтесь, не морочьте мне голову. Не главная небось роль. Тоже мне, Швейк нашелся».

Это он уже добавил, быстро удаляясь от меня и покачивая на ходу ведерком с грязью.

Проснимался я до вечера. Ну и работа! Потяжелей, чем велосипедная гонка. А потом мне сказали, что гонорар можно получить и за себя и за амортизацию велосипеда.

За гонораром я, разумеется, не пошел. Постеснялся. Хотя деньги были заработаны честно.

Мама устроила мне скандал из-за жутко грязной майки.

А из секции меня исключили. Так я и не сумел объяснить, куда исчез во время тренировки. Я пытался. Но мой рассказ принимали за наглое вранье.

«Вот выйдет кинофильм — сами увидите, что это правда, — убеждал я руководителя секции».

Не помогло. Ну ладно, думаю. Посмотрите фильм, и стыдно станет. Сами ко мне придете, просить будете: «Вернись в секцию. Мы поняли, какой талант в тебе таится…» А я гордо отвергну все предложения. «Нет, — скажу, — у меня теперь другие планы. Творческие».

Когда вышел фильм, я побежал на самый первый сеанс. Увидел себя. Точнее не себя, а свою грязную майку небесно-голубого цвета. В течение секунды или двух моя грязная майка и кусочек плеча закрывали весь экран. Даже домашних было трудно убедить, что это мое плечо, моя майка. Ну а тренера тем более.

Вот так все получилось. Ничего не попишешь. Не вышло в результате из меня ни спортсмена, ни актера. Но велосипед я по-прежнему люблю. Хороший спорт… Вот.

Чучкин вытер вспотевший лоб и лысину носовым платком. Поднялся со стула и под аплодисменты и смех вернулся на место.

Жора, слушая Чучкина, от души хохотал. Напряжение последних часов схлынуло: лица ребят сияли, да и родителей будто подменили. Вон как покатываются со смеху Булочкины! Сидят рядышком.

Кости не видно рядом с ними, он где-то среди ребят. А грозный ревизор Чучкин! Буквоед и формалист (таким его считал Жора) оказался симпатичным дядькой, чем-то похожим на Евгения Леонова в роли, скажем, Винни-Пуха, как мягко, подвижно и выразительно его лицо! А Вадим, этот сухарь? Кто бы мог подумать!

Мысли Копытина прервал новый всплеск аплодисментов. Подхваченная праздничной атмосферой, на сцену поднималась нарядная Ольга Георгиевна, аккордеонистка и библиотекарь.

Жора уже ничему не удивлялся…

Осталось позади беспокойное лето Жоры Копытина. Отзвенел ребячьими голосами пионерский лагерь.

Вот уже и листья с деревьев почти все облетели. Лишь на верхушках остались последние — светятся на нежарком солнышке.

Жора поправил на плече спортивную сумку, запрокинул голову. А небо-то сегодня какое синее — будто летом. Не скажешь, что середина октября.

Шагалось легко и весело. Копытин едва сдерживался, чтобы не побежать. Словно кто-то тянул его. Но время впереди еще было, и он даже приостановился у газетного киоска, чтобы купить газету «Футбол — хоккей».

Народу на платформе в метро было больше обычного. И если бы Жора не был уверен, что находится на своей родной станции «Преображенская», он принял бы ее за «Спортивную» перед большим футболом. Ах да, сегодня же матч в Лужниках! Финал Кубка. Жора ухмыльнулся — надо же забыть такое!