Булочкин робко пожал плечами:

— Я вам деньги платил.

— Забирай свои деньги, — вскипел Пал Палыч и хотел было вышвырнуть надоевшего клиента вон, но двугривенного в кармане не оказалось. Пал Палыч сглотнул слюну, сел на табуретку и устало произнес:

— Приходи завтра.

И Булочкин приходил. Но мало того, что он беспокоил Пал Палыча днем, теперь вот он приснился.

Во сне Булочкин был более дерзким.

«Где моя карточка?» — кричал он.

Пал Палыч ему что-то протягивал.

«Это не я! Не я! — кричал Булочкин. — Вы меня потеряли. Какое имеете право терять? Я вот скажу начальнику».

«Приходи завтра», — умолял его Пал Палыч.

Проснулся он в холодном поту. Одеяло сбилось в ком. Подушка валялась на полу.

Пал Палыч поправил одеяло, поднял подушку.

— Надо же, — проговорил он вслух, — какая чушь снится. «Скажу начальнику». Иди, иди, братец, скажи.

Вообще-то Пал Палыч не боялся Петра Никифоровича. Начальник был человек добрый. К тому же когда-то Пал Палыч и Петр Никифорович учились вместе, в одном классе, пока Пал Палыча (тогда просто Пашку) не перевели из-за постоянной неуспеваемости в другую школу (была такая мера наказания). Встретились они много лет спустя случайно.

Поговорили о том о сем. Пал Палыч жаловался на судьбу: жена его бросила, денег нет; вот и теперь начинается отпуск, а он почти все отпускные уже истратил на марки. Бывший одноклассник отнесся к Пал Палычу с сочувствием. Правда, работников в пионерский лагерь «Ромашка», который вот-вот должен был открыться, уже набрали, но, хорошенько подумав, Петр Никифорович спросил:

— Послушай, Паша, а что, если?..

Так стал Пал Палыч инструктором по физкультуре.

О спортивных играх у него было кое-какое представление. Он знал, что в футбол нельзя играть руками, а в волейбол — ногами. Если судишь, уразумел Пал Палыч, нужно чаще свистеть в свисток и останавливать игру. Что к чему — пусть разбираются игроки.

И Пал Палыч, изредка выходя на футбольное поле или волейбольную площадку, беспрерывно свистел. Игроки нервничали, судья — тоже. Встречи проводились все реже и реже. Потом Пал Палыч и вовсе перестал появляться во время игр. Мячи вскоре оказались разбитыми, сетки — порванными. А там уж у футбольных ворот, которые были ближе к водопроводному крану, возникли и опытные грядки юннатов.

Петр Никифорович раза два пытался говорить с физкультурником, но в мягком тоне. «Что у тебя, Паша, со спортом?» — «А что?» — «Да не видно никакой жизни». — «Как же не видно?» — обиженно поджимал губы Пал Палыч. Махнув рукой, Петр Никифорович спешил закончить разговор. Неудобно же было распекать бывшего одноклассника. К тому же зачем ломать копья, когда сам Петр Никифорович собирался переходить на другую работу.

Нет, не боялся Пал Палыч начальника, а просто старался не показываться ему на глаза.

От кого не было физруку покоя, так это от старшего пионервожатого Вадима. («У вас полный развал в работе! Я вот подниму вопрос на собрании».) Да еще и Булочкин из четвертого отряда стал беспокоить Пал Палыча.

«Булочкин-Буханочкин», — подумал со злостью физрук и заскрипел пружинами, переворачиваясь на другой бок.

«Тра-та-та-та-а, та-та…» — ворвались вдруг звуки горна.

«Уже, — с тоской подумал Пал Палыч. — Ведь не спал еще совсем». Он чувствовал себя разбитым. Вставать не хотелось. Поспать бы хоть час, хоть полчаса. Лишь бы никто не пришел, не помешал бы.

Но только он накрыл голову подушкой и вытянулся, как в дверь постучали.

Прижав плотнее подушку, Пал Палыч не отзывался. А может, и стук снится?

Нет. Кто-то упорно барабанил в дверь.

— Кто там? — не выдержал Пал Палыч.

— Я.

— Кто «я»? — соображал спросонок физрук.

— Я, Булочкин… Пал Палыч, карточку сделали?

— Душегуб, — вырвалось у Пал Палыча.

— Что вы сказали? — вежливо спросил Костя.

— Приходи завтра.

Заседание завкома подходило к концу. В помещении было душно. Распахнутые окна не помогали: на улице стояла жара под тридцать. Председатель завкома не выдержал: на исходе второго часа его «срочно вызвали по срочному делу». Вел собрание постоянный член завкома Степан Васильевич Чучкин, лысый толстяк, ведавший культмассовой работой. А она, как известно, доверяется людям ответственным и серьезным.

Оставалось решить последний вопрос: кого же послать начальником лагеря на следующую смену. В сущности никакого вопроса не было: все уже знали, что на эту должность выдвинут старший инженер Иван Дмитриевич Терентьев. Нужно было только провести голосование и записать в протоколе.

Вадим сидел довольный. Терентьева он знал. С таким сразу сработаешься: деловой, энергичный. Сменить бы еще Пал Палыча. Вот бы жизнь в «Ромашке» наладили!

За нового начальника Вадим голосовал двумя руками. Когда же Чучкин собрался было закрывать заседание, Вадим попросил слово.

— Я очень рад, что Иван Дмитриевич едет в лагерь, — начал он. — Это внесет необходимые перемены в нашу жизнь.

Какие именно нужны перемены, Вадим не сказал: зачем ему учить начальство? Приедет Терентьев, сам разберется. Поэтому он стал говорить о самом уязвимом — о том, как поставлена в «Ромашке» физкультурная работа.

Вадим не скупился на резкие выражения, Пал Палыча назвал халтурщиком и бездельником и в заключение потребовал, чтобы физрука непременно заменили.

— Терпеть больше нельзя! Пал Палычу не место в пионерском лагере! — Вадим сел, резким движением руки поправил волосы. Он всегда так делал, если волновался.

— Кем вы хотите его заменить? — спросил Чучкин. — У вас есть кто на примете?

Вадим не ожидал такого поворота. Он хотел лишь поставить вопрос о Пал Палыче.

— Подыщем, — проговорил Вадим.

— Поторопитесь, чтобы не прошло лето, пока будете искать.

— В нашем доме, — сказал Терентьев, — живет один парень — отличный спортсмен. И ребятня всегда вокруг него вертится. Он для них то турник сделает, то городошную площадку. По утрам вокруг дома бегает, за ним — целый хвост пацанов. А он им: «Догоняйте, догоняйте!» — кричит. Так и бегают при любой погоде.

— Постойте, — подал голос завгар Федосеев. — Уж не Копытина ли расхваливаете?

— Вы его знаете?

— Жорку-то! Как не знать. В нашем гараже слесарем работает. Вернее, числится.

— Что значит числится? — Чучкин хоть и был человеком добродушным, но во всем требовал порядка. — Как это так?

— А так, что нет его никогда на месте. То соревнования, то тренировки, то сборы. Нашли работничка! Позже всех приходит, раньше всех сматывается. Попробуй не отпусти, начинаются звонки: «Что вы делаете? Сегодня — полуфинал. На Копытина вся надежда. Честь завода вам дорога или нет? Да вы знаете, как он головой играет? А его финты?» И пошло-поехало. За что только деньги ему платят? Баламут. Я бы такому по тридцать вторым числам зарплату выдавал.

— Товарищи, — заговорил Чучкин, — оставим юмор для следующего раза. А сейчас мы должны объективно и принципиально решить: годится ли Копытин на должность физкультурника или нет. Прошу высказывать свои соображения.

Завгар обиженно наклонил голову, мол, дело ваше, я вас предупреждал, а раз так…

— Я все же убежден, — заговорил Терентьев, — что Жора Копытин — нужный для лагеря человек. Спорт — это его призвание. Пусть он и в детях разовьет любовь к спорту. Пусть заронит в них искры…

— Какие там искры, — не выдержал завгар. — Да он вам целый пожар устроит. Вот попомните мое слово.

Но сломить Терентьева было не так-то просто.

— Зачем же, — сказал он, — брать крайности? В случае чего мы можем повлиять на Копытина, направить его энергию в нужную сторону. Как вы считаете, Вадим?

Вадим не знал, что ответить. Конечно, нужен был новый физрук. Но если этот Копытин и верно «работничек» и баламут? Терентьев, правда, за него горой. Зато Федосееву, наверное, виднее: в его же подчинении Копытин.