— Время военное, — сказал полковник, — судно нас устраивает. Даем вам еще день. Переоборудуйте салон под операционную, в каюты подвесьте, по возможности, еще койки, команде придется потесниться. Ну, желаю вам, как говорится, счастливого плаванья.

Полковник пожал всем руку и двинулся к трапу, у которого стоял небольшой катерок. Члены комиссии последовали за ним.

— Мы что, на фронт пойдем? — с радостной надеждой спросил Саша у Василя.

— Почти, — доверительно прошептал Василь, — от самой линии фронта раненых будем возить.

— Это дело, — удовлетворенно кивнул Саша и на какое-то время даже забыл о том, что опоздал, а когда вспомнил, подумал: «А может быть, никто и не заметил, все обойдется?»

Любин, проводив членов комиссии, шел к ребятам улыбаясь. Подойдя, сказал облегченно:

— Пронесло, полковник помог. Да и где сейчас достанешь столько сурика и белил? А запчастей для машины днем с огнем не сыщешь. Что достали, то и поставили. А ты почему опоздал? — перестав улыбаться, совершенно неожиданно спросил Любин, оглядывая исцарапанное лицо Саши. — Время военное, на заводах под суд отдают за опоздание…

Саша покраснел.

— Он не опоздал, товарищ первый помощник, — заступился Василь, — он…

И тут же осекся, встретив строгий, колючий взгляд Любина. Василь помялся и спустился в машинное отделение, поняв, что Саше будет вдвойне неприятно, когда его станут отчитывать при нем.

— А с лицом что? — спросил Любин.

— Бежал, поскользнулся на круче, там кусты…

— Проспал?

— Проспал, больше не буду, — тихо проговорил Саша.

— Ну смотри, верю, — мягко сказал Любин, — иди умойся.

Поняв, что Любин уже перестал сердиться, Саша нерешительно спросил:

— Иван Елисеевич, в тот день, когда я пришел в Управление, вы говорили мне, чтобы я приглашал ребят на работу. А девчат можно?

Вопрос не удивил Любина, хотя и вызвал на его лице едва заметную улыбку. Саша понял ее, как отказ, и поэтому тут же, не дав Любину ответить, торопливо продолжал:

— Не обязательно на пароход, куда угодно, на любую работу. У нее ни отца, ни матери…

— Какая она из себя? — спросил Любин.

— Красивая, — неожиданно выпалил Саша.

— Вот оно что, — несколько удивленно произнес Любин, — понятно… Но я не об этом спрашиваю. Сколько ей лет, с виду хотя бы, и сможет она матрац поднять да каюты драить?

— Конечно, — поспешил заверить Саша, уже чувствуя, что Любин может помочь. — Ей лет шестнадцать, она моего роста, сильная, очень сильная, крепкая, отец у нее был механиком на мониторе.

— Стрельченко, что ли? — спросил Любин.

— Да, а вы откуда знаете?

— Догадался, ты ведь меня спрашивал об ее отце.

Саша молча кивнул, в горле запершило от волнения.

— Что же, я скажу в отделе кадров, — пообещал первый помощник капитана. — Пусть завтра зайдет. Нам нужны проводницы.

Подошел Василь. Он увидел, что Саша и Любин уже мирно беседуют, что опасность для друга миновала, остановился рядом, ревниво прислушиваясь, о чем это так таинственно говорят кочегар и первый помощник капитана.

А Любин уже обоим сказал:

— Да и не только проводницы. Двух кочегаров еще не хватает. Может, найдутся у вас ребята? Можно и женщин кочегарами. Лишь бы работали. Время такое, люди — дефицит.

— Зачем же женщин? — почти с обидой произнес Василь. — Еще баб тут не хватало. Какие из них матросы? Да я вам, товарищ первый помощник, целую улицу ребят приведу. Бесплатно, за милую душу вкалывать будут.

— Целую улицу нам не надо, а вот двоих — необходимо.

— Есть такие! — воскликнул Василь. — Федя и Петька. Близнецы. Они как узнали, что я служу на флоте, от зависти чуть не лопнули. Да я хоть сейчас их приволоку.

А Саше не верилось, что так просто все обошлось. О том, что Иришка будет плавать вместе с ним, он и не мечтал. «А может, еще по какой-то причине ее не примут?» — подумал тревожно. Но такие мысли он старался прогнать.

Все были на своих рабочих местах. Капитан и Любин — на мостике. Рулевой дядя Володя сутулился в рубке у штурвала. Рядом с рубкой стоял, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу на месте, боцман Божко. Механик Чубарь, Саша и Василь спустились в машинное отделение. И хотя топки на днях затапливали, котел опробовали и уже все с волнением следили за первым дымком над трубой парохода, сейчас снова всех охватило волнение — пароход шел в первый пробный рейс. И его жизнь зависела от машиниста и кочегаров. Там, наверху, все ждали, пока эти трое разведут пары. Тогда на капитанском мостике раздастся команда и судно из тихой застоявшейся воды затона выйдет на тугое быстрое течение днепровского стрежня.

Хотя Саша еще и не плавал, но здесь, в тесном машинном отделении, ему было все до мелочей известно и привычно. В топке уже лежат заготовленные дрова и уголь. Леонид Маркелович, облив ветошь керосином, сунул ее под дрова, чиркнул спичкой. Черно-красное пламя вмиг охватило пирамидку сухих дров, заметалось из стороны в сторону, потом запылало ярко, весело.

— Уголь, — спокойно говорит Чубарь. И Саше кажется, что голос его слишком спокойный, слишком обыденный, что надо бы как-то торжественнее.

Василь и Саша совковыми лопатами загребли уголь, слегка раструшивая, подбросили в топку. В ней задымило сильнее, чернота угля стала наливаться огненной краской. Ребята подбрасывали еще и еще. Заклокотало в котле, задрожала стрелка на манометре, показывая давление пара.

— Открыть форсунки! — уже командно прозвучал голос Чубаря.

Саша и Василь бросились к форсункам.

— Э-э-э, только мешаете друг другу, — добродушно говорит механик, поправляя черную повязку на глазу. Он понимает ребят, их ретивость, старательность. Может, поэтому и говорит: — Делать вам двоим тут нечего, это только поначалу, куда вас денешь. Потом будете стоять на вахте по четыре часа, труднее придется… Уголь, уголь из бункера поближе к топке подгребайте, — уже ворчит он, — чтобы уголь у вас всегда был наготове, а носить оттуда — вмиг умаетесь, когда будете на вахте по одному.

Чубарь снова смотрит своим единственным глазом на манометр, и в это время через переговорную трубу доносится сверху голос капитана, от которого мальчишкам сразу стало радостно, а по телу прошел холодок волнения, хотя капитан произнес самые обычные слова:

— Тихий ход!

Хр-у-увс, хру-у-вс! — прозвучал неуверенный и словно осипший от волнения пароходный гудок. В затоне он отдался близким вялым эхом.

Чубарь включил машину, пароход вздрогнул, завибрировал железный пол машинного отделения, и от этой вибрации даже ступни ног слегка зачесались. Было слышно, как за бортом шумно и ритмично заплескались плицы колес, и Саша увидел в иллюминатор медленно поплывший назад захламленный берег затона, о который мелко и торопливо разбивались волночки.

— Ну, с богом! — облегченно вздохнул Леонид Маркелович и несколько раз взволнованно поправил на глазу повязку, продолжая смотреть на манометр.

Саша и Василь заулыбались, глядя то на Чубаря, то в иллюминатор.

Пароход, подрагивая, неторопливо разворачивался. Гулко ухала машина, от топки полыхало угольным жаром.

— Средний вперед! — вновь послышался над ними голос капитана.

— Пошли, — хрипловато сказал Василь. Поспешно скрутил цигарку, с силой чиркнул своим кресалом, прикуривая от фитиля, и жадно, по-стариковски затянувшись, уставился в иллюминатор. Оттопыренные уши Василя стали розовыми, на лице четче обозначились веснушки.

Пароход вышел из ковша речного порта на фарватер, миновал каменные сваи взорванного моста, зализанные водой до черноты, и натужно, будто куда-то торопясь, двинулся против течения.

Хру-у-вс, хру-у-вс! — уже увереннее и, казалось, с каким-то вызовом вновь прокричал пароход.

— Давай, ребята, еще жарку! — скомандовал механик.