Это путешествие и так не оставляло ее равнодушной, но выбора не было, и она подчинилась. Ощущение наслаждения и нарастающего желания было для нее столь новым, что она не сумела ему противиться. Его рука скользила по ее телу, задерживалась в одном месте, ласкала в другом, а губы с жадностью впивались в ее рот.

Все, спасения нет, безнадежно подумала девушка, когда он больно прижал ее к себе и заставил задрожать. Она оказалась в его власти, окончательно заблудившись в лабиринте сладких ощущений. Извиваясь, она двигалась навстречу его руке, вся во власти желания узнать, есть ли предел утонченному распутству его ласк.

— В прошлый раз я не успел оценить это по достоинству.— Олаф провел пальцами по резинкам, пристегивавшим прозрачные чулки к белому кружевному поясу. Он знал, что Эйджи считала пояс и резинки более практичными. Ему же казалось, что они более эротичны.

Опытным движением пальцев, которое заставило ее застонать, он отстегнул сначала один чулок, потом второй, а потом потихоньку начал стягивать их с ног.

Ему пришлось опуститься на колени, чтобы поцеловать ее щиколотки, колени, восхитительные шелковистые бедра. Его язык проскользнул между ними, и она вскрикнула, ощутив это жаркое, гибкое прикосновение. Борясь с нетерпением, он стащил с нее трусики, мешавшие ему ласкать ее.

Первая волна страсти затопила ее, и она изогнулась, как лук, лепеча что-то по-литовски. Судорога сотрясала ее тело. Освободившимися руками она на ощупь принялась срывать с него одежду. Распаляясь все больше и больше, она рванулась к нему навстречу, опрокинула навзничь, села на него верхом и страстно впилась в его губы.

— Давай! — вот и все, что он сумел простонать, крепко сжимая ее бедра.

— Вообще-то я собирался сводить тебя поесть,— сказал Олаф, когда они в обнимку лежали на тахте.

— Не сомневаюсь...

Он улыбнулся, услышав ее сонный, усталый и счастливый голос.

— Нет, правда. Мы могли бы одеться и куда-нибудь пойти.

Хмыкнув, она прижалась губами к его груди. Сердце билось учащенно.

— Никуда ты не пойдешь, Стивенсон, пока я не отпущу.

— Твоя воля...

— Для этого и придуманы посыльные. Хочешь, позвоним в китайский ресторан?

— Хорошая мысль. Кто встанет первым? Она подвинулась и довольно потерлась щекой о его плечо.

— Бросим жребий.

Он проиграл, а Эйджи, пользуясь моментом, сбегала в душ и вскоре вышла с мокрыми волосами, в просторном белом халате, едва прикрывавшем колени. За это время Олаф успел налить два бокала вина.

— Я не утерпел и выпил,— признался он, протягивая ей бокал.— А ты здорово мокрая!

Он натянул джинсы, но не стал надевать рубашку. Эйджи провела пальцем по его груди.

— Мог бы дождаться меня.

— Не было времени. Я боялся пропустить посыльного.

— Что ж, если он принесет печеные яйца, я тебя прощу.— Она пошла на кухню, вынула тарелки и поставила их на столик у окна.— Мне позарез необходимо подзаправиться. Во время обеденного перерыва я не успела сбегать в буфет.— Ей пришло в голову зажечь свечи.— Ко мне в контору приходил Майкл.

— Ого!

— Если бы у меня было побольше времени...— Она чиркнула спичкой и поднесла ее к фитилю.— Он застал меня в разгар дня — между двумя телефонными разговорами и встречей с прокурором.

Он следил за тем, как Эйджи расхаживает по комнате в своем домашнем халатике и колдует со свечками, и гадал: известно ли ей, как она неотразима.

— Можешь не продолжать, Эйджи.

Она погасила спичку и чиркнула другой. Не то чтобы она была суеверной, но все же не стоило одной спичкой зажигать сразу три свечи.

— Я должна рассказать это тебе, Олаф. Он звал поесть, а я не могла оторваться. Я говорила ему о... сложившейся ситуации.

— О том, что он по уши втрескался в тебя?

— Я бы не сказала.— Эйджи тяжело вздохнула, когда прожужжал домофон, включила переговорное устройство и отперла посыльному,— Просто он не понимает разницы между благодарностью, дружбой и любовью.

Он долго смотрел на нее, освещенную пламенем свечи.

— Ему хоть кол на голове теши, да?

Она недовольно кивнула, подошла к столу и села.

— Ты платишь, Стивенсон.

Он с готовностью вытащил бумажник. Когда вошел посыльный, его ждал чек и чаевые. Мальчик поклонился и ушел, а Олаф поставил на стол три пухлых пакета и раскрыл какие-то белые коробочки. По квартире разнеслись экзотические запахи.

— Рассказывай дальше.

— Ладно...— Эйджи намотала на палочку знаменитую китайскую лапшу.— Я стала говорить о разнице в возрасте. Ум-м...— довольно промурлыкала она с полным ртом.— Но у него оказались очень веские контрдоводы, и поскольку я не могла их опровергнуть, пришлось сменить тактику.

— Я видел тебя в суде,— напомнил он.

— Я объяснила ему, что опекуну нельзя нарушать некие этические нормы и что суд этого не одобрит.— Задумавшись, она подцепила несколько кусочков свинины в кисло-сладком соусе.— Казалось, он это понял.

— Отлично!

— Вот и я так думала. Я считала, что он согласился со мной. Во всяком случае, рассуждал он как взрослый. А потом, уже уходя, он заявил, что не так уж трудно подождать пять недель.

На какое-то время Олаф потерял дар речи. Потом, слегка усмехнувшись, он поднял свой бокал.

— Значит, ты открыла пацану кредит?

— Олаф, это серьезно!

— Я знаю, знаю. Как ни неприятно это нам обоим, но тебе придется очень постараться, чтобы он отлип от тебя.

— Говорят же тебе, что он вел себя очень спокойно.— Заглянув в другую коробку, она обнаружила там жареного цыпленка с бобами.— Слушай, у тебя нет знакомых симпатичных молоденьких девушек, с которыми его можно было бы познакомить?

— У Линды есть одна. Пожалуй, шестнадцать ей уже исполнилось...— задумался Олаф.

— Что, у Линды такая большая дочка?

— Целых три. Она говорит, что слишком рано начала рожать и поэтому к сорока годам окончательно свихнется. Теперь я ее хорошо понимаю!

— Во всяком случае, это не повредит. Я попробую еще раз поговорить с ним, хотя надеюсь, что через неделю-другую это пройдет само собой.

— Ох, сомневаюсь...— Он протянул руку, и их пальцы переплелись.— Тебя не так легко забыть. Ты застреваешь в мозгу, как заноза.

— Значит, ты думаешь обо мне даже тогда, когда смешиваешь коктейли или флиртуешь с посетителями?

— Я никогда не флиртую с Уилом. Она прыснула.

— Я говорю о тех двух девицах, которые все время торчат в твоем баре. Блондинка и рыжая. Они всегда заказывают джин с тоником.

— А вы наблюдательны, советник!

— Это рыжая все время пялит на тебя нахальные зеленые глаза.

— Голубые.

— Ага!

Он покачал головой и рассмеялся. Надо же было так глупо попасться!

— Я дорого бы дал за то, чтобы знать твоих постоянных поклонников. Кроме того, я предпочитаю карие глаза, особенно с золотистым отливом.

— Слишком поздно,— поджала она губы, но тут же обняла его и засмеялась.— Все в порядке, Стивенсон. Но если ты будешь обращать внимание не только на ее глаза, я переключусь на Монти.

— Раз так, мне ничто не грозит. Я никогда не замечал, что у нее на носу очень симпатичные веснушки и сексуальная ямочка на подбородке.

Прищурив глаза, Эйджи шлепнула его по губам.

— Только попробуй спуститься ниже, и я утоплю тебя!

— Тогда все о'кей. Я хорошо плаваю!

Несколько часов спустя Олаф, ворочаясь в холодной, одинокой постели, согревал себя воспоминаниями. Господи, как было хорошо вместе смеяться, вместе есть палочками китайские блюда! Они угощали друг друга, давая попробовать выбранное ими, целовались, разговаривали... Свечи все таяли, таяли, а они продолжали говорить. Не о Майкле, не о работе — о множестве других вещей.

Потом они снова любили друг друга, медленно и нежно, до глубокой ночи.

Им пришлось все же расстаться. У него были обязанности. Но долго-долго, лежа в кровати, он представлял себе, как все могло бы быть.