— Вы опять мучаете себя понапрасну. Изменить это не в ваших силах. Ни сейчас, ни раньше.

— Я помню, как прошел первый год после моей демобилизации. Старик был очень плох. Он ничего не помнил, мог уйти из дому и пропасть. Черт побери, я знал, что Майк где-то бегает, но у меня не было ни сил, ни времени разыскивать его. На мне был дом, бар и старик, которого нельзя было оставлять без присмотра. А Майк бросил все и смотался!

— Но вы же нашли его...

Он попытался продолжить рассказ, но махнул рукой и сел.

— Черт, для этого понадобится куча времени...

— Ничего страшного. Я хочу понять, чтобы вам помочь...

— Да вы и так всегда помогаете. Может, хотите еще супу?

Он замкнулся в себе, поняла Эйджи. Можно было либо попытаться растормошить его, либо оставить в покое и дать ему возможность собраться с мыслями. Одно другого стоит, решила она и улыбнулась.

— Нет, спасибо, это было бы уже чересчур. Он хотел рассказать ей намного больше. Он хотел снова обнять девушку и почувствовать ее голову на своем плече. Он хотел сидеть и смотреть на нее спящую. И если бы он сделал хоть что-нибудь из этого, то никогда не смог бы уйти отсюда.

— Ну что ж, я пойду, пожалуй. Представляю, как вам хочется остаться одной...

Он удалился на кухню. Эйджи недовольно поглядела ему вслед. Верно, ей хотелось остаться одной. Так почему же она ищет предлог, чтобы задержать его, не дать ему уйти?

— Эй, подождите! — Она вышла из-за стола и направилась за ним следом. Он переливал остывший суп в судок.— Еще рано. Мы могли бы провести вместе остаток дня.

— Вам нужно отдохнуть.

— Я уже отдохнула.— Чувствуя неловкость, она пустила воду и принялась мыть чашки.— Мы могли сходить хотя бы в один музей или на дневной спектакль. Жаль! Вам пришлось потратить целый день, чтобы ухаживать за мной.

— Вы все еще переживаете из-за моего выходного? — Олаф аккуратно поставил судок на полку холодильника.— Вы забыли, что я сам себе хозяин. Я могу взять другой выходной.

— Прекрасно.— Она выключила воду.— Это означает «увидимся когда-нибудь».

«Мужик, у тебя слишком крутой запал»,— вспомнил он какой-то старый анекдот, улыбнулся и стиснул ее плечи.

— Не берите в голову, голубушка. Ей-Богу, сегодня у меня был удачный день!

Она закрыла глаза, почувствовав тепло его пальцев сквозь тонкую ткань блузки.

— Подождите немножко, Стивенсон...

Он вдохнул запах ее волос и подавил желание зарыться в них лицом. Иначе он не смог бы остановиться.

— Вы не побоитесь остаться одна? Я могу позвонить этим копам и попросить, чтобы кто-нибудь побыл с вами.

— Да нет, ничего я не боюсь.— Она прижималась спиной к буфету и видела перед собой стену.— Спасибо за первую помощь.

— Пожалуйста.— Проклятье, он задерживается вместо того, чтобы уйти сразу.— Может, когда-нибудь вместе пообедаем на этой неделе?

Она сжала губы. Он гладил ее руки, и это вызывало в ней желание разреветься.

— Конечно. Я посмотрю свое расписание. Он повернул ее лицом к себе. Он ничему не поверит, если не прикоснется к ней, не обнимет ее. Эйджи приоткрыла губы для прощального поцелуя.

— Я позвоню вам.

— О'кей.— Ее веки дрогнули и закрылись. Поцелуй становился все крепче и крепче.

— Скоро.

Она прижалась к Олафу, и у него перехватило дыхание.

— Хм-м-м...— Она попыталась вдохнуть, но не успела: его язык прервал вдох на середине.

Он оторвался от ее губ и принялся покусывать мочку уха.

— Я хочу кое-что сказать.

— Да?

— Я не уйду.

— Знаю.— Она обвила руками его шею.— Это как наркотик.

— Верно.— Стараясь не задеть синяки, он осыпал ее лицо нежными поцелуями.

— Только ничего серьезного.— Она вздрогнула и впилась губами в его шею.— Я не могу позволить себе увлечься. У меня есть свои планы.

— Ничего серьезного,— согласился он. Кровь ударила ему в голову, в поясницу, в бедра... Он пинком распахнул дверь и увидел перед собой туалет.— Где эта проклятая спальня?

— Что? — Девушка очнулась и поняла, что ее уносят с кухни.— Здесь. Тахта...— Эйджи прижалась к его уху: — Она раскладывается. Я могу...

— Плевать,— выдохнул он и опустил ее на ковер.

Он разорвал на ней блузку. Не потому, что его охватила страсть. И слезы навернулись на его глаза тоже не от страсти. Просто он слишком долго сдерживался. Ему хотелось плакать каждый раз, когда взгляд падал на эту испачканную кровью ярко-голубую блузку.

И этот звук, звук рвущегося шелка вызвал бурю.

— Когда я впервые увидел тебя...— Прерывисто дыша, он отбросил в сторону изодранную в клочья блузку.— С первого взгляда я хотел этого. Хотел тебя.

— Я знаю.— Она прижалась к нему, изумленная глубиной и неистовством желания.— Я тоже. Это безумие. Сумасшествие,— прошептала она, не отрываясь от его губ. Олаф отодвинул мешавшие ему бретельки, принялся целовать ее плечи, и тело девушки затрепетало.— Невероятно.

Гордая своей красотой, она откинулась назад, когда он принялся ласкать ее груди жадными руками. А потом его губы — ох, эти горячие, ищущие губы! — потянулись к ее соскам. Быстрее, быстрее, быстрее, только и думала она, стаскивая с него свитер и от нетерпения царапая ему бока.

Ей хотелось поскорее прижаться к его обнаженному телу. Кожа уже в испарине. Эти губы, казалось, прикасаются прямо к бешено бьющемуся сердцу. Она запустила пальцы в его волосы, прижала к себе голову. Ожидание «становилось невыносимым. Внутри бушевал огонь. Она требовательно и жадно тянулась ему навстречу.

Эйджи вцепилась в его широкие плечи, изнемогая под градом частых голодных поцелуев, которыми он принялся покрывать ее тело. И скорее, скорее обратно, к губам Эйджи, охваченной желанием.

Ему представлялось, что все будет по-другому: они лежат в громадной, мягкой постели, и он медленно, мучительно медленно ласкает ее. Невозможность осуществления этих грез только разжигала его фантазию. Никакая таинственная сирена не смогла бы похитить его душу и тело так, как это сделала Эйджи.

Он начал стаскивать с нее юбку. Затрещали кнопки. Он подумал, что сойдет с ума, если не сорвет с нее все до последней тряпки, если не увидит ее совершенно обнаженной. Всю как есть.

Полуобезумев, он снял с нее чулки и кружевной пояс с резинками. У него шумело в ушах, но он все же услышал гортанный вскрик, когда его пальцы коснулись ее бедра. Сдерживаясь из последних сил, он встал на колени, пожирая взглядом фигурку тоненькой обнаженной девушки с прекрасными ореховыми глазами, золотистой кожей и разметавшимися волосами.

Не в силах больше ждать, она приподнялась, жадно припала к его губам и потянулась к молнии на его джинсах.

— Дай я...— хрипло пробормотала она.

— Нет.— Одной рукой он обнял ее за талию, а другую опустил вниз и притронулся к горячему источнику.— Дай я...

Как он и предчувствовал, извержение вулкана чувств началось после первого же прикосновения. Ее тело содрогнулось от желания. Возбужденный до последней степени, он все же понял: нет, это еще не капитуляция. Она не сдается. Она лишь на подступах к последнему наслаждению. Он продолжал рукой ласкать ее бархатное лоно, просунул язык ей в губы и начал двигать им так же медленно и так же нежно, как двигались его пальцы.

Почему она думала, что желание — это что-то темное и опасное? И что - рассудительность, осторожность, неуверенность в себе — заставляли ее раньше отказываться от более рискованных наслаждений? Она не будет больше отказываться от них! Даже от самых рискованных! Она хочет от него всего и получит все! Эйджи обвила ногами бедра мужчины и приняла его в себя.

Впервые за вечер она услышала его тяжелое дыхание, увидела странно потемневшие глаза. Он задвигался в бешеном ритме, и она рванулась ему навстречу. Ее подхватил вихрь наслаждения и заставил позабыть обо всем на свете. Только безумно колотилось сердце...

Улыбаясь, Эйджи приподняла руку Олафа, отпустила, и та бессильно опустилась на ковер. Она повернулась, положила локти ему на грудь и принялась любоваться его телом. Если бы она знала его хуже, то наверняка решила бы, что он спит или потерял сознание. Он редко дышал, и глаза его были закрыты. Прошло еще немного времени, прежде чем он пошевелился.