Все — флот наш. Такие услуги не забываются. Тут молчание — не золото, жизнь. Улыбнулся я своему уже почти другу, коньяк ему оставил за морскую пехоту, чаще счет — крепче дружба, и удалился по-английски — не прощаясь.

И уже 24 сентября Советское информбюро разухабисто опровергло сообщения немцев об их успехах. Врут — себя не помнят, все корабли у нас целы, только нужен небольшой ремонт.

Типа нос к линкору приделать, подумали те, кто был в курсе дела. Пустяк, право слово. Хотя новый линкор проще будет сделать. Но их время уже заканчивалось, прямо на наших глазах.

А мы в это время склады на плацдарме вывозили.

Подъехали мы почти вплотную к воротам маслозавода. Нужна нам его продукция, без масла из муки хлеб не сделаешь. А у меня пот холодный ручьем течет между лопаток.

— Всем стоять! Уезжаем. Будем масло со склада кооператоров забирать.

— Олег, ты чего? — инвалид разволновался.

— Не знаю, — говорю честно. — Просто верь мне. Я во время войны Прорыва ни одного человека в Черном замке не потерял. Знаешь как? Я в него не разу не заходил.

Он меня, конечно, не понял, но поверил.

Второй раз мы кораблик три дня грузили, выбирая все нужное — консервы, масло, сыры, мясопродукты. Заодно оружие собирали. Для себя. Иссякли наши запасы, а людей в нашей команде стало много. А вся лютая зима была еще впереди.

Правда, и от нас люди уходили в свободное плавание. Девушки с рынка на плацдарме были нарасхват. Санитарки в госпиталях, санинструкторы в частях, бойцы банно-прачечных отрядов — везде требовались аккуратные женские руки. Сотня оставленных на берегу нас не дождалась — все неплохо устроились. Наш опыт получил распространение, службы тыла полков и дивизий тоже стали выгребать бесхозное имущество. Мы не возражали — имеют право. Тем более, судно мы уже загрузили. В этот раз овощей взяли немного — по моему требованию. Как средство от цинги и авитаминоза. Большую часть груза составили крупы — гречка, горох, рис и перловка. Забрали все что нашли. Немецкие самолеты уже не летали — восьмой воздушный флот тоже уходил на юг, на новые поля сражений. Здесь они свою задачу выполнили — ударная группа тяжелых кораблей была либо утоплена, либо сильно повреждена. Угроза для «Тирпица» со стороны советского флота исчезла. Корабли Балтийского флота включались в план обороны города как плавучие батареи, а более шестидесяти тысяч моряков сходили на берег, пополняя ряды морской пехоты.

Весь флот собрался в Кронштадте и Неве, не выполнив ни одной боевой задачи и потеряв половину своих кораблей от мин и бомб противника.

И за это за все адмирал Трибуц получил высший морской орден Нахимова. А чтобы ему было не одиноко, наградили за компанию и политрука флота дивизионного комиссара Лебедева.

Я почему-то удивлен не был. Страна такая.

Двадцать шестого сентября мы все прибыли в Ленинград. Тут-то мои дурные предчувствия и сбылись. Маршал Кулик честно признал, что глубоко эшелонированную оборону немцев под станцией Мга прорвать нельзя. И его сразу с должности командующего армией сняли. Гайки закрутили, да и болт с ними, с гайками, но в результате всей возникшей нездоровой суеты шестая бригада морпехов получила приказ — вернуть всех в расположение части.

Это сколько коньяка роздано, сколько продуктов потрачено, и вот нас на ровном месте технично кидают через колено, прямо мордой на асфальт. Нехорошо, однако.

Прихожу в наше общежитие. Там тоже все с серьезными лицами хлопочут. Нахожу инвалида-гармониста, а ныне коменданта, и смотрю на него вопросительно.

— Все собираются на фронт. Была бы нога цела, я бы тоже пошел, — говорит этот патриот.

— Была бы нога цела, тебя уже давно бы в живых не было, — констатирую очевидный факт. — Давай докладывай с цифрами и фактами.

Массовый психоз на почве патриотизма штука страшная. Все обитатели института решили идти родину защищать. Триста с лишним мужчин и две сотни девиц разного возраста. В институте оставались три инвалида — безногий, безрукий и одноглазый. И полные подвалы, забитые продуктами. Их всему городу дня на два хватит. Тоже проблема — как продовольствие с толком использовать? Что-то добровольцы с собой заберут, морячков наших нагрузим напоследок, эх, напоследок.

Два батальона бригады поддерживают 6ую дивизию народного ополчения, центром сосредоточения бригады назначено Автово. Это значит — удерживать первую пехотную дивизию, что, уже победив целую армию, захватила Урицк, Петергоф, и сейчас рвется вдоль шоссе к Неве. Немцы от идеи захвата города уже отказались, но сократить линию фронта они никогда не против. И перерезать последнюю ниточку снабжения Ленинграда — через Ладогу.

Бригада должна сделать то, что не вышло у армии. Эпичненько.

— Ладно, — говорю, — занимайте круговую оборону, караульте институт. Из муки самогонку не гнать — расстреляю лично.

Посмотрел в глаза калекам, чтобы поняли они — не шучу, расстреляю. Ребята-инвалиды были не робкие, но от взгляда моего поежились. Вхожу в образ, становлюсь настоящим чекистом — суровым и беспощадным.

Пошел привычной дорогой в Кировский райком. Форма и оружие в обмен на продукты. И документы — отдельный батальон придается для усиления шестой бригаде морской пехоты. Отныне у них одна судьба. На всех. Это решение они приняли сами. Девиц забрали на пополнение медсанбата шестой добровольческой дивизии. Соседняя часть, все рядом.

В штаб прихожу — мой вещмешок стоит на столе, и еще три рядом. Хомячки меня на войну собрали, и сами приготовились. Нет, пусть мне скажут, куда катится этот мир? Я не хочу защищать товарища Жданова и Жукова от старичка фельдмаршала. Пусть сами от него отбиваются.

— Отставить, — говорю хомячкам. — Будете институт стеречь, там всего три калеки осталось. Здесь ваш фронт. Последняя линия обороны. И наших ветеранов будете защищать. Все.

Взял рюкзак и пошел в институт, до Автово еще добраться надо было, а сроки уже поджимали. На двери объявление приклеил: «Трибунал закрыт. Все ушли на фронт».

Батальон уже шел, когда я на ходу в колонну втиснулся. Вел нас комбат, старший лейтенант запаса из конторы по озеленению.

— Пеню запевай!

Мы как раз мимо райкома проходили, вышли люди на крыльцо помахать нам ручками. Ладно, вы хочете песен? Их есть у меня.

— Из последних сил я пришел с войны, привязал коня, сел я у жены. Часа не прошло, как комбед пришел, отвязал коня и жену увел. Ой, да и конь мой вороной, ой, да обрез стальной, ой, да густой туман, ой, да наш батька атаман! Спаса со стены под рубаху снял, хату подпалил и достал обрез, много нас таких уходило в лес.

— Ой, да и конь мой вороной, — грянуло уже хором, да с посвистом, только публика с крыльца уже таинственным образом исчезла.

Жаль, не рискнул комдив взять партийцев за их нежные яйца железной чекистской рукой — были бы у них яйца всмятку. И морячки бы остались живы. Эх, да ночной туман, эх, да наш батька атаман!

Зато в Автово было здорово. Герои боев в Шлиссельбурге из первой отдельной роты небрежно хвастались, как они полгорода за пять дней обобрали и вывезли. А немцы сидели тихо на своей половине и даже не стреляли. Пограничники тоже решили в стороне не оставаться, и это меня сильно напрягало.

Итак — что мы имеем на текущий момент?

Снегирев, Астахов, Михеев, Меркулов. Кто бы сомневался, что они заявятся. Все три красотки. Этого даже я не ожидал. Отделение снайперов. Это здорово. Изя уже капитан и начальник особого отдела бригады. Растут же люди, даже завидно…

И всяких авантюристов сводный взвод. Не сидится им в цитадели без женщин, вот и кинулись на поиски ласк и приключений. Ладно — эта ночь ваша.

Последняя домашняя заготовка. Вылетает из-за поворота черная «эмка». Выскакивает из машины лейтенант НКВД, оглядывается. Три полковника вокруг — командир бригады, начальник штаба и политрук. Рядом майор НКВД — знаки те же, а форма роднее, вот посыльный из управления по городу к Снегиреву и направился. Вручил пакет.

Майор расписался в получении, вскрыл, прочитал, передал командиру бригады. За это время посыльный уже уехал. А зря.