В это время закончилась выгрузка грузовиков, и слегка ошеломленные полученными сведениями морские пехотинцы и гражданские добровольцы стали получать конкретные задания.

— Первым делом — выставляйте охрану. Затем — оценивайте запасы. Сразу сообщайте нам, будем решать — что грузить в первую очередь. Местных жителей не обижать, с военными не ссориться. Документы у нас в порядке, показывайте смело. За работу! — напутствую всех, напоминая прописные истины.

Мой приятель одноногий инвалид повел свою команду на ближайший овощной склад, там и элеватор рядом. Надо будет к ним первым заглянуть, когда все разойдутся.

— Песню запевай! — командует он.

— И две тысячи лет война, война без особых причин, война — дело рук молодых, лекарство против морщин….

Ну, ни черта себе выбор. Рок на все времена. Надо добыть попугая, научить его кричать: «Пиастры!», и подарить одноногому. И буду его звать Джоном Сильвером. Иваном Серебряковым, в переводе на русский….

Я свое отделение без песен в осеннюю темноту увел, мы — разведчики, дети ночи.

На выбранном мной для вывоза продукции мясокомбинате никого не было. Даже охраны. Вполне ожидаемо. Начальство убежало, а рабочие без понуканий и угроз со стороны руководства сразу производство бросили. Туши в разделочном цехе пропали, стухли, и вонь стояла скверная. Мы все двери задраили, не стали возиться с гнильем.

Зато склады готовой продукции нас порадовали. Сало копченое, сало соленое, полутуши копченые, окорока, колбасы твердокопченые палками и просто копченые кольцами, а в недалеком городе школьницы на панель идут за корочку хлеба. И почему я так не люблю городское руководство? Наверное, я им просто завидую.…Эх, ибо человек есмь.

Дорога была в приличном состоянии, и мы решили начать работу немедленно. У нас, в отличие от Гоши Жукова резерв был — шесть грузовиков, полсотни волонтеров и сотня женщин. Вот мы их всех и включили. Из склада — в кузов машины, из кузова — в грузовую сетку, ее краном — в трюм, и там разгрузить. К рассвету мы с мясокомбинатом закончили. Около ста тонн вывезли. Ставим крестик — объект освоен полностью.

Пошли один за другим грузовики с овощных складов и элеватора. Мука и зерно в мешках. Мужчины работали вдвоем, женщины — вчетвером. Три тысячи тонн, это же сколько мы грузиться будем?

— Воздух!

Ох, не зря мы наши пулеметы с танков скручивали! Не ожидал наглый «Юнкерс» такого ответа от невзрачного суденышка. Только он в пике начал выходить, как потянулись к нему нити «трассеров», четко видные даже днем, загрохотала пушечка, лязгая гильзами. Сразу мы ему не понравились, отвалил в сторону.

— Даже крылышками не помахал на прощание, — говорю я. — В следующий раз сбивайте его на хрен, нечего с ними шутки шутить, пугать. Непонятно, только, откуда он взялся?

И пошел дальше мешки с мукой укладывать. Двадцать мешков — тонна. Тысяча тонн — двадцать тысяч мешков. Девчонки овощи в сетках в соседнем трюме таскают. Человек тридцать в караулах и на вахте.

— Эй, навались, братья-славяне! Для себя работаем, не для дяди!

Хотя и для дяди тоже. Для дяди доктора, и для директора столовой с Кировского завода. И для других, кого я не знаю, а они никогда не услышат про меня. Да и черт с ней, со славой, зато кто-то останется в живых.

— Эх, яблочко!

И к пяти вечера мы трюмы забили. Повалились, кто где стоял совсем без сил. Грузовики и два взвода морской пехоты оставили на берегу, и сотню девушек бездетных и одиноких, чего их возить взад вперед? Все равно мы послезавтра вернемся оставшееся добро вывозить. А команда повела судно обратно — в Ленинград.

— Делим так. Мясопродуктов каждому по шестьдесят килограммов. Муки и овощей по сто тонн отдаем в больницы и на Кировский завод. Двести тонн — в пароходство. С оружейниками рассчитываемся за работу. Короче, выходит на каждого человека четыреста килограммов муки и столько же овощей. Неплохо прокатились, пополнили запасы. Завтра отдыхаем, прибираем свою долю, а послезавтра вечером еще раз погрузимся. Вопросы, предложения есть?

— Сразу отплывать после выгрузки! — все кричат.

— Ага, куй железо, не отходя от кассы. Знакома мне такая жизненная позиция. Только потом не плакать, — отвечаю.

Договорились, значит. Правильно, в принципе, в городе не один Кировский район, в каждом райкомы есть, там тоже не дураки сидят, додумаются пригороды обшарить на предмет продуктов. А тут кто успел — тот и прав.

Первым делом стали людям долю выдавать. Кому не было куда везти, мы ангар себе выпросили. Начальник снабжения порта, получив зерно и овощи, готов был с нас пылинки сдувать, и свечки за наше здоровье ставить, и склад нам отдал без звука. Тем более, всего на месяц. Всем выписали справки — продукты их собственность. Количество прописью, казенная печать.

— Народ рынка, — говорю. — Время наступает лютое. Люди будут умирать на наших глазах. Я не знаю, что делать. Решайте сами. Вам уже всем хватит спокойно прожить до весны. Отвечаю — дальше будет легче. Кто за зиму не умрет — тот останется жив. Если осколком случайным не достанет, но это уже от личного счастья зависит. Судьба. Трудно картошку жаренную есть с салом, глядя в глаза голодному человеку. Это только у большевиков получается. Поэтому предлагаю — держаться всем вместе, так легче будет. Неподалеку от рынка институт есть, занимайте его. Я вам не приказываю, просто советую. Решать в любом случае вы должны сами. У меня все.

— Что-то ты, капитан, власть не особо жалуешь, — говорит мне мой приятель.

— Я о ней слишком много знаю, чтобы уважать, а отбоялся я свое давно и не здесь, — отвечаю. — Нет у этой власти на меня управы, ни кнута, ни пряника. Такие дела.

— А почему дальше будет легче? — спрашивает.

Все стоят тихо, уши на макушке.

— Ладога наша. Вопрос — почему баржами продукты не завозят, не ко мне, не знаю. А лед встанет — есть уже в Адмиралтействе проект автомобильной дороги по льду, поэтому твердо обещаю, весной будет легче.

И людей останется совсем мало, думаю, но не говорю. Даже зубы сжал.

Решили — в институт заселяться. Мужчины во главе с инвалидом сразу туда пошли. Думаю, райком нас поддержит. За долю малую… Мы им пять грузовиков с овощами завезли, и все вопросы решили. И с разгрузкой, и с документами, и со зданием института. Назвали его общежитием для граждан, эвакуированных из разрушенного жилья. А его много было после пожаров.

Зато в Адмиралтействе все было иначе. Никто ничего и слышать не хотел, у флота настал черный день.

Сегодня, 23 сентября, ничтожная букашка — простой пикирующий бомбардировщик «Юнкерс» утопил линкор «Марат».

Погибли 326 членов экипажа, включая командира корабля и старпома. Сам линкор лег на грунт Кронштадтской гавани. Во всем флоте Советского Союза было всего три линкора. Это и позволяло ему считаться серьезной морской державой. И вот за один день СССР перестал ей быть. Один линкор утоплен, второй поврежден, а третий болтается на Черном море, где у противника нет ни одного корабля, а выйти на просторы океана через Босфор он не мог. Турки закрыли пролив для военных кораблей.

И что же флотоводцам было сказать товарищу Сталину? И что же он мог им ответить? Пили во всех кабинетах спирт стаканами, да не брал он моряков.

Ладно. У нас в канцелярии командующего артиллерией флота были налаженные связи. Туда и пойдем.

— Пошли к контр-адмиралу, — говорю своему знакомому. — Разговор есть.

Заходим.

— Садитесь, — предлагаю. — Мы тут все посовещались и решили — мы против смены руководства на флоте. Вы нам всегда помогали, и мы вас поправлять не будем, чтобы вы в Москву не докладывали. Примерный вариант, наверное, будет такой — получены повреждения, ведется ремонт? А потом залив замерзнет до весны, а там все и забудется. Чего переживать-то? Древние кораблики, свое время отплавали, морально устарели, американцы еще в 1940 году начали закладку нового типа боевых кораблей — авианосцев.

Ожил адмирал. Схватился за телефон. Записался на срочную встречу с Трибуцем.