Ледяная рука прикоснулась к моему лбу. Поцелуй в глаза свою смерть, кто тебя ждет вернее ее? В баньке хозяйка на лавку два кожуха бросила, и печку затопила. Напросился на постой.

— Я заплачу, — говорю.

— Хорошо, будет чем за облигации займа рассчитаться, — соглашается женщина, а я тем временем уже раздеваюсь.

Шинель на лавку — ей укроюсь. Китель, галифе, рубашку свернул аккуратно, сложил стопочкой, рюкзак рядом. «ТТ» под матрас. «Вальтер» под подушку. «Маузер» от Троцкого — в ботинок. Маузер от Урицкого и четыре обоймы патронов к нему протягиваю хозяйке.

— Задаток, чтобы не думала обо мне плохо, — говорю.

Взяла со знанием дела, наградную пластинку пальцем поскребла, обойму выщелкнула, затвором лязгнула, бойком щелкнула.

— Точно, — говорит, — совестливый мальчик, одних пистолетов четыре штуки, из них три чужие.

— Не чужие, а трофейные, — поясняю ей ситуацию. — И продукты из рюкзака сама достань, жалко будет, если колбаса пропадет.

На лавку лег, и отключился, приходи, кто хочет, вяжи Синицына…

Три дня только в туалет ходил, прогулка по огороду туда и обратно. Вот он, особый путь России — в сортир. Нормальный ватерклозет уже недопустимая роскошь для народа-богоносца. Но, в конце концов, отлежался. Проскочил в очередной раз мимо девушки с косой.

За это время остатки бригады вернули в Ленинград и перебросили на восточный берег самолетами. Так же — самолетами, перевозились и две стрелковые дивизии — 80я и 281я. Только без орудий, их в самолеты загрузить было невозможно.

Интересно, что думали о своем командовании бойцы, погибающие без артиллерии под гусеницами танков вермахта? Их не спросишь, не выжил никто. Красноармейцы стали сдаваться в плен — под Тихвином подняли руки и бросили винтовки почти двадцать тысяч человек.

9 ноября немцы силами двух дивизий без боя заняли Тихвин. Советских частей в городе не было, они все маневрировали в полях, ища противника…

Вермахт, по своему обыкновению, стал немедленно возводить оборонительные сооружения, рыть траншеи, строить блиндажи и натягивать колючую проволоку. Все как всегда.

А я наколол дров, протопил баню, и помылся в будний день. Выздоровел.

Пора было с хозяйкой рассчитываться, раз обещал.

Путь мой лежал в районный отдел НКВД речного пароходства. Прихожу, предъявляю документы. Сержант начинает выкобениваться, печать Совета обороны ему не нравится.

— Ты, — говорю ему задушевно, — сука лагерная, проститутка сифилисная, ты что, хочешь по первому осеннему льду по Ладоге в разведку пойти, дорогу прокладывать? Так я тебе это устрою, гнида тупая. Или ты ошибку осознал, и начинаем все сначала, как будто этого разговора не было?

— Здравия желаю, товарищ капитан НКВД! Подождите минуту, сей момент доложу! Мы вам очень рады, редко у нас гости из города бывают, все проездом, проездом.

Вот так бы сразу, а то печать ему не та. Сам знаю, зато подпись настоящая.

С начальником мило побеседовали на отвлеченные темы, я его предупредил о создании Военно-автомобильной дороги № 102, он мне поведал о прекращении навигации. По всей Ладоге еще дня два-три смогут ходить два ледовых буксира. А как лед и их скует, тут и объявят о конце сезона.

Всюду мелкие хитрости, переходящие в крупное вранье. Короче, мне тут еще дней десять надо продержаться, а потом по льду уйти в цитадель. И выкинуть из головы всякую чушь, что я кому-то должен помогать. Это их жизнь — пусть сами выкручиваются. Когда я загибался, никто на помощь не кинулся, просто удалось выжить. Такие дела.

Выхожу из кабинета, маню пальцем сержанта. Достаю из кармана золотой царский червонец.

— Это тебе премия — за понятливость.

Достаю еще два.

— Это — кубометров пять хороших сухих березовых дров, разгрузить во дворе у моей хозяйки — люблю париться часто, а не только по выходным.

— Сделаем, — обещает сержант.

Понятно, три лагеря рядом, все лес пилят. Бригаду заключенных пригонят, те за два часа поленицу скидают.

Достаю еще два.

— Первый — продукты домой, мясо, сало, картошка. Второй — сделаешь здесь поляну, отметим начало совместной работы. Сам выберешь, кого пригласить, и что на стол поставить. Вопросы есть? Вопросов нет. И вообще — бди. Докладывать будешь мне лично.

На прощание удостоил сержанта рукопожатием. Вот так, возьми наглого холопа за глотку, дай ему почувствовать настоящую силу хозяина жизни и смерти, и он твой раб навсегда. И никаких обязательств с твоей стороны.

Дрова прямо вечером и привезли. Шесть заключенных, три конвоира на трех машинах. Там кубов восемь оказалось. Ладно, больше не меньше. Хозяйка охране самогонку сунула, а арестантам хлеба и вареные яйца.

У всех день стал удачным, все были счастливы.

Утром сержант прибыл лично, привез продукты на телеге, и предупредил, что праздничный банкет, по-модному — «поляна», намечен на завтрашний вечер, и состоится в ленинской комнате местного госпиталя. Вкусы гостей учтены, все будут довольны.

— Молодец, — искренне хвалю его.

Обрадованный сержант умчался на службу. Не успел я соскучиться, как он явился вновь.

— Телефонограмма из штаба фронта — к нам едет представитель «Смерша». Будет после обеда, — сообщает новость.

— Ну и хорошо, побеседуем, разведчики — народ веселый, по себе знаю.

Побрился, поел, чтобы в животе не урчало, сапоги почистил и пошел на настоящего волкодава смотреть, удивляться.

Дверь настежь, суровый голос местного начальника матом чихвостит, это дело обычное. Тут многие матом не ругаются, они просто на нем разговаривают. Пора и мне влезть в беседу.

— Здравия желаю, товарищ полковник НКВД! Поздравляю вас с присвоением высокого звания. Приглашаю в гости, погода замечательная, грязь замерзла. Прогуляемся, побеседуем.

— Говорили мне люди, что тебя убить нельзя, Синицын. Только я в это не верю, — говорит представитель Смерша.

— Я тебя тоже очень люблю, Света, — говорю я полковнику НКВД Ивановой.

Это она удачно с подругой Жукова, певицей Руслановой подружилась. Взлет карьеры просто фантастический. И к старой медальке новенький орден. Красной Звезды.

Вышли мы из отдела, и пошли по поселку под ручку.

— Куда идем? — спрашивает Иванова.

— Ты еще спроси — зачем?

— Ну, такого вопроса не возникает, все люди взрослые, и так столько времени потеряли. Про тебя и твоих зенитчиц в крепости легенды ходят, — говорит она сердито.

— А ты и рада слушать, — отшучиваюсь я.

Никогда не надо спорить с девушками, их лучше чем-нибудь отвлечь. В мою комнату вошли, сразу дверь закрываю, первый раз за все время, и без лишних разговоров падаю с Ивановой на кровать.

— Итак, — шепчу я ей на ушко, мы расстегиваем пуговицу на шинели, верхнюю или нижнюю? Проблемы выбора налицо, расстегиваем обе… У нас много времени, оно все наше, нам некуда торопиться….

Проснулись после бурной ночи почти к обеду. Иванова сидит на кровати, призадумалась.

— Света, — говорю ласково, — давай сразу договоримся. Мы с тобой друзья навек, но если тебе по делу придется меня расстреливать, я обижаться не буду. У наших союзников американцев есть отличная формулировка: «Ничего личного, это просто бизнес». И стреляют. А сейчас позволь мне сделать тебе маленький подарок…

Беру рюкзак, достаю сверток, первый попавшийся из двух, разворачиваю — цепь камергера. Мне и колье было бы не жалко, но что в руки первым попало, то и подарим.

Надеваю на Иванову украшение, ложится золото прямо на девичью грудь, как здесь и было.

— Проживет родина без тебя еще полчаса? — спрашиваю. — Без меня-то она точно проживет.

Недооценил я темперамента девы севера, час покувыркались, и еще минут десять дыхание восстанавливали. Первым делом в туалет и сразу в баньку, благо она все время теплая стоит, дрова не экономим. Выходим, что-то подсказало одеться, внутренний голос, очевидно. Во дворе мой клеврет в местном отделе, сержант переминается с ноги на ногу.