— По чо, старый, кликал?
— Вылазь, говорю… угланов смотреть.
— Наплюну-ка, вылазь. Так, поди, разберусь.
— Ну, разбирайсь, разбирайсь. А я из окошка плохо вижу.
— Ты теперь откуда хорошо-то видишь?
Это легкое, незлобивое препирательство вполне удовлетворило стариков, каждый как бы сумел отстоять личную независимость, остался при своих интересах.
— Ты тогда подсаживайся, што ли, — заметив меня, сказал старик, — чего ноги-то маять.
Я подсел. Старик возбужденно потер руками:
— Сичас светопреставление начнется!
— Часто болеете?
— Да пока, слава богу, обхожусь… Глаза вот только худые.
Не понял меня старик, не примкнул к огромному племени болельщиков.
— Очками обзаводиться надо, — охотно наговаривал он, — сюда ведь не одни балдинские приходят. Кажную почти неделю хутбол-от… многие сводят счеты с Бронниковыми. — Старик помолчал и прочувствованно добавил: — Они молодцом у нас! Орлы! Горой друг за дружку… Ишь слетаются все!
От баньки вместе с Митькой прибежал проворный скуластый мальчишка, резкий и беспокойный. Тоже Бронников, сразу видно. Только самый, пожалуй, своенравный Бронников — мышиные, маленькие глазки так и посверкивают темными угольками.
— Этот ихний неслух отчаянный шибко… Хорьком прозван, — пояснил старик. — Уж и поддает ему Санька. В баню частенько запирает… специальное наказанье придумано.
— Ну-ка, поди сюда, — подозвал Санька Хорька. — После игры снова в баню. Понял?
Хорек что-то буркнул, боднул головой — не то в знак согласия, не то протеста.
— А вот и двойняшки спешат! — как бы даже обрадовался, заегозил на скамейке старик. — Опять харюзков ловили. Двойнят всегда на промысел отряжают. Все подспорье столу.
Славка привел с речушки двух совершенно одинаковых Бронниковых, только одетых по-разному: один был в великоватом, до колен, пиджаке, другой — в девчоночьем платье. Первый держал на плече удочки, второй нес кукан, унизанный мелкими рыбешками.
— Рыбу и уды домой, — скомандовал Санька. — Да сымите свои пугала, нече народ смешить.
— Сымем, конечно. Мы только рыбу ловить оделись. В кустах крапива, комарье жалятся.
Близнецы сбегали в дом, вернулись уже без рыбы, без удочек и в одних трусишках.
— Эти рыболовы заядлые, хлебом не корми, — рассказывал старик. — Эти вслед за Людкой народились… есть все же девка у них одна. Ну, народились, и слава богу!.. Одежку оне друг другу передают, вырос из одной, отдал меньшому, ежели она не дыра на дыре… А тут сразу двое растут! Как делу быть?.. Вот и донашивают Людкино добро, оба порой в платья вырядятся. — Старик ухмыльнулся, постукал нетерпеливо палкой. — А што? Кто здесь на них больно-то смотрит. Бегают, как зверушки какие. Здесь им только и жить, бесштанным.
Меж тем ребятня сошлась в центре поля.
— Лишко вас нынче, — сказал Санька белоголовому. — Убирайте одного игрока. Нас всего десятеро.
— Ничего не знаем! — заупирались балдинские. — Команда должна быть командой… полный состав!
— Ладно, черт с вами, — уступил в этот раз Санька. — Людка! — гаркнул он зычно. — Где ты там? Людка!
На высоком крыльце бронниковского дома, держа на закорках толстого голозадого мальца, появилась девчонка, большенькая уж, в коротком застиранном сарафанчике, мало чем отличная от мальчишек.
— Людка, вставай в ворота!
— Ага! А Прошку куда?
— Брось его на поляну, пусть ползает!
Девчонка, немного поколебавшись, спустилась с крыльца, положила Прошку в траву возле прясла, встала в ворота. Сарафанчик она заправила под трусы, сжала упрямо рот, приняла боевую готовность — получился еще один Бронников. Малец пока что спокойно ползал по полянке, садился, играл травинками.
— Вы начнете сегодня, нет? — потянулся старик к будильнику. — Я завожу…
— Заводи, заводи, деда! Двинули!
Игра началась с настойчивых, яростных атак балдинцев. Они сразу заперли Бронниковых на их половине и не разжимали тисков — жаждали реванша, голов, счета. Команда у балдинцев была более ровная, всем лет по восемь — двенадцать, и пасовалась лучше, и наступление вела по всем правилам футбольной стратегии.
— Жаль, бати с ними нет, — вздохнул, тревожась за братьев, старик.
— Тоже играет?
— Выскочит иногда, подмогнет… Он ведь и сам чисто пацан, Егорко-то. Ни заботы, ни лета мужика не берут. Клепат и клепат ребятню. Дашка его кажинный год круглая ходит. Мать-героиня уже, пособие получает. — Старик вдруг затаил дыхание и смолк, пережидая опасность у ворот Бронниковых. — Они на покосе сейчас, Дарья-то с Егоркой. Колхозные сена пока убирают. Позже за свои примутся, вечерами да как… Свои-то деляны правление еще не разрешает косить, если колхозные не управили… А так оне за телят в ответе, на мясопоставку ростят. Но с телятами ребятня управляется. Отпустит вот жара, в поле выгонят. Дарья и Егорко могут и не ходить в бригаду, раз телята за ними… ртов-то, однако, вон сколько, кажный есть-пить просит.
— Да, большая семья.
— Считай, полдеревни бегает! — кивнул старик. — Как бы мы и жили, одни-те? Без ихних концертов?
Словно в подтверждение слов старика на поле в это время что-то случилось: надсадным, дурным голосом завопил Прошка, ребятня бросила игру, сбежалась тесно. Прошка, оказывается, уполз от изгороди, и атакующий по краю балдинец попал в него мячом. Атака была сорвана, балдинцы настырно горланили:
— Штрафной надо бить! Двенадцатый игрок на поле!
Двенадцатый игрок орал во всю матушку.
Тонко, пронзительно взвизгнув, кинулась Людка из ворот, ворвалась в ребячью толчею, вытащила Прошку.
— Да кто у меня Прошеньку обидел, кто посмел? — сильно трясла она мальца. — Ишь, ишь какие… вот, вот им! — грозила она кулаком.
Прошка не затихал, по-прежнему перекрывал всех крикунов на поле.
— Людка, на место, — приказал снова Санька.
— Счас, дожидайся! — огрызнулась девчонка. — Пока не уйму, не встану.
— Да брось ты его! Поревет-поревет да перестанет.
— Ну, ну… приказчик нашелся. А что, если он надсадится, пупок наживет?
— Дай-ка мне его, девонька, — послышалось сбоку, из окна. — Дай ангелочка.
— Во, правильно! — Санька вырвал у Людки орущего мальца, сунул его под мышку, пересек дорогу, вручил с рук на руки бабке Дусе.
— Иди ко мне, маленький. Иди, хорошенький! — заприпевала, зауспокаивала довольная бабка. — Ух, они, бусурманы! Ух, разбойники! Убили моего Прошеньку. А я вот тебе покажу что-то!..
Рев тут же оборвался. Прошка, видать, любил, чтоб ему что-то показывали.
Игра продолжалась. Штрафной удар, назначенный таки за выход двенадцатого игрока на поле, не дал результата. Бронниковы по-прежнему успешно отбивали все штурмы балдинцев.
— Егорке уж который раз предлагают в Балдине, на центральной усадьбе поселиться, — снова заговорил старик. — Дом там подходящий дают, ясли, детсад обещают… Нет, не соглашаются. У меня, говорит, свой детсад, свои ясли. Пусть, говорит, живут как жили. На воле. На подножьем корму… ягоды, грибы здесь под боком. Здесь, мол, оне сами себе хозяева, никому не мешают… Через них, Бронниковых, и мы, старушня да старики, держимся, не съезжаем. Теплится Зуевка!.. Не то бы нас правленцы беспременно доняли. Им ведь, правленцам-то, што надо? От лишнего беспокойства избавиться. А какие беспокойства тут? Магазин нам ихний не нужон, хлебушек мы сами пока што печем. Подбросит нам Егорко на лошадке пару мешков муки к зиме, вот и все беспокойства. Остальное скотинешка дает, лес, огород… За пензией мы еще, слава богу, тоже на своих двоих ходим. Мы даже голосовать выбираемся, хошь оно и приятнее было бы, чтоб приезжали…
— Ну, хорошо… вам проще. А вот как Бронниковы?
— Бронниковы зимой с раннего утра на лыжи — и, стужа не стужа, метель не метель, в Балдино за три километра дуют. Кто на работу, кто в школу… кто за чем вопщем.
— Так не все ведь… Малышня одна остается?
— За малышней то Людка, то Санька доглядывают. Оне в разные смены учатся, меняют друг дружку… Сами же хозяева затемно возвращаются. Всегда што-нибудь поесть из магазина тащат, кормят ораву… Трудненько им зимой, известное дело, хошь много и сама ребятня делает. Да Егорко не унывает, машет на все рукой. Частенько дажеть выпимши домой приходит. Зато, говорит, опосля легше будет. Ништо, мол, его Бронниковых в жизни не испугает, все в детстве, мол, испытают-перетерпят. Он ведь не без ума, Егорко-то. Што, говорит, ребятня не доберет маленькими — взрослыми сполна возьмет. Природа, говорит, ничего не попишешь…
