Отделка всех помещений от подвала до самой крошечной комнатенки выдержана в античном стиле. Здесь было собрано все самое лучшее. Прав будет тот, кто скажет, что ни один из выскочек последних времен [170] не угождал себе до такой степени. Пусть в детской ванной комнате имелась ванна площадью более двух квадратных метров — практичное приобретение для столь многодетной семьи, по стоимости не слишком обременительное для всякого рейхсляйтера, получавшего не только ставку партийного лидера, но и оклад рейхсминистра. Важно другое: все феодальное великолепие досталось владельцу дома даром, ибо «сторожевой дракон» не постеснялся оплатить свои счета из средств ФАГ.

В отношении христианства Борманы особенно внимательно следили за тем, чтобы уберечь своих детей от «отравы, против которой фактически нет противоядия». Под «отравой» Мартин подразумевал христианскую религию. Параграф 24 программы НСДАП от 1920 года, оставшийся неизменным в последующих редакциях, гласил: «Партия стоит за позитивное христианство».

Истинный автор программы, Готфрид Федер, о котором к 1933 году совершенно забыли, сам не мог толково объяснить, что имел в виду под термином «позитивное христианство». К моменту переезда Борманов в Оберзальцберг этот параграф — как, впрочем, и многие другие — считался пустым пропагандистским лозунгом. Действительно, сей вопрос мог бы обеспокоить христиан, но разве сам Гитлер не был христианином? Он даже всегда исправно платил церковную подать. Многие же из его ближайшего окружения и из нацистской верхушки фактически отреклись от церкви, но в церковных книгах числились прихожанами.

Таким образом, они пытались трактовать тот самый параграф 24: не посещали церковь, но выступали против безбожия марксизма и пытались использовать [171] веру в борьбе с разрушительным воздействием безнравственности. Да и сам Гитлер частенько упоминал в своих речах «всемогущего». Когда (после прихода Гитлера к власти в 1933 году) гауляйтер Аугсбурга Карл Валь, ревностный католик, обвинил фюрера в отступлении от веры, Гитлер отрекся от новых язычников{29}, пообещав «в свое время обязательно навести порядок».

Это обещание Гитлера, как и большинство других, было чистейшей ложью. Говоря на словах одно, на деле он сделал совершенно противоположное, предоставив полную свободу действий Борману — ярому противнику религии вообще и христианства в частности. А поскольку никто лучше его не знал, во что на самом деле верит (или, скорее, не верит) фюрер, Мартин справедливо полагал, что вождь не станет мешать его деятельности. А уж в своей способности своевременно внести поправки, соответствующие позиции Гитлера в тех или иных конкретных политических условиях, Борман не сомневался.

Вступая в ассоциацию германских семей, Борман причислил себя и членов своей семьи к протестантам. Те же сведения он указал в конце 1933 года в анкете депутата рейхстага. Определенно можно лишь сказать, что он официально отрекся от христианства только летом 1936 года (именно тогда Мартин и Герда заявили о выходе из списка церковных прихожан).

В то время главным аргументом выхода из протестантской церкви стало письмо отцов клира Гитлеру, в котором выражался протест по поводу распространения такого благоговения перед фюрером, какое следует оказывать одному лишь Богу. Конечно, было совершенно очевидно, что борьба с протестантской церковью станет для партии нелегким делом и что ни [172] гестапо, ни концентрационные лагеря не заставят замолчать противников нацистского режима из числа ревностных христиан. Тем не менее период заигрывания с христианами — независимо от разновидности церкви — подошел к концу.

Именно в те годы Борман вел активную закулисную борьбу против христианства, хотя внешне все выглядело мирно и казалось, что вполне возможна гармония между церковью и нацизмом. Типичным примером в этом отношении может служить случай католического епископа Алоиса Гудала, этнического немца родом из Богемии, которого увлекли идеи национал-социализма. В 1936 году Гудал опубликовал в Вене книгу «Основы национал-социализма» (с посвящением Гитлеру), в которой пытался соединить доктрины христианской религии и нацизма. Франц фон Папен, бывший вице-канцлер и «семейный проповедник» Гитлера, служивший в то время послом в Вене, представил книгу фюреру и предложил издать ее и в Германии. Однако тут в кабинет с докладом вошел Борман. Поняв, о чем идет речь, он стал разубеждать Гитлера. Особого труда ему это не стоило: фюрер не собирался ограничивать себя религиозными догмами, а догмы нацизма он был вправе трактовать и изменять по собственной прихоти. В итоге книга вышла в Германии столь малым тиражом, что выпущенных экземпляров хватило только для ограниченного числа партийных боссов. Ирония истории заключается в том, что после падения фашистского режима именно этот католический священник взял под свою опеку детей Бормана, укрывшихся в Южном Тироле, и что именно католические организации помогли сбежать многим нацистским преступникам, о розыске которых объявили союзники-победители.

В 1936 году Борман, недавно официально отрекшийся от христианства, с подозрением относился к [173] каждому священнику. Для членов НСДАП он издал инструкцию, согласно которой надлежало выслеживать пасторов и прочих католических священнослужителей, выступавших против партии и государства, и докладывать в гестапо об их деятельности. Чтобы подорвать репутацию духовенства, гестаповцы особое внимание уделяли раскрытию случаев мздоимства среди церковников и нарушений правил целомудрия, установленных в женских и мужских монастырях.

Под руководством рейхсминистра пропаганды газеты принялись на все лады, красочно и во всех подробностях расписывать пикантные случаи из монастырской жизни в полном соответствии с традициями желтой прессы. Если прежде представителям клира непременно предоставляли право выступить на партийных съездах и конференциях — особенно в тех случаях, когда эти мероприятия проводились в областях, где проживало наиболее религиозное население, — то теперь к ним относились с подозрением.

Для такого отца, как Мартин, даже появление детей на свет должно было служить каким-то целям. В мае 1936 года он основал германскую семейную ассоциацию, перед которой была поставлена задача увеличения численности семей национал-социалистов На момент вступления в ассоциацию у него было уже четыре ребенка (причем даты рождений первых двух были изменены, чтобы скрыть тот факт, что невеста рейхсляйтера «нагуляла» первенца еще до официальной церемонии бракосочетания). В итоге семья Борман стала в этом отношении примером для подражания: к началу войны у них было шесть детей, а к концу — девять (десятый ребенок умер). [174]

Что касается Герды, то рождение детей стало не только ее достойным вкладом на алтарь отечества — таковым Гитлер объявил рождение каждого ребенка, — но и оказалось чем-то самодовлеющим. Сколько бы ни было ребятишек вокруг, ей все казалось недостаточным. В Оберзальцберге она ежедневно приглашала столько детей, что огромный дом наполнялся громким гомоном звонких голосов и гудел, словно гигантский улей.

Мартин любил детей не меньше Герды, но из-за своей занятости не мог уделять им достаточно много времени. Даже до войны они неделями не видели отца: его присутствие постоянно требовалось в Берлине, либо он разъезжал по стране, решая какие-то партийные задачи. С началом войны большую часть времени он проводил в ставке Гитлера. Впрочем, дети не очень скучали по нему, поскольку в редкие дни его пребывания в родных стенах в доме запрещалось шуметь, чтобы он мог восстановить расшатавшиеся нервы, а за невыполнение его распоряжений и наставлений их ждало наказание. Им запрещалось разговаривать с незнакомцами и играть с другими детьми — Борман опасался, что они проговорятся о чем-нибудь таком, что навлечет на него неприятности. Узнав о нарушениях, он приходил в ярость и сильно бил провинившихся, сек их всем, что попадало под руку: ремнем, кожаным поводком для собаки или вожжами.