И было мудро со стороны Зорге понять, что первые два года его пребывания в Токио должны стать временем опыта и проб. Потому что по сравнению с Китаем Япония действительно представляла собой закрытую книгу.

Приехав в Токио, Зорге снял номер в «Санно-отеле». Первый его визит был в германское посольство. Новый посол д-р Герберт фон Дирксен еще не прибыл из Европы, однако персонал посольства хорошо встретил Зорге. Похоже, что он действительно с самого начала установил с сотрудниками посольства самые сердечные отношения. По его собственным словам, на дипломатов особое впечатление произвела рекомендация, полученная Зорге от японского посольства в Вашингтоне на имя Амаи Иидзи, главы департамента информации японского Министерства иностранных дел.

«Когда я приехал в Японию, в германском посольстве спросили меня, не знаю ли я кого-нибудь в Министерстве иностранных дел, и мне сообщили, что я могу получить рекомендацию к чиновникам из МИДа. Я с довольно гордым видом ответил, что у меня в кармане есть письмо на имя Амаи и что никакие рекомендации для японского Министерства иностранных дел мне больше не нужны».

На следующий день после визита в посольство Зорге посетил Амаи в Министерстве иностранных дел и был представлен нескольким японским и иностранным журналистам. В те дни Аман был важной фигурой в Японии и считался признанным оратором министерства: каждую неделю он проводил пресс-конференции, которые посещали ведущие журналисты Токио.

Один из них — Мицукадо Аритоми из «Фудзи Симпо», друживший с германским послом, из кожи вон лез, чтобы продемонстрировать Зорге свое доброе расположение. Например, он подыскал ему жилье в «Мегуро-отеле», которое больше устраивало Зорге по цене, нежели «Санно-отель». Чуть позже, когда Зорге уже снял дом в районе Азабу, Мицукадо помог ему переехать, но в те первые дни своего пребывания в Японии Зорге был настороже: у него вызывали подозрения даже такие жесты доброй воли. Он пришел к выводу, что Мицукадо, вероятно, работал на городскую полицию, поскольку именно он познакомил Зорге с японцем, бывшим социалистом, говорившим по-русски. По привычке, оставшейся неизменной во все время пребывания Зорге в Японии, он притворился, что не знает русского языка.

Справедливо было в данном случае это подозрение или нет, Зорге был прав в своей уверенности, что за всеми его передвижениями, как и за передвижениями всех остальных иностранцев, неусыпно следила полиция и ее агенты. Он чувствовал, что необходимо действовать с величайшей осторожностью. Никакой серьезной разведывательной работы быть не может до тех пор, пока не подберется дееспособная группа помощников и пока он не познакомится с ситуацией в стране в целом. Для этой цели Зорге начал собирать коллекцию книг о Японии, и коллекция эта со временем выросла в библиотеку, содержавшую более тысячи томов.

В начале октября он был готов к встрече с радистом «Бернгардом», с которым последний раз встречался в Берлине. «Бернгард» только что прибыл в Японию вместе с женой (как «м-р и м-с Вендт») и поселился в пригороде Йокохамы, назвавшись бизнесменом. Когда они встретились в вестибюле «Империал-отеля», Зорге сказал «Бернгарду», что тот должен, не теряя времени, установить радиопередатчик у себя дома, а затем встретиться с третьим членом группы, югославом Бранко Вукеличем.

В ходе предварительного следствия, проведенного японской полицией, Зорге утверждал, что во время его пребывания в отеле «Ноаллис» в Париже, где он останавливался на пути в Шербур из Германии, связник позвонил ему и сказал, что «некто Вукелич» уже устроился на квартире в районе Бунка[51]. Район Бунка представлял собой комплекс служебных квартир, расположенный примерно в четверти часа езды на такси от «Империал-отеля». По указанию Зорге «Бернгард» позвонил Вукели-чу домой, чтобы удостовериться, что Вукелич действительно живет там, а затем отправился на встречу с ним в район Бунка. На квартире Вукелича состоялся диалог в духе членов секты «дзен»:

Бернгард: Вы знакомы с Джонсоном?

Вукелич: Да, я знаю его.

Бернгард: Я сам не Шмидт, но он послал меня.

После чего Бернгард ушел.

На следующий день Зорге, довольный тем, что его человек на месте, отправился сам на встречу с Вукеличем. Однако после первой же встречи Зорге расстроился, найдя Вукелича нездоровым и без средств. Не самое благоприятное начало для сотрудничества…

Бранко Вукелич в то время был молодым человеком двадцати девяти лет. Любопытный ход событий привел его, его жену и маленького сына из Европы в квартал Бунка в Токио. Вукелич родился в августе 1904 года в городе Осиеке в Хорватии в семье офицера австро-венгерской армии[52] . Детство его прошло в гарнизонном городке империи. В 1918 году семья переехала в Загреб, где Вукелич пошел в школу. Новое югославское государство появилось в результате первой мировой войны в атмосфере интеллектуального брожения и споров, и Вукелич, подобно многим своим приятелям-студентам, попал под влияние как национализма, так и левой идеологии[53]. Еще в школе он присоединился к группе, называвшей себя Прогрессивный дарвинистский клуб, и прошел через распространенную в то время болезнь юношеской революционности.

В 1922 году югославский министр внутренних дел был застрелен молодым коммунистом, которого впоследствии казнили. Из опубликованных воспоминаний матери Вукелича мы узнаем, что этот жестокий эпизод стал глубоким эмоциональным ударом для ее сына. Услышав о смертном приговоре юному террористу, Бранко пришел в нервное возбуждение и слег в постель, а спустя несколько дней положил букет красных гвоздик на свежую могилу на Загребском кладбище. Свои чувства он выразил в серии записок, отражавших его муки и осуждавших жестокость югославской полиции по отношению к политическим заключенным.

Закончив среднюю школу, Вукелич поступил в Загребскую академию искусств. Здесь он вступает в студенческую коммунистическую фракцию Марксистского клуба студентов университета и принимает активное участие в частых стычках с полицией — к безмерной тревоге его матери. По крайней мере однажды, похоже, он попадает под арест.

Бранко счел благоразумным ненадолго покинуть страну и провел несколько месяцев в Брно в Чехословакии, где, по словам его матери, «продолжил подпольную партийную деятельность». Одновременно он поступил на факультет архитектуры университета в Брно, но, проучившись два семестра, вернулся в Загреб.

И миссис Вукелич вновь пришлось переживать по поводу политической активности ее сына. Она к этому времени уже разошлась с мужем и в 1926 году переехала в Париж вместе с Бранко и двумя дочерьми. В Париже Бранко стал студентом Сорбонны. Югославская полиция, должно быть, передала досье на него французским коллегам, поскольку в Париже он вновь дважды подвергался аресту. В своих показаниях японцам Вукелич утверждал, что по просьбе матери порвал в то время с югославскими коммунистическими группами. Компартия Югославии была запрещена после убийства министра внутренних дел в 1922 году и вскоре раскололась на две враждующие фракции. Политические взгляды молодого поколения югославов отражали тревожные проблемы, стоявшие перед новым унитарным государством, впервые в истории собравшим под одной крышей сербов, хорватов и словенцев. Оппозиция существующему белградскому правительству включала в себя как коммунистические, так и непримиримо сепаратистские элементы. Эти группы объединялись в разнообразные подпольные образования, такие, как Марксистский студенческий клуб в Загребе. Некоторые из современников Вукелича к концу 1941 года поддерживали контролируемое осью Рим — Берлин — Токио «Независимое государство Хорватия».