Как мрачно и точно докладывал в середине сентября полковник Кретчмер:

«После шпионского дела Зорге, связанного с германским посольством, и нынешних обвинений в шпионаже против Лисснера, работавшего на германское Министерство обороны, а также против Крома японский генеральный штаб чрезвычайно подозрительно относится к любым формам сбора разведданных немцами. Возможно, это связано с японской решимостью не допустить, чтобы какая-то «бестактность» или «неловкость» со стороны иностранцев расстроила бы их политику нейтралитета в отношениях с Россией».

Тщетно Мейзингер уверял японскую полицию, что Лисснер лжет, когда говорит, что он сообщал данные о политической и военной обстановке в Японии. Такие отчеты часто поступали через германскую дипломатическую миссию в Чунцине и официально подписывались посланником. Даже если у него и не было никаких особых инструкций делать это, нет свидетельств, показывающих, что начальство Лисснера в Берлине или приказало ему прекратить подобные операции, или не нуждалось в подобной информации.

Необычайно враждебная реакция германских чиновников в Токио на этот аспект дела Лисснера была вполне естественной. Подобные отчеты являли собой прямое и наглое вмешательство в их собственные функции специалистов, действующих на японской военной и политической сцене, а также появление конкурирующих аванпостов, действовавших вне их контроля особенно на фоне резкого усиления более чем справедливых японских подозрений относительно германской разведывательной активности на Дальнем Востоке.

Германское посольство пальцем о палец не ударило в пользу Лисснера перед японскими властями. Однако он был освобожден в начале 1945 года, поскольку Япония не смогла найти против него никаких улик. Он так страдал от долгого заключения и плохого обращения, что здоровье его было серьезно подорвано. Его начальник адмирал Ка-нарис уже был арестован в Германии за участие в Июльском заговоре, и Лисснер остался в опасной изоляции в Японии.

Жестокое и упорное преследование подозреваемых из числа обитателей немецкой колонии в Японии, которое начал Мейзингер с 1941 года с использованием если не методов, то средств из арсенала гестапо, возможно, и поправило его личную репутацию профессионального полицейского. Но в другом, намного более зловещем аспекте своей деятельности Мейзингер был призван к ответу.

В самом конце войны американские оккупационные власти арестовали Мейзингера в Токио вместе с сотрудниками германского посольства. После допросов в Европе Мейзингер бьш выдан Польше, где предстал перед судом, чтобы ответить за совершенные под его руководством германской службой безопасности зверства в Варшаве в 1940 году. Верховный национальный трибунал Польской Народной Республики 3 марта 1947 года приговорил его к смерти. Вскоре Мейзингер был повешен.

15 мая 1942 года генерал Отг телеграфировал в Берлин, что японский МИД информировал его: «Обвинение против коммунистической группы, к которой причастны немцы Зорге и Клаузен, будет оглашено послезавтра. Обвинение будет также предъявлено и близкому помощнику принца Коноэ — Одзаки и другим японцам — Сайондзи, внуку последнего Генро, и Инукаи, сыну советника президента, убитого в 1932 году. Все они обвиняются в шпионаже в пользу Коммунистического Интернационала. Сайондзи и Инукаи обвиняются в выдаче государственных секретов Одзаки, хотя и непредумышленной.

Обвинение включает короткую биографию Зорге и его показания об известных ему коммунистических связях в Европе. Зорге, который в 1930 году приехал в Китай, а потом в Японию, был связным между Коминтерном и японской группой и передавал группе указания Коминтерна.

Старший помощник министра юстиции информировал посланника Кордта, что в тексте обвинительного заключения будут опущены любые упоминания о членстве Зорге в нацистской партии. Японская юстиция рассматривает Зорге исключительно как международного коммуниста. Глава европейского отдела Министерства иностранных дел добавил, что обнародование обвинительного заключения стало необходимым потому, что Кабинет интересуется людьми, вовлеченными в дело. Никаких релизов больше не планируется. В прессе будет опубликован лишь релиз Министерства юстиции. Он выразил надежду, что германское правительство поймет те обстоятельства, в которых выпущен релиз. Япония считает, что этот инцидент не скажется на германо-японских отношениях».

Японский посол в Берлине генерал Осима, посетивший Риббентропа в день выпуска пресс-релиза, высказался еще более осторожно: «Токио считает, что эта публикация необходима, поскольку в деле оказались замешаны несколько высокопоставленных японцев и факт этот широко известен. Если ничего не будет опубликовано, это может привести к возникновению неприятных и опасных слухов. В коммюнике, естественно, не будет никакого упоминания о какой-либо связи между немецкими коммунистами Зорге и Клаузеном и официальными германскими службами в Токио».

Германские власти в Токио с интересом ожидали этого первого и единственного официального заявления японцев по делу Зорге. Оказалось, что накануне выпуска пресс-релиза японская полиция не спускала глаз с посла и высших чинов германского посольства.

Вечером 16 мая в офисе германского агентства новостей кипела жизнь. Двух помощников-японцев попросили подготовить памятную записку с изложением биографии Сайондзи и Инукаи. Люди сновали туда-сюда между офи-сом агентства и резиденцией посла. «Похоже, что посольство отправило отчет о заявлении о деле Зорге».

Следующий день, воскресенье 17 мая, генерал Отт и его жена провели на своей загородной вилле, а вечером вернулись в Токио, чтобы пообедать с друзьями. «Отт не выказывал особых эмоций, однако похоже было, что он приказал немцам в посольстве не говорить об этом деле».

Официальный релиз Министерства юстиции для прессы писался и переписывался с особой тщательностью, в тесном сотрудничестве с Министерством иностранных дел и Верховным судом.

Главная причина выпуска заявления заключалась в неизбежности принятия решения об аресте Сайондзи и Ину-каи, а также в том вредоносном влиянии, которое оказало на японские политические круги дело Зорге. Однако этот аспект дела тщательно затушевывался. И хотя вина главных обвиняемых всячески подчеркивалась, не было ни малейшего намека на важность или на источники информации, полученной ими от японских и германских официальных лиц. Таким образом, в релизе нигде не упоминались «высокие политические круги» ни Японии, ни германского посольства.

Весьма обдуманно группа Зорге описывалась в этом релизе, как «группа «красных» шпионов, действовавшая под руководством штаб-квартиры Коминтерна». Опущены были любые упоминания об истинной миссии Зорге — сотрудника 4-го Управления Красной Армии. Упоминая лишь о Коминтерне и создавая таким образом ложное впечатление, что Зорге и его сообщники были, по сути дела, всего лишь членами международной коммунистической организации, Министерство юстиции могло придерживаться версии, что Советский Союз, с которым у Японии был действующий договор о ненападении, не замешан в это дело в лице своего национального правительства. При этом оно (министерство) полагало, что обвиняемые как члены коммунистической партии могли быть осуждены за нарушение Закона о сохранении мира, находившегося в компетенции Министерства юстиции, а не Закона о национальной безопасности, который мог применяться военными властями.

Следующим шагом после публичного заявления о привлечении обвиняемых к суду стало проведение предварительного судебного расследования по делу главных обвиняемых — Зорге и Одзаки, а затем с особой тщательностью их высокопоставленных политических соучастников — Сайондзи и Инукаи.