Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Она стала для них лучом света в темноте. Драгуны натянули поводья и радостно закричали. Французы отчаянно пытались перестроиться – но слишком поздно: первый конь уже был среди пехоты, палаш опускался. Мушкетная пуля ударила коня в брюхо, он упал, еще больше расширив брешь, и еще два коня ворвались в образовавшийся проход. Засвистели клинки, копыта заскользили по мертвым телам – и вот они внутри каре. Теперь французов ждала смерть.

Кто-то бежал, кто-то побросал оружие, но остальные приняли бой. Немцы обрушили на них всю мощь своих палашей, их кони сражались так, как были приучены: они били копытами, одним ударом проламывая черепа и наводя прошибающий до кишок ужас на пехотинцев. Послышались крики, предсмертные хрипы. Немецкие эскадроны, двигавшиеся сзади, свернули правее, к следующему каре: бежавшие из-под ударов палашей ринулись туда, вклиниваясь в стройные ряды, а по пятам за ними скакали всадники. Здесь же был Харпер, клинок плясал у него в руке. Конь Спирса побывал не в одной атаке: он постоянно двигался, уходя от байонетов и поставляя под саблю все новые цели. Ирландец что-то кричал по-гэльски, безумие схватки охватило его. Долина была полна всадников, клинков и беспомощной пехоты.

Второе каре дрогнуло, строй распался, и немцы, взревев, начали наносить несчастным убийственные удары. Трубач со сломанными ногами все еще гнал их вперед, но теперь в его сигнале звучали нотки триумфа.

Необстрелянный конь Шарпа не хотел идти в хаос схватки. Стрелок ругался, натягивал поводья, но без толку. Вдруг его атаковал французский пехотный офицер, он был верхом, сабля вытянута вперед, как пика. Шарп сделал выпад, промахнулся и снова выругался: конь не стал разворачиваться, чтобы всаднику удобнее было догнать и поразить цель

Но где же Леру? Где, черт возьми, Леру?

Он видел Харпера: ирландец преследовал беглецов из второго каре. Один из них попытался проткнуть сержанта байонетом, но Харпер пнул его ногой, ухватил за байонет и раскроил лицо саблей. Человек упал, кивер его смешно повис на сабле Харпера и оставался там еще пару ударов, пока не соскочил, когда здоровяк-сержант убил французского офицера.

Шарп видел и Хогана: майор, так и не обнажив клинка, скакал среди пехоты, призывая сдаваться. Кое-кто уже побросал мушкеты и стоял с поднятыми руками.

Но Леру исчез.

Третье каре отступало вверх по склону: где-то там, знал Шарп, ждут еще два французских батальона. Снова раздался звук трубы, два эскадрона перестроились – и Шарп увидел Леру: тот был в середине третьего каре, пеший, но вскоре вскочил в седло. Шарп сжал бока коня и поскакал туда. Французы, стоявшие в каре, нервничали, их страшил царящий повсюду запах крови и смерти. Когда подъехал Шарп, эскадроны бросились в атаку.

С первыми двумя каре было покончено: большинство пехотинцев сдалось, многие погибли. Но немцы, уже сделав дело, не собирались останавливаться на достигнутом: все больше всадников двигалось к последнему уцелевшему каре.

Прогремел залп, но целью его была не кавалерия, а беглецы из первых двух каре, пытавшиеся найти спасение среди своих. Устрашенные пехотинцы попадали ничком, каре отступило еще на несколько дюймов, и тут его настигли первые немцы. Залп сбил их с седел. Один всадник промчался вдоль строя, лицо его было залито кровью, а длинный палаш беспомощно звякал о байонеты, пока выстрел не бросил его на землю.

Другие немцы тоже пытались атаковать, клинки взлетали и падали, но у каре не было причины разрывать строй: перед их глазами еще стояла судьба товарищей. Кое-кто бросил мушкеты и поднял руки. Шарп увидел, что офицер в центре каре рвет в клочья знамя: у батальона не было «орла», а клочки знамени можно спрятать под мундиром[106]. Каре все-таки дрогнуло, и Шарп понял: они сдаются. Он натянул поводья и стал пробираться сквозь ряды к своему врагу, Леру.

Леру не опустил рук. Конечно, он не ожидал такого поворота – да и кто бы ожидал? Он гнал коня всю ночь, уклоняясь далеко на юг, чтобы обойти британские конные патрули. В Альба-де-Тормес он наконец-то смог снять неудобную рясу, скрывавшую мундир. В центре каре он был в безопасности: никогда ни одно каре не было разбито кавалерией, даже когда его атаковал сам император – и такой конец!

Леру видел, что немецкие кавалеристы окружили сдающихся, хотя их было и немного: большинство двинулось к двум батальонам арьергарда. Француз все еще мог прорваться: всего миля на север, потом свернуть на восток. Он подъехал к северной стороне каре и потребовал пропустить его – но тут увидел, что прямо к нему скачет Шарп. Чертов стрелок! Он думал, что Шарп мертв, всем сердцем желал ему смерти, тешил себя воспоминаниями об ужасных стонах в верхней галерее колледжа – но эта идиотка, его сестра, зачем-то влюбилась в него, лечила и защищала. Значит, ублюдок вернулся – что ж, настало время убить его. Он вытащил из нагрудного кармана пистолет, тот самый смертоносный пистолет с нарезным стволом, и прицелился над головами пехотинцев. С такого расстояния он не промахнется! Палец нажал на спусковой крючок.

Шарп повис на поводьях, откинулся в седле, конь маркизы встал на дыбы, и пуля попала ему в горло. Шарп сбросил стремена, отчаянно оттолкнулся от луки седла и покатился по земле. Тело коня упало среди пехотных шеренг, люди попрыгали в стороны. Шарп зарычал, подхватил палаш и стал проталкиваться сквозь сомкнутый строй.

Они могли бы убить его, любой из них, но они хотели только сдаться. Они даже расступились перед ним. На унылых лицах не отразилось ничего, кроме страха, даже тогда, когда он выхватил у одного их них мушкет. Французы боялись высокого стрелка, никто из них не осмеливался поднять на него руку.

Леру на противоположном краю каре кричал, бил солдат плашмя по головам своим клигентальским клинком. Шарп прислонил палаш к ноге, проверил незнакомый затвор мушкета и взвел курок. Его собственная винтовка так и болталась незаряженной на спине, но и этого незнакомого, слишком тяжелого мушкета должно хватить. Он спустил курок.

Порох обжег ему лицо, приклад ударил в плечо, дым застил глаза. Он бросил мушкет, подхватил палаш: попал! Леру схватился за левую ногу, показалась кровь. Должно быть, пуля прошла через мягкие ткани бедра, через седло и поразила лошадь: та попятилась от внезапной боли, и Леру был вынужден пригнуться к ее шее. Он пытался удержаться, но лошадь снова попятилась, и Леру упал.

Каре сдалось. Кто-то из немцев уже проложил себе путь к центру, подобрал золотой лоскут с кистями, бывший когда-то французским знаменем, и теперь размахивал им, призывая товарищей. Французские солдаты уселись на землю, сложив перед собой мушкеты и отдав себя на волю победителей.

Леру тяжело дышал после падения, боль в левой ноге заставляла его морщиться. Он уронил свой палаш, но не мог понять куда, потому что огромный меховой кольбак сполз ему на глаза. Встав на колени, Леру сдвинул кольбак на затылок и тут же наткнулся на клигентальский клинок: грязный сапог прижимал его к земле. Леру, медленно подняв голову, увидел черные рейтузы, потертую зеленую куртку и свою смерть в глазах стрелка.

А Шарп увидел в тусклых глазах страх. Он шагнул назад, освобождая клинок противника, и ухмыльнулся:

– Вставай, ублюдок.

Глава 28

Два французских батальона в арьергарде не дрогнули, видя участь товарищей: они держали строй, стреляли спокойно и размеренно, кося немцев своими залпами.

А вот с каре, стоявшими в лощине, было покончено: пленных сгоняли в кучу, многие были ранены, каждый третий мог показать ужасные рубленые раны на голове или плече. Кони сгрудились в стороне, тяжело переводя дыхание. Кавалеристы недвижно сидели в седлах, клинки склонены к земле, с них капает кровь: драгуны сотворили невозможное. Кто-то облегченно смеялся, но в смехе проскальзывали истерические нотки. Французы, осознав, что резни не будет, спешили предложить победителям вина из своих фляг.

вернуться

106

Полк, потерявший знамя, расформировывался, поэтому офицеры пытались спасти хотя бы кусочки, чтобы потом нашить их на новое полотнище.

61
{"b":"236764","o":1}