Хоган внимательно рассматривал цифры.

– Но задача не только в том, чтобы расшифровать письмо, Ричард, нужно еще понять его. Это один из личных кодов императора! Как тебе, а? – он улыбнулся: победа Сковелла оказалась настоящим триумфом. – Это письмо было послано самим Наполеоном маршалу Мармону. Я перескажу тебе содержание, – он стал читать цифры, как будто они были словами: – «Посылаю вам полковника Леру, мое доверенное лицо, отчитывающееся лично передо мной. Вы должны предоставлять ему все, что он потребует». Вот, Ричард! Я могу прочесть, но не могу понять! Мы знаем, что полковник Леру послан сюда с особым поручением лично от императора, но что это за поручение? Я слышал еще кое-что. Нескольких испанцев пытали, с них живых сдирали кожу, и этот ублюдок оставил на них свое имя. Зачем? – Хоган свернул записку. – И еще. Леру добрался до Колхауна Гранта.

Шарп похолодел.

– Его убили?

– Нет, захватили. Мы не особенно распространяемся об этой неудаче.

Шарп мог понять печаль Хогана: Колхаун Грант был лучшим из британских офицеров Исследовательской службы, коллегой лорда Спирса, бесстрашно разъезжавшим по флангам французских сил. Захват Гранта был серьезной потерей Хогана и триумфом для французов.

Они помолчали. Справа, примерно в полумиле, на гребне холма появились генерал и его штаб. От небольшой группы отделился адъютант и поскакал вниз по склону в сторону британского лагеря; оставалось только гадать, что там случилось.

В рядах французов возникло движение, хотя до атаки дело пока не дошло. Прямо перед Шарпом и Хоганом, у подножия холма, на небольшом возвышении посреди чистого поля собирались французы. Два вражеских батальона медленно двинулись вперед и выстроились на этом бугорке. Они не пытались штурмовать холмы: захватив небольшую высоту, они решили этим и ограничиться. С ними были и два полевых орудия.

Хоган не обращал на них внимания:

– Мне нужно остановить Леру, Ричард. Это моя работа. Он выслеживает моих лучших людей, убивает их, если они испанцы, или захватывает в плен, если британцы, и он чертовски умен, даже более того, – Шарп был поражен мрачностью друга. Хогана обычно не так-то легко выбить из седла. Но сейчас было ясно, что именно полковник Филипп Леру так беспокоит ирландца. Хоган снова взглянул на Шарпа.

– Ты о нем что-нибудь узнал?

– Да.

– Расскажи мне все, что раскопал, любую мелочь.

Шарп пожал плечами и снял кивер, чтобы легкий ветерок освежил голову. Он рассказал о том дне в лесу, о явном высокомерии пленника, упомянул о палаше и подозрении, что Леру только притворялся не знающим английского. Хоган усмехнулся:

– Ты прав. Английский он знает, черт возьми. не хуже нас с тобой. Давай дальше.

– Да больше и сказать-то нечего. Все, что мог вспомнить, уже рассказал! – Шарп поглядел назад, туда, где скрылся адъютант, и подхватился, на ходу напялив кивер: – Смотри-ка! Мы выступаем! Боже!

Полк Южного Эссекса и еще один батальон пришли в движение. Солдаты поднялись, подравнялись по шеренгам и поротно начали подниматься по склону. Они идут в атаку! Шарп оглянулся на север, на небольшую возвышенность, и понял, что Веллингтон отвечает на движение французов своим. Французов надо согнать с захваченной ими высоты, и одним из двух батальонов, которые это сделают, будет полк Южного Эссекса.

– Я должен идти!

– Ричард! – Хоган тронул его за локоть. – Ради Бога! Ничего больше? Ни бумаг, ни книг? И в шлеме ничего не прятал? Я имею в виду, у него должно было быть что-то необычное!

Шарп рвался в бой, он хотел быть со своими людьми. Легкая рота первой двинется в атаку, и именно Шарп должен ее возглавить. Он уже забыл о Леру и думал только о стрелках противника, с которыми встретится лицом к лицу через несколько минут. Он щелкнул пальцами:

– Да, точно! Была одна вещь. Господи! Клочок бумаги, он сказал, что это имена торговцев лошадьми или что-то вроде того. Только список, больше ничего!

– Он у тебя?

– В ранце, внизу, – он ткнул в сторону лагеря, покинутого полком Южного Эссекса. Батальон прошел уже половину склона, легкая рота растягивалась в цепь. – Я должен бежать!

– Можно мне поискать бумагу?

– Конечно! – Шарп, отпущенный, наконец, Хоганом, побежал к своим, ножны и винтовка болтались, больно били по ногам. Знамена, с которых уже сняли кожаные чехлы, освобожденно заколыхались на ветру, золотые кисти ярко блестели на фоне «Юнион Джека»[39]. В душе Шарпа кипели эмоции: знамя означало солдатскую честь и гордость. Они шли в бой!

– Они собираются сражаться? – маркиза де Касарес эль-Гранде-и-Мелида Садаба приехала к холмам Сан-Кристобаль в надежде увидеть битву. С ней был лорд Спирс, его конь рысил совсем рядом с дверцей элегантного ландо, где рядом с маркизой восседала безвкусно одетая женщина средних лет, томившаяся на жаре в толстом саржевом платье. Сама маркиза была в белом, изящный зонтик защищал ее от солнца.

Лорд Спирс подтянул перевязь поудобнее:

– Нет, моя дорогая, это передислокация.

– Уверена, вы ошибаетесь, Джек.

– Десять гиней[40], что не ошибаюсь.

– Вы задолжали мне уже вдвое больше, – маркиза достала маленькую серебряную подзорную трубу и навела ее на два британских батальона, двигавшиеся к вершине. – Но я принимаю пари, Джек. Десять гиней, – она положила подзорную трубу на колени и подхватила сложенный веер из слоновой кости, начав обмахиваться им. – Собравшиеся должны увидеть битву. Это часть женского обучения.

– Так точно, моя дорогая. Первый ряд – на заклание! Академия для юных леди лорда Спирса, организуем битвы, специализируемся на увечьях.

Веер с треском захлопнулся:

– Как уныло, Джек, и почти совсем не смешно. О, смотрите! Некоторые побежали! Надо кричать и подбадривать?

Лорд Спирс осознал, что только что потерял еще десять гиней, которых у него все равно не было, но не подал и виду:

– Почему бы нет? Гип-гип...

– Ура! – закричала маркиза.

Шарп выплюнул свисток, только что приказавший его людям рассыпаться в стрелковую цепь. Другие девять рот будут сражаться шеренгами, удерживаемые дисциплиной, но солдаты легких рот сражались парами, выбирая цели и первыми встречая врага. Он был уже на вершине холма, высокая трава колыхалась под сапогами: цепь наступала. Он снова забыл о Леру, о соображениях Хогана: сейчас он делал ту работу, за которую армия ему платила. Он был застрельщиком, начинавшим грандиозные битвы между армиями, и в душе его росла любовь к схватке, то странное чувство, что прогоняет страх и заставляет побеждать врага одной жаждой победы. Шарп был взволнован и готов к бою, он вел роту беглым шагом вниз по холму, туда, где уже двигались французские стрелки, вольтижеры. Это был его мир, маленький клочок земли между обрывом и возвышенностью, где жарило солнце и росли цветы. Здесь он встретит врага – и победит.

– Рассыпаться в цепь! Не останавливаться!

Шарп шел воевать.

Веллингтон не собирался атаковать. Он не видел смысла посылать армию на равнину, но его задела за живое нежелание французов идти в наступление. Он послал два батальона против двух батальонов противника, закрепившихся на высоте, в надежде заставить Мармона ответить. Веллингтон хотел, чтобы французы попытались перейти линию холмов: тогда их пехота будет вынуждена карабкаться вверх по склону навстречу пушкам и мушкетам, которые появятся неожиданно и сметут усталого врага, смешав его порядки и наполнив сердца ужасом.

Но Ричарду Шарпу до этих мыслей не было дела. Его задача была куда легче: вступить в бой с легкой ротой противника – и победить. Британцы, в отличие от французов, атаковали шеренгой. Французы же строились в колонны, гигантские блоки из людей, пробивавшие вражеские построения, как таран. Колонны шли под слаженный бой барабанов, двигавшихся в середине, под гордым штандартом с орлом, завоевавшим всю Европу, – но армия Веллингтона сражалась по-другому. Два красномундирных батальона выстроились в линию в две шеренги глубиной и пошли вперед, чуть ломая строй на неровностях почвы, но тут же возвращая порядок. Французы ждали, построившись в три защитные шеренги, разбитые на сегменты готовыми к стрельбе полевыми орудиями.