– Да?

– Сюда, señor, – лакей потянул Шарпа за рукав к одному из гобеленов на стене.

Шарп стряхнул его руку, зарычал и увидел тревогу в глазах слуги:

– Señor! Por favor![64] Сюда!

Шарп вдруг понял, что тот знает по-английски лишь эти два слова, что он лишь исполняет приказ, а приказы в этом доме могла отдавать только маркиза, поэтому последовал за лакеем к гобелену. Слуга оглядел лестничную площадку, убедился, что никто не смотрит, и откинул тяжелое полотно, за которым обнаружилась приоткрытая дверь.

– Señor?

В голосе лакея звучала тревога. Шарп, пригнувшись под низкой притолокой, вошел в дверь, а слуга, оставшись на лестнице, снова опустил гобелен. Шарп остался один, совсем один в полной темноте.

Звуки праздника едва доносились сквозь толстый гобелен. Шарп застыл. Левой рукой он медленно нащупал открытую дверь за спиной и прикрыл ее. Петли были хорошо смазаны: дверь закрылась бесшумно, только щелкнул замок. Шарп прислонился к двери и дал глазам привыкнуть к темноте.

Он стоял на небольшой лестничной площадке: ступени справа уходили вниз, во тьму, слева взбирались вверх, туда, где виднелся светлый квадрат, который вполне мог оказаться ночным небом, будь он однородным. Шарп двинулся налево и стал медленно подниматься по лестнице, скрипя сапогами по каменным ступеням, пока не оказался на широком балконе.

Теперь он понял, почему не было видно неба: балкон ограждал решетчатый экран, увитый растениями – на таком балконе было прохладно даже в самый жаркий день. Стебли растений располагались так, чтобы между ними оставались промежутки, напоминающие амбразуры. Он подошел к ближайшей такой амбразуре и, уперев кивер в решетку, выглянул наружу. Решетка подалась, Шарп отшатнулся и только тогда понял, что весь экран состоит из ставень, которые можно открывать, впуская солнечные лучи. Под ним раскинулся город: лунный свет отражается от черепицы и камня, некоторые здания в красноватых отблесках костров.

На балконе никого не было. Посередине пролегала дорожка между рядами кустарника, выстеленная соломенными циновками и уставленная небольшими каменными скамейками, которые поддерживали резные крадущиеся львы. Шарп медленно прошел по всему балкону, оглядываясь по сторонам, пока взгляд его не привлекли странные прерывистые вспышки света: казалось, они исходили из той точки, где балкон выходил на стену Palacio. Он подкрался поближе и увидел источник света – несколько маленьких окошек, скорее похожих на смотровые щели: за застекленными рамами размером с ладонь виднелись туннели, проходившие, должно быть, через слои камня и штукатурки. В отверстия были видны небольшие участки бальной залы. Шарп углядел даже лорда Спирса: его ментик был накинут на плечи Марии, а здоровая рука хозяйничала где-то под этой важной деталью парадного мундира. Шарп вздохнул, поднялся на ноги и решил продолжить исследования.

Балкон повернул направо. Шарп осторожно выглянул из-за угла. Циновки здесь сменились коврами, появились также двери, запертые и заложенные засовами – вероятно, они вели внутрь Palacio. На дальнем конце балкона, упиравшемся в глухую стену, Шарп увидел накрытый стол с едой и вином: хрусталь и фарфор отражали свет единственной свечи, стоявшей в нише и укрытой стеклянным колпаком. Рядом было всего два стула, оба пустые, и Шарп инстинктивно почувствовал опасность: зачем его пригласили в такую интимную обстановку? За исключением привычек маркизы де Касарес эль-Гранде-и-Мелида Садаба, известных только со слов Спирса, ничто не могло объяснить его пребывание на этом уединенном, но весьма богатом балконе.

На полпути к столу стоял на тяжелой стальной треноге большой медный телескоп. Шарп подошел, откинул решетчатую ставню и обнаружил, что инструмент, как и предполагалось, наведен точно на место ночного боя. Пустошь в лунном свете казалась серой, над ней высилась темная громада Сан-Винсенте, шрамом выделялся овраг между ним и меньшими фортами. Крыша Сан-Винсенте отсвечивала алым: это во внутреннем дворе зажгли костры – французы праздновали победу, пытаясь заглушить страх перед следующей атакой. На самой пустоши тоже маячили огоньки: люди с факелами в руках искали выживших. Французы не обращали на них внимания. Шарп непроизвольно вздрогнул: он вспомнил, как всего несколько недель назад горели трупы в Бадахосе. Убитых было так много, что похоронить их было невозможно, поэтому их просто сложили штабелями, проложив обнаженные трупы деревом, и подожгли. Пламя вспыхнуло темное, мрачное, а потом верхние трупы начали корчиться от жара, и казалось, что мертвецы оживают, садятся и пытаются сбежать из огня. Пытаясь прогнать слишком живые воспоминания, Шарп захлопнул ставню, та громко щелкнула.

– О чем вы думаете? – раздался за спиной голос маркизы. Шарп повернулся. Она стояла возле открывшейся двери, в проеме которой виднелась служанка с шалью в руках. Маркиза покачала головой, и служанка исчезла так же бесшумно, как и появилась. Маркиза вся светилась в темноте: сияли ее золотые волосы, завиваясь тонкими нитями, блестело ослепительно-белое платье, оставлявшее открытыми руки и плечи с темными тенями ключиц. Шарпу ужасно захотелось взять в руки эту нежную женщину, самую совершенную среди великолепных – и бесценных – предметов обстановки Palacio. Он вдруг почувствовал, насколько груб и неуклюж рядом с ней.

– Мне посоветовали сделать комплимент вашему платью.

– Платью? Уверена, это Джек Спирс.

– Да, мадам.

– Он меня даже не видел, – она нагнулась над столом и прикурила от свечи тонкую сигару. Шарп был поражен: многие женщины из числа следовавших за армией курили короткие глиняные трубки, но видеть женщину с сигарой для него было в новинку. Она выдохнула колечко дыма, медленно поднявшееся к потолку. – А вот я вас видела, обоих. Там, в бальной зале, вы были очень сердиты, вы ненавидели их всех – а он думал лишь, где бы найти пустую спальню, чтобы запереться там с этой маленькой дурочкой. Курите?

– Иногда. Но не сейчас, спасибо, – он кивнул в сторону смотровых отверстий: – Наблюдали отсюда?

Маркиза покачала головой:

– Дворец полон таких отверстий, капитан. Он кишит тайными ходами, – она подошла поближе, шаги утонули в мягких коврах. Голос ее, казалось, изменился: теперь это была совсем другая женщина, не та, что так увлеченно и восторженно кричала на холмах Сан-Кристобаль. Ее голос стал жестким, уверенным, от наивного взгляда распахнутых глаз не осталось и следа. Она присела на скамейку. – Дворец построил прапрадед моего мужа, весьма подозрительный человек. Он женился на такой же юной девушке, как я, и, боясь, что она будет ему неверна, сделал все эти тайные ходы и смотровые отверстия. Он ходил за ней везде, по всему зданию, присматривал за всем, что она делает. Такая история, – она как будто рассказывала известную сказку, интересную слушателю, но наскучившую ей самой.

– И что, ему удалось увидеть что-то, что от него скрывали?

Она улыбнулась:

– Говорят, она узнала о тайных ходах. Тогда она наняла двух каменщиков, – глаза маркизы в сумраке казались огромными. Шарп с обожанием глядел на ее лицо, на изящную линию шеи, тени на коже, низкий вырез платья, чувственный рот. Вдруг она резко стряхнула пепел с сигары. – Однажды, дождавшись, пока муж ее окажется в длинном коридоре с единственным входом, идущем вокруг библиотеки, она подала условленный сигнал. Каменщики наглухо забили вход в коридор и заложили его камнями. Потом она позвала слуг и приказала ублажать себя, по одному и парами, пока супруг ее бился о стены. Слугам она сказала, что это крысы – а значит, можно продолжать, – маркиза пожала плечами. – Разумеется, это всего лишь легенда. Честь этого дома не была попрана. Но жители Саламанки по-прежнему рассказывают легенду, да и тайные проходы существуют.