«Солнцеликая, тоскуя, мать моя, тебе пишу я.

Ты достойна поцелуя, лучше ты ко мне, чем мать.

Вот смотри, судьба какая. Я пред ней, главу склоняя,

Как раба. Но весть благая даст мне сил в страданьи ждать.

Упасла от чародеев ты от двух меня злодеев.

Но теперь в гнезде я змеев. Каджи — целая толпа.

Царство целое — мне стража. Ни пойти, ни глянуть даже.

Я бежала — но куда же? Я была тогда слепа.

Что скажу еще в ответе? Я живу как бы в запрете.

Не пришли еще в Каджэти каджи, нет здесь и царя.

Но меня хранят дружины. Все они как исполины.

Не спастись мне от кручины. Не придет ко мне заря.

Ах, искать меня напрасно. Кто идет, горит он страстно.

Им владеет полновластно окружение огня.

Солнце видел он однако. Не живет, как я, средь мрака.

Я ж в местах, где нет ни знака, что спасенье ждет меня.

Раньше я не говорила, как моих терзаний сила

Сердце все мое пронзила. В муке пряталась моей.

Убеждаю, говорю я, о возлюбленном тоскуя,

Не искать меня, молю я. Извести его скорей.

Страшно горе роковое. Да не будет больно вдвое.

Видеть счастие живое, видеть смерть его — увы.

Мне помочь здесь невозможно. Это знаю я неложно.

Воля рока непреложна. Не поднять мне головы.

Просишь знак послать привета. Вот ему отдай же это.

Лоскуток, намек, примета, от подарка от его,

От желанного покрова, он мне здесь как ласки слова.

Утешения другого нет мне здесь, и все мертво».