Ты поднимаешь палец.
– Убедительно! Правдоподобно! Я могу его открыть.
Доктор Джеймсон говорит, что надо держать на лбу пакет с замороженным горошком. Он приглядывает за мной, чтобы я не глупила. И ты тоже.
– Я что, в суде?
– Да. – Ты щуришься и уходишь в дальний угол.
Как мелодраматично.
– Доктор, вы уверены, что у меня голова не отвалилась?
– А что, шея болит?
Я поворачиваю голову.
– Болит.
Он подходит и прощупывает мне шею.
– Вот здесь больно?
– Да.
– А здесь?
– Тоже.
Ты перестаешь шагать из угла в угол и смотришь на меня.
– Кому ты написала то письмо?
Замираю в панике. Все, я пропала. Ты проверишь, я знаю.
– Мэтту.
Ты смеешься.
– Мэтту!
– Да.
– Какое совпадение.
– Из-за этого и путаница вышла.
Ты протягиваешь мне письмо, и я тяну руку, чтобы скорей его схватить, но, когда остается всего пара миллиметров, ты отдергиваешь руку и вскрываешь конверт.
– Нет! – Я хватаю подушку и прячу в нее лицо.
– Читайте вслух, – говорит доктор, и я швыряю в него подушку, а себе беру другую.
– «Дорогой Мэтт», – насмешливо, специальным читательским голосом начинаешь ты, но, пробежав глазами дальше, убираешь сарказм. Смотришь на меня, затем продолжаешь читать уже нормальным тоном:
У каждого бывают в жизни моменты, которые оказывают на нас сильное влияние, и что-то в нас меняется. У меня это был тот год, когда я родилась, год, когда я узнала, что умру, год, когда умерла мама, и вот теперь еще один – год, когда я встретила тебя.
Закрываю лицо. Да, я вспомнила, что написала тебе в этом письме.
Я слышала твой голос каждый день, слышала, как ты в неподобающих выражениях высказывал свои безвкусные идеи, и я составила о тебе представление. Ты мне не нравился. Но ты доказал – можно думать, что знаешь кого-то, а на самом деле это вовсе не так.
И я поняла, что ты гораздо, гораздо лучше того, кем притворяешься, и даже лучше, чем сам о себе думаешь. И все-таки ты бываешь ужасен. Иногда мне кажется, что тебе нравится бесить людей, и в каком-то смысле я тебя понимаю.
Ты откашливаешься, и я смотрю на тебя в щелочку между пальцами, удивляясь, уж не плачешь ли ты.
Но, когда ты думаешь, что тебя никто не видит или просто не обращает внимания, ты становишься гораздо лучше. Жалко, что ты сам в это не веришь и не показываешь, какой ты на самом деле, тем, кто тебя любит.
Голос у тебя слегка дрожит, ты искренне тронут, и я рада, но все же ужасно смущена.
В год, когда я встретила тебя, я встретила себя. И тебе бы не помешало сделать то же самое, поверь – ты познакомишься с хорошим человеком.
Ты умолкаешь, и в комнате повисает долгая тишина.
– Так-так, – говорит доктор Джеймсон, глаза у него блестят.
Ты прочищаешь горло.
– Ну кто бы ни был этот Мэтт, он должен быть очень признателен за такие слова.
– Спасибо, – шепотом отвечаю я. – Надеюсь, что так.
Встаю и подхожу к тебе, чтобы взять письмо, но ты отказываешься его отдать. Я думаю, что это шутка, но, заглянув тебе в глаза, понимаю, что ты очень серьезен. Ты берешь мою руку и крепко ее сжимаешь. И киваешь мне с искренней, трогательной благодарностью.
И я улыбаюсь в ответ.
Глава двадцать пятая
К нам пришла вторая волна жары. Местные власти в этой связи ввели ограничения на воду, и каждый, кто посреди дня будет замечен в том, что моет машину, поливает сад, или собаку, или себя самого, будет незамедлительно повешен на месте преступления или, может, утоплен, не знаю.
Многие резко решили заболеть и, как я понимаю, лечатся они на природе – каждый клочок зеленой травы усеян полуголыми телами, в воздухе пахнет кремом для загара и дымком барбекю, а переполненные автобусы неустанно вывозят страждущих из города на морское побережье.
Мы с Каролиной молча сидим за садовым столом и взираем друг на друга с немым вопросом. Нам обеим есть что сказать, но ни одна не решается заговорить. Сегодня суббота, на небе ни облачка, но мы укрылись в тени большого зонтика у нее на заднем дворе. Это наша первая встреча с того дня, когда Хизер так решительно взбаламутила мою унылую жизнь. Поводом послужило очередное мое предложение по проекту Каролины: я подумала, что неплохо бы переименовать его в «Обмен нарядами», чтобы привлечь больше клиентов. Ирландское название все же сужает их круг. Я знаю, что в принципе Каролина с этим согласна, но ей трудно мне уступить и неприятно, что идея исходит не от нее. Я могу ее понять, однако происходит именно то, чего я изначально опасалась. Она признает, что я в своем деле профи, потому, собственно, ко мне и обратилась, но она путает работу и личные амбиции. А еще не понимает, что я добиваюсь успеха, потому что вкладываю в работу всю душу, знания и страсть, а не слепо подчиняюсь требованиям заказчика. Мне ясно, что с ней у нас так не получится.
Подобного рода разногласия происходят довольно часто, но перед посторонним человеком я бы отстаивала свои соображения, невзирая на побочные эффекты, а с Каролиной это невозможно. Я буду щадить ее самолюбие, ведь мы дружим уже десять лет, я сижу у нее в саду, я поддерживала ей голову, когда она блевала в туалете, утирала слезы, когда она расставалась с мужем, а сейчас я ем ее домашние пирожки. Мы нарочно выждали изрядный срок, прежде чем увидеться снова, потому что обе не хотим ссориться. С другой стороны, ни одна не готова уступить.
– Каролина, – мягко говорю я и беру ее за руку. Она нервно поеживается. – Боюсь, что мы должны на этом остановиться и перестать работать вместе.
И тут она откидывается на стуле, задирает голову и от души хохочет. Значит, все в порядке.
Я направляюсь в Феникс-парк на Блум, самый крупный в Ирландии фестиваль садового искусства, который привлекает тысячи людей. Здесь можно поесть национальную еду, которую готовят прямо при вас, посмотреть на народное творчество, получить бесплатные советы по садоводству от самых лучших экспертов. Но главная радость – меня пригласил сюда Санди. Он оставил билет в почтовом ящике, а в него положил засушенный голубой колокольчик. Потом он позвонил и очень загадочно сообщил, что я пойму, где его искать. Я догадывалась, что колокольчик – это намек. И оказалась права, потому что Санди, видимо, не очень доверяя моим умственным способностям и опасаясь, что ему придется заночевать в парке, пока я его там найду, прислал эсэмэску: «Колокольчик – это подсказка», что очень меня тронуло.
В парке найдутся развлечения на любой вкус: есть зоны, отведенные для детей, есть кулинарные зоны, где повара готовят еду на глазах у толпящейся вокруг публики, которая тут же пробует их блюда, есть площадки для ирландских танцев, ремесленные ряды – тут можно самому смастерить какую-нибудь поделку, а неподалеку в это время проходит фэшн-шоу. Парк гудит, одно событие сменяет другое. Глаза разбегаются, я любуюсь на выставки победителей садового искусства, они изумительно хороши. Вот скандинавский сад, геометричный и ровный, японский, китайский, сад Волшебника страны Оз – дух захватывает от такой красоты.
Хоть у меня все внутри дрожит от нетерпения, я внимательно оглядываюсь, чтобы не пропустить подсказку, а при этом наслаждаюсь атмосферой праздника. В прошлом году я бы ни за что здесь не оказалась, я всегда считала, что такие мероприятия не для меня, разве что мне бы понадобилось найти тут что-нибудь по работе. А это значит, что я не обратила бы внимания на то, как здесь красиво. «Надо снизить темп жизни». Да, это клише, но это чистая правда. Я снизила темп и теперь способна видеть гораздо больше, чем раньше.
И когда я вижу специально воссозданный пейзаж – как в Коннемаре, с оградой из камней и фургоном, – призванный передать идею традиционного летнего отдыха в Ирландии, я понимаю, что близка к цели. Все поле усыпано колокольчиками, они расстилаются голубым ковром, и взгляд скользит по нему дальше, вдоль каменной стены, к зеленому топкому берегу и озеру… Вот он. Санди стоит в дверях фургона, который врос в землю, точно приехал сюда в шестидесятые годы да так и остался. Дверь открыта, ветерок играет цветастой занавеской.
