– Да, наслышана. Крупнейшая консалтинговая компания. Налогообложение, аудит и прочее.

– Именно. Входят в первую мировую десятку. Вы, думаю, знаете, что компании такого уровня ведут корпоративные благотворительные проекты. Социальной направленности.

– Пиар-проекты, если быть точным.

– Не надо этого говорить, когда пойдете на собеседование, – хмыкает он, пряча профессиональное одобрение. – Если бы речь шла о стандартном пиаре, никто бы не толковал о благотворительности. А у них это – главный посыл компании. Права человека и глобальное изменение климата. Они очень хотят видеть вас своим сотрудником…

Он замолкает. Видимо, ждет, что я начну задавать вопросы. Но я в такой оторопи, что не знаю, что спросить. Это не моя работа. Я не умею и не знаю, как взаимодействовать с благотворительностью.

– Я все готов с вами обсудить, давайте беседовать, и перебивайте меня, если возникнут вопросы, ладно?

Киваю. В недоумении. Это же David Gordon White. И он такой весь из себя. Красавец, говорит мне комплименты, возникает ощущение, что я и правда могу получить отличную работу. Я так нервничаю, что на щеках расцветают красные пятна. Какая интересная ждет меня жизнь. Та самая работа, о которой я мечтала. Он все говорит, говорит и говорит. И все о работе. Зашибись.

Наконец он умолкает и смотрит на меня.

– Я вас утомил?

Хочется сказать: «Да».

И еще кое-чего хочется сказать, но нельзя, не надо давать верх чувствам. Сколь бы собеседник ни был хорош.

– Я несколько растерянна. Мне никогда еще не приходилось иметь дела с благотворительными проектами. Я работала со стартапами, доводила их до максимального успеха, а потом продавала… за большие деньги.

Ну, что ж теперь: как умею, так и есть. Да, похоже на то, в чем меня обвинял Ларри. Но сейчас совсем иное. И пусть это будет очень далеко от благотворительности. Я всегда страстно задействуюсь в то, чем занимаюсь. Ларри никогда не понимал: главное – это дело. Меня можно и не упоминать, лишь бы получилось. В каком-то смысле благотворительность мне не чужда. О, начинаю ее любить.

Ну, похоже, я его слегка испугала. Однако он держится твердо: «Я понимаю, к чему вы стремитесь». Он видит, что я не уверена, и пытается извлечь из этого максимум.

– Вы будете отвечать за общее руководство. Благотворительные проекты – точно такой же бизнес, как и любой другой. Им тоже нужен стартап.

Он начинает меня убеждать: рассказывает, чем я занималась (как будто я сама не в курсе), сравнивает с тем, что потребуется на новом месте. Проводит параллели. Да, он проделал отличную работу и много всего обо мне накопал. Выражает неподдельное восхищение моими успехами, безбожно льстит, превозносит мои организаторские и креативные таланты. Похоже, я лучшая. Самая-самая-самая. Понимаю, что потихоньку заглатываю наживку. Говорит, что пока наводил справки в поисках подходящей кандидатуры, не раз всплывало мое имя. Очень он грамотно излагает, видно, что профи, а то, что он красавец, конечно, ему помогает. Трудно противоречить такому обаятельному собеседнику. Обидно его разубеждать, хочется, чтобы он и впрямь уверился – я самая лучшая, умная и талантливая. Ему идеально подходит работа хедхантера, он умеет вселять в людей ощущение собственной значительности, убеждать их, что они достойны большего. Со мной он почти в этом преуспел. Только вот… работа, которую он предлагает, не очень меня привлекает. Не вызывает она во мне того душевного подъема, который я обычно испытываю, принимаясь за новый проект.

Он смотрит на меня с надеждой.

Тут как раз и зеленый чай подоспел. Пока официант меня обслуживает, успеваю собраться с мыслями. Да, работа не восторг, но ведь других предложений у меня нет. Разрываюсь между желанием выказать заинтересованность и необходимостью сказать правду. И вообще он мне нравится, хотя и не надо бы принимать этого в расчет. Но как-то не получается. Ох, совсем я растерялась. Это проклятое увольнение лишило меня прежней уверенности в себе, я мучаюсь сомнениями: то ли я делаю, правильно ли поступаю? Может, надо дождаться более стоящего предложения? А может, хвататься за то, что есть, просто на всякий случай?

Он пристально, изучающе на меня смотрит, его зеленые глаза, кажется, заглядывают мне в самую душу, и я тону в них, погружаясь все глубже и глубже. Господи, ну что со мной творится? Он всего лишь смотрит собеседнику в лицо, это нормально. Что я себе выдумываю? Отвожу взгляд в сторону. Мне кажется, он меня насквозь видит, прекрасно понимает, что происходит. Нет, не могу я его обманывать, только не его – мой лучик света посреди долгой мрачной зимы.

– На самом деле, Санди, я должна перед вами извиниться. – Нервно потираю руки от неловкости. – Возникло некоторое недопонимание. Я больше не работаю на «Фабрику идей», уже больше двух месяцев. У нас с партнером возникли определенные разногласия. – Щеки у меня горят. – Так что я временно безработная. – Не знаю, что еще сказать, и делаю большой глоток зеленого чая. О! Как больно-то! Обожгла и рот, и гортань, и даже, кажется, все кишки. Главное, не разрыдаться, это было бы кошмарно неудобно.

– О’кей, – спокойно отвечает он, и его поза неуловимо меняется, как будто он резко расслабился. – Ну так это же, в общем, к лучшему, верно? Моим клиентам не надо будет вас переманивать. Вы сейчас в активном поиске, правильно я понимаю?

Делаю невинное лицо и судорожно соображаю, говорить ли про принудительный отпуск. Нет, я не могу. Я не могу упустить свою единственную возможность. Ну как это – разом взять и все зачеркнуть, сказать, что Ларри держит меня на коротком поводке и это будет длиться еще десять бесконечных месяцев. Тем более я не могу сказать это ему, прекрасному хедхантеру. Он помогает мне принять решение.

– Я вам это оставлю, – он пододвигает мне папку, – здесь вся необходимая информация. Вы спокойно все изучите, а потом уже позвоните мне и скажете, что надумали. Мы можем еще раз встретиться, и я отвечу на все вопросы, которые у вас возникнут.

Мне вдруг становится нестерпимо грустно. Нет, это вовсе не та работа, о которой я мечтаю. Но мне нужна хоть какая-нибудь. Бог с ними, с амбициями и высокими устремлениями, надо быть проще. Беру папку и прижимаю к груди.

Он отставляет в сторону допитую чашку кофе, я торопливо заглатываю проклятый зеленый чай. Нам пора.

– Значит, встретимся еще раз перед вашим собеседованием. – Он любезно открывает передо мной дверь.

– Кто сказал, что будет собеседование?

– Я уверен, непременно будет. – Он заговорщицки усмехается. – Это моя работа, я вижу, кто на что способен. И очень редко ошибаюсь.

Широко улыбается, подсмеиваясь над собственной напористостью. Что-то мне подсказывает, что свою работу он делает превосходно. Он вкрадчиво добавляет:

– Эта работа как раз для вас, Джесмин.

Мы на улице. Погода стремительно испортилась. Поднялся ветер, деревья качаются как безумные, впечатление такое, будто мы на тропическом острове и надвигается шторм. Но мы в Ирландии, и сейчас февраль. Все графично, серо, люди ходят угрюмые, пряча заледеневшие руки глубоко в карманы.

Смотрю, как он идет к своей машине.

Когда он раскусил меня, мне стало неприятно, но в итоге я поняла, что спорить с ним мне совсем не хочется.

К нам пришла буря. Соседям досталось по полной программе: ветер сто семьдесят километров в час, две тысячи шестьсот человек сидят без электричества, куча дорожных происшествий, перевернутые грузовики, разрушенные дома, сорванные крыши, выбитые стекла. Наше восточное побережье, считай, почти не затронуто, так, по мелочи: опрокинутые мусорные баки, поломанные деревья и раскуроченные детские площадки. Можно сказать, легко отделались.

Но все же и на нашей улице эта ночь оказалась весьма бурной.

Разбираюсь с бумагами, которые дал мне Санди, и пытаюсь найти связь между правами человека и глобальным изменением климата. И вдруг в мои размышления вторгаешься ты.