Нет, не так, как всегда. Ты не приехал домой пьяный, в машине у тебя не орет музыка, ты дома и ты трезв. С тех пор как от тебя ушла жена, ты резко поутих, срываться больше не на кого. И хотя ты иногда возвращаешься пьяный и порываешься устроить свой обычный концерт, быстро вспоминаешь, что дома никого нет, успокаиваешься и засыпаешь в машине. Либо за столом в саду.

Когда у всех соседей садовая мебель так и летала по участку, твоя оставалась незыблема. У Мэлони гномик рухнул и расшиб себе нос. А у тебя разве что правые ножки стола чуть глубже ушли в землю. И теперь у тебя появилось новое развлечение. Ты кладешь зажигалку на левый край стола и ждешь, когда она сползет вниз, прямо в подставленную ладонь. Не знаю, осознаешь ли ты, что делаешь, но выражение лица у тебя совершенно отрешенное.

Я помогала тебе войти в дом лишь трижды, и всякий раз ты захлопывал дверь перед моим носом. Понятно, что наутро ты ни черта не помнил.

Сейчас меня отвлек от чтения громкий скандал. Ты выясняешь отношения с Финном. Слов не разобрать, слишком шумит ветер, но отдельные фразы до меня долетают. Можно даже понять, о чем вы спорите. Выглядываю из окна спальни, вижу вас в саду: ожесточенно что-то друг другу втолковываете и машете при этом руками. Оба без курток, стало быть, это спонтанно возникшая склока под ночными звездами. Финн длинный, худой как щепка, его мотает от ветра из стороны в сторону. Нет, не от ветра. Он абсолютно, то есть просто в хлам пьян. Ты высокий, крепко сбитый, с широкими сильными плечами, надежно стоишь на земле. Ветру тебя не сдвинуть. Ты пытаешься дотянуться до сына, приобнять его и поддержать, но всякий раз он отталкивает тебя, бешено машет кулаками и норовит ударить.

Тебе удается обхватить его за пояс и даже подтолкнуть к дому, но Финн выворачивается, выскальзывает из твоих рук и с размаху бьет тебя под дых. Ты резко перегибаешься пополам. Но выйти к вам я решаю не поэтому. Я вижу, как открывается дверь и на крыльцо выходят малыши, такие беззащитные и трогательные в своих пижамах, что я немедленно натягиваю спортивный костюм и спускаюсь вниз. С трудом открываю входную дверь – ветер сильнющий. Закрыть ее тоже не так-то просто. Напираю на нее обеими руками, уф, получилось. Как же холодно, до костей пробирает. Но вы не замечаете этого в горячке спора, яростно кричите друг на друга, будто вторя неистовой буре.

И тут, прямо на моих глазах, происходит нечто ужасное. Ты никогда себе этого не простишь, я в этом уверена. И хоть я не склонна тебя поддерживать, могу засвидетельствовать, это вышло случайно. Ты не хотел его ударить, наоборот, ты пытаешься как-то его утихомирить и отвести домой. Но при этом случайно задеваешь локтем по лицу. И тут же, потрясенный, отшатываешься назад. Мне кажется, что тебе плохо, так ты побледнел. И снова ты тянешься к Финну, чтобы приласкать, извиниться, пожалеть его, но он гневно кричит и отпихивает тебя прочь. И произносит такие слова, какие ни один отец не должен слышать от своего сына. Малыши на крыльце принимаются плакать, и теперь ты пытаешься успокоить уже их, а ветер ревет и неожиданно срывает с места садовые стулья. А казалось, они прямо вросли в землю. Но нет, стихия решила подыграть вашей семейной драме. Накал страстей возрастает. Один стул беспомощно валится, задрав кверху ножки, а другой пролетает, как торпеда, в опасной близости от окна. В мои намерения отнюдь не входит разнимать кулачный бой отца с сыном, я хочу увести детей в дом, успокоить их и чем-нибудь отвлечь. Но в тот момент, когда я прохожу мимо вас обоих, Финн кричит, что ноги его не будет в твоем доме, разворачивается и направляется вниз по улице – с разбитым носом, без куртки, пьяный вдрызг. Ветер едва не сбивает его с ног, но он упорно тащится дальше. И это меняет дело.

В итоге твой сын оказывается у меня дома. Я веду его наверх, в гостевую спальню, он не расположен беседовать, да и мне неохота что-либо обсуждать. Умываю его, убеждаюсь, что нос, слава богу, не сломан, приношу чистые полотенца, бутылку воды и таблетку от головной боли, а еще здоровенную футболку, так ни разу и не надеванную с тех пор, как кто-то мне ее подарил. И оставляю его одного. Сама иду на кухню и ставлю чайник – я не могу заснуть, пока он ходит туда-сюда из спальни в ванную. Его безостановочно рвет.

Незадолго до шести просыпаюсь от странного звука. Птичка. Выпала из гнезда и просит о помощи? Нет, она весело, радостно поет нехитрую утреннюю песню. К семи светлеет, за окном тишь да гладь, ни дождя, ни ветра. Буря отбушевала, природа невинно притворяется, будто ничего и не было. А по всей стране люди с тоской смотрят на ночные разрушения.

Наливаю себе кофе и выхожу в сад. Как хорошо, что я успела уложить почти все рулоны, они так и лежат, я молодец, аккуратно все сделала. Зато оставшиеся расшвыряны, разодраны и валяются где ни попадя, даже под колесами машины.

Стоит мне выйти, как ты немедленно открываешь дверь и устремляешься через дорогу, как будто уже давно меня ждешь.

– Он в порядке? – В голосе такая неподдельная тревога, что мне невольно становится тебя жалко.

– Он еще спит. Его всю ночь рвало.

Ты киваешь, вид у тебя измученный.

– Это хорошо. Хорошо.

– Хорошо?!

– В смысле теперь не скоро ему захочется опять напиться.

Поднимаю с земли разбитый стакан.

– Н-да, сколько вы трудились, и все насмарку.

Равнодушно пожимаю плечами, мол, ничего страшного.

– Ну, не все, кое-что, даже многое, уцелело.

И все же очередное недоделанное дело. Мысленно проклинаю Ларри, который уж всяко не виноват в том, что ночью натворила буря.

– А из этого, – ты указываешь на кучу булыжника, – можно сделать отличную альпийскую горку. Мои дед с бабушкой не стали срывать холм у себя в саду, а обложили камнями. И вокруг посадили цветы. Очень красиво получилось. Я могу прислать вам Финна на помощь, ему полезно будет потаскать тяжести.

У меня в голове проносится с полдюжины язвительных ответов, мол, спасибо за потрясающую идею, но в последний момент успеваю прикусить язык.

Ты смотришь мне за спину, на дом, видимо надеясь, что я приглашу тебя внутрь.

– Надо дать ему выспаться.

– Знаю. Но скоро приедет его мать.

– О. Во сколько?

Ты смотришь на часы.

– Через пятнадцать минут. У него сегодня матч по регби.

– Не лучший способ разобраться с похмельем.

Да уж, в школе «Бельведер» состояние Финна вряд ли расценят как должное.

– Что вчера стряслось? – Не знаю, зачем я об этом спрашиваю. Как-то само с языка сорвалось.

– Я должен был забрать его из школы после занятий по регби вчера днем. Но его уже не было, когда я приехал, куда-то ушел с друзьями. Домой заявился поздно, абсолютно пьяный. Я так думаю, что пьяный. – Ты хмуришься и снова смотришь на мои окна. – Начал на меня нападать.

– Слушайте, ну с кем не бывает в его возрасте.

Я припоминаю, бывало ли такое со мной. В общем, да.

Понятия не имею, с чего мне вдруг пришло в голову тебя утешать. Тебя, который приезжает домой вдребезги пьяный чаще, чем иные люди готовят себе яичницу на завтрак. Но ты с благодарностью усмехаешься, дескать, спасибо за поддержку.

– Э-э, – нервно откашливаюсь, – письмо вашей жены все еще у меня…

А вот и она сама подъехала. Ты напряженно смотришь, как она заходит в дом, негромко хлопнув дверью. Некоторое время все тихо.

– Он в спальне, наверху.

– Спасибо.

Через пять минут вы спускаетесь вниз, ты первый, следом Финн. Ну и видок: нос потемнел и распух, над губой запекшаяся кровь. Как я его ни умывала, она, вероятно, пошла снова, когда его рвало. Бледный, несчастный, помятый. Так, наверное, и спал в одежде, не пригодилась моя футболка. Выйдя на улицу, он жмурится от света. И тут выходит Эми. Рука прижата ко рту, чтобы не закричать и не расплакаться.

Все, хватит с меня. Я не хочу в этом участвовать, не хочу никаких разборок, оставьте меня в покое.

Иду домой и некоторое время нервно жду, что кто-то из вас позвонит в дверь, но потом мое внимание привлекает телевизор. Идут новости, звук выключен, но того, что я вижу, хватает, чтобы у меня внутри все похолодело.