– И что вы будете делать? – спрашивает доктор Джеймсон. Приходится приложить усилие, чтобы вернуться к разговору и ответить ему:

– Думаю, надо сделать небольшой фонтанчик.

– Я имел в виду не…

– Она знает, что вы имели в виду. – Ты задумчиво меня разглядываешь.

– Доктор Джей, а та пара, что живет по соседству… – Я вдруг понимаю, что обращаюсь к нему, как ты.

– Ленноны, – напоминает он.

– Да, Ленноны. Вчера я видела, как они ходили из дома в дом. Зачем?

– Звали соседей вступить в тайное общество по обмену секс-партнерами, – встреваешь ты. – Прямо у нас под носом, бесстыдники.

Я демонстративно тебя игнорирую.

– По-моему, я ей нравлюсь, а, док?

– Детский сад.

– Ты заводишься с полоборота, невозможно удержаться.

– Нет. Это только с тобой.

– Ленноны заходили попрощаться, – спокойно поясняет доктор Джеймсон, как будто не слышит нашу перепалку. – Они решили сдать дом и поехать в круиз на несколько месяцев. После того что случилось с Эльзой Мэлони, они сочли, что надо жить, пока есть возможность.

– И кто его снял?

– Твой двоюродный братец, – хмыкаешь ты.

– Правда? А я слышала, что твоя жена.

– Какой-то топ-менеджер. Холостяк. Компании сейчас платят своим управляющим баснословные деньги, как мы знаем. Он переедет сюда на следующей неделе. Я видел его, он приезжал посмотреть дом. Молодой парень.

Ты издаешь идиотское причмокивание, как будто тебе лет пятнадцать.

– Лови момент, Джесмин, – нахально подмигиваешь. – Время-то бежит. И ты не молодеешь. Тик-так, тик-так, пора заняться изготовлением деток.

Тебе опять удалось меня разозлить. Да, в умении нащупывать у людей слабые места тебе не откажешь.

– Я не хочу детей. – Знаю, что не надо на тебя реагировать, но не могу доставить тебе удовольствие считать себя победителем. – И никогда не хотела.

– Вот как? – с интересом спрашиваешь ты.

– Это в высшей степени неправильно, – заявляет доктор Джеймсон, и мне хочется встать и немедленно уйти от этих двух мужчин, которые вдруг с чего-то взяли, будто это их дело – решать, как мне распоряжаться собой. – Я видел, что взрослые женщины потом жалели о таком решении. Вам стоит как следует об этом подумать. – Он так на меня смотрит, точно я в запальчивости сболтнула невесть что.

Но я действительно всегда знала, что не хочу иметь детей. С тех пор как сама была ребенком.

– В любом случае нет смысла сейчас жалеть о том, о чем я, возможно, не пожалею позже. – Я всегда так отвечаю тем, кто использует аргумент доктора Джеймсона. – Поэтому не буду менять свое решение, покуда оно представляется мне верным.

Ты пристально на меня смотришь, но я избегаю твоего взгляда.

– А с тобой Ленноны попрощались?

Ты отрицательно мотаешь головой.

– Почему же они не попрощались с нами? – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Мы с тобой были у меня в саду, когда они заходили ко всем подряд. И прошли мимо нас.

Ты фыркаешь и вертишь в стакане виски. С тех пор как я к вам присоединилась, ты почти ничего не выпил, и это хорошо, учитывая, что дома у тебя трое детей. Которые раз в неделю приезжают пообщаться с отцом, а он ночью пьянствует на улице.

– С чего бы им с тобой прощаться? Тебя трудно назвать прекрасной соседкой. Два месяца ковыряться в земле, чтобы избавиться от психоза…

Во мне поднимается волна ярости, и, хоть я знаю, что не надо поддаваться на твои провокации, потому что именно этого ты и добиваешься – довести человека до белого каления, чтобы он наконец взорвался, – ничего не могу с собой поделать. Ты меня допек.

– Ну а что же в этом случае делают уволенные диджеи? Или, может, у тебя перед дверью очередь продюсеров выстроилась?

– Меня не уволили.

– Пока нет. Но уволят.

– Они продлили мой отпуск на неопределенное время, – твои глаза насмешливо блестят, – так что мы, похоже, оба здесь увязли. Ты и я.

И тут до меня доходит. Что-то в мозгу щелкает, и я осознаю одну вещь, от которой меня буквально трясет. Я едва не задыхаюсь от ярости.

– Но ты ведь сможешь попасть на радиостанцию на следующей неделе?

– Нет, – не спеша говоришь ты, глядя на меня поверх стакана с виски. – Они планируют реорганизацию. И мне запрещено там появляться, пока не будет принято окончательное решение насчет моей работы.

– Но ты обещал моей сестре, что сводишь ее на экскурсию.

Ты в недоумении смотришь на меня, прикидывая, не шучу ли я. Поняв, что нет, вдруг так грохаешь стаканом об стол, что мы с доктором аж подпрыгиваем.

– Ты о чем, а? Думаешь, мне сейчас заняться нечем, кроме как твоей сестрой?

Гнев выплескивается и растекается, как яд, по всему телу. Ненавижу. Ты омерзителен. Ненавижу.

– Нет, не думаю.

Я вижу, доктор понимает, что я на пределе. Но ты, кажется, этого не понимаешь.

– У меня трое детей. И жена, которая, очень надеюсь, скоро вернется домой. Меня сейчас волнуют только они.

– Сильно волнуют? Интересно. А то сейчас четверть третьего ночи, и ты, как мы видим, пьешь виски в саду вместо того, чтобы быть дома с детьми. Но ответственность не самая твоя сильная черта, так ведь?

Наверное, мне следует остановиться, но я не могу. Всю неделю я только и слышу от Хизер про эту чертову экскурсию. Каждый день. Без конца. Она раскопала кучу информации и теперь знает про радиостанцию все: когда какая передача выходит, кто продюсер, кто ведущий. Она звонит мне каждый день, чтобы поведать очередные подробности. Последний раз позвонила, чтобы сказать, что с удовольствием перешла бы из адвокатской конторы на радио, ей так этого бы хотелось, конечно, если мистер Маршалл немножко поможет. Она, похоже, чувствовала мое молчаливое неодобрение, потому что пыталась его сломить, демонстрируя свое воодушевление. А я не то чтобы не одобряла, я просто была сдержанна, старалась ее оградить заранее, если что-то пойдет не так. Не зря я опасалась, эх не зря. Во мне клокочет глухая злоба, подступает к горлу и сейчас выплеснется наружу.

– Жена тебя бросила, с работы уволили, дети тебя терпеть не могут…

– Заткнись, – цедишь ты сквозь зубы, трясешь головой и вперяешься взглядом в стол.

Но я продолжаю, потому что хочется сделать тебе больно. Так же больно, как сделал мне ты много лет назад.

– Да-да, им противно находиться рядом с тобой…

– ЗАТКНИСЬ! – вдруг орешь ты. Хватаешь стакан и запускаешь через стол. Я вижу ненависть в твоих глазах, но на самом деле ты все же метил не в меня, и мне даже не пришлось уклоняться в сторону. Стакан пролетает мимо и грохает об землю где-то у меня за спиной. Не знаю, что за этим последует. Возможно, нечто покрупнее, например стул. Или в ход пойдут уже кулаки? Только сыну ты тогда заехал по лицу случайно, а сейчас это может быть намеренно.

– Ну хватит, хватит, – громко шепчет доктор Джеймсон. Он встает и широко разводит руки, чтобы мы не могли достать друг друга, как рефери на боксерском ринге. Хотя нас и так разделяет стол.

– Ты, сука ненормальная, как ты смеешь говорить такие вещи, – шипишь ты.

– А ты пьянь…

Злоба отступает, меня охватывают горечь и стыд.

– Простите, доктор Джей, но он обещал моей сестре. Он должен сдержать слово.

Разворачиваюсь и ухожу от них, меня трясет с ног до головы от злобы и унижения. Термос с чашками остается на столе, я иду к дому и думаю – вот сейчас ты схватишь что-нибудь и со всего маху пустишь мне в затылок.

Когда мы изучали в школе греческую мифологию, нам задали написать сочинение на тему «Ахиллесова пята». А потом каждый зачитывал его вслух перед всем классом. Вскоре мне стало ясно, что все написали о реальных исторических личностях и слабостях, которые в итоге привели их к краху. Получалось, что я не до конца уловила задачу, но суть ее тем не менее поняла правильно. Я написала рассказ про ведьму, которая ненавидела детей – они были жестоки и говорили обидные гадости про ее любимую кошку. Она намеревалась изловить их, убить и съесть, но была одна проблема – ведьма боялась леденцов на палочке, и вот беда, только она подберется к очередному ребенку, глядь, а у него во рту леденец. Этакая сладкая защитная сила. Слух о том, что ведьма боится леденцов, быстро разошелся по округе, и дети всегда таскали конфеты в карманах, мало того, направляли свое липкое оружие на ведьму и тыкали им чуть ли не ей в нос. Пришлось ей признать свое поражение и бежать куда подальше, чтобы спрятаться от маленьких мучителей.