В 1940 году на западной границе произошло 235 конфликтов и инцидентов. Несколько немецких разведывательных групп, переодетых в форму военнослужащих Красной армии, были обнаружены пограничными войсками.

С лета 1940 года участились случаи нарушения границы немецкими самолетами, глубина нарушений увеличилась. С января до июня 1941 года граница была 152 раза нарушена немецкими военными самолетами.

20 апреля 1941 года Украинский пограничный военный округ сообщил об ускоренной подготовке театра военных действий немцами в пограничной полосе Германии и на территории Венгрии.

5 июня Главное управление пограничных войск (ГУПВ) информировало, что в течение апреля-мая немцы сосредоточили вблизи советской границы 80-88 пехотных дивизий, 13-15 моторизованных, 7 танковых, 65 артиллерийских полков и так далее.

6 июня ГУПВ сообщило, что вблизи советской границы сосредоточено около 4 млн. немецких солдат. В тот же день эти сведения были доложены Сталину. 11 июня Сталину было доложено, что с 9 июня в немецком посольстве в Москве жгут бумаги и там получено указание из Берлина подготовиться к эвакуации в течение 7 дней.

10 и 13 июня 1941 года советский посол в Лондоне И. Майский был приглашен в Форин Оффис, где ему были переданы сообщения о предстоящем нападении Германии на СССР. В этом случае, заявил министр иностранных дел Иден, Англия окажет помощь Советскому Союзу.

Аналогичные сообщения поступили в Москву от советских представителей при правительстве Виши.

Информация о концентрации немецких войск в Польше, Румынии, Венгрии, о военно-строительных работах в этих странах, о подготовке театра военных действий была получена в Москве и от антифашистских групп Сопротивления, в том числе и из Германии.

Среди населения западных приграничных районов Советского Союза по обе стороны границы циркулировали слухи о неизбежности войны, и советское командование отлично было об этом осведомлено.

Однако, несмотря на всю эту массу сведений, а также предложений командования пограничных округов принять хотя бы частичные меры на случай военного нападения, из Москвы никаких приказов не последовало. Некоторые командиры решили действовать на свой страх и риск. 18 июня начальник пограничных войск Прибалтийского округа генерал-лейтенант Богданов приказал эвакуировать семьи военнослужащих, а 20 июня отдал дополнительные распоряжения об усилении охраны границы.

Германский посол в Москве Шуленбург, возвратившийся из Берлина в конце апреля после доклада Гитлеру, вынес впечатление, что нападение на СССР — вопрос ближайшего будущего. Он, рискуя быть обвиненным в измене, попытался предупредить об этом советского посла в Берлине Деканозова (Деканозов был также заместителем наркомвнудела и приближенным Берия). Деканозов отнесся к предупреждению Шуленбурга с величайшим подозрением, считая это провокацией. (В 1944 году Шуленбург принял участие в заговоре против Гитлера и был казнен.)

Сообщение, появившееся 22 и 23 августа 1939 года в советской печати о приезде Риббентропа и одновременно об очередном съезде национал-социалистической партии Германии в Нюрнберге, прозвучали словно удар грома с ясного неба. В течение многих лет немецких национал-социалистов иначе как «фашистами» или «гитлеровцами» советская печать не именовала. Немецкие фашисты были в глазах советского народа самыми злейшими, самыми закоренелыми врагами. И вдруг оказалось, что никакие они не фашисты, а какие-то национал-социалисты. Тоже социалисты, вроде... Риббентроп, которого в советских газетах именовали не иначе как поджигателем войны, был торжественно встречен на аэродроме в Москве, украшенном флагами со свастикой и с серпом и молотом. В газетах появились фотографии улыбающихся Сталина и Риббентропа. Вид у обоих был очень довольный. Народ, конечно, не знал, какие разговоры вел Сталин с Риббентропом, не знал о тостах, провозглашенных за здоровье Гитлера.

Наиболее эмоционально реагировала на советско-германское сближение молодежь. В Московском государственном университете официальные докладчики — преподаватели кафедры марксизма-ленинизма — были атакованы ироническими и возмущенными вопросами. Их путаные объяснения вызывали взрывы смеха. Молодежь никак не хотела примириться с тем, что германские фашисты отныне первые друзья Советского Союза. Тысячи пропагандистов были направлены в учреждения и на предприятия, чтобы разъяснить, что германо-советское сближение не является конъюнктурным маневром, а историческим поворотом. Спешно был подготовлен и издан двухтомник воспоминаний давно умершего германского рейхсканцлера О. Бисмарка, который выступал за германо-русский союз. Предисловие было заказано лучшему специалисту по истории Германии проф. А. С. Ерусалимскому. Сталин лично читал корректуру предисловия и внес свои исправления.

Основная мысль, изложенная во вступительной статье А. С. Ерусалимского, заключалась в словах, которые легко можно было расценить, как обращенные к Гитлеру, «...главную опасность для Германии он видел в столкновении с Россией... В основе политики Бисмарка было заложено понимание силы и непобедимости русского народа».

По указанию правительства Большой театр поставил оперу Рихарда Вагнера, немецкого композитора, который раньше был в СССР далеко не в чести. Постановщиком был приглашен лучший режиссер — Сергей Эйзенштейн. В периодических изданиях появились статьи о традиционной советско-германской дружбе, а заодно и о русско-германской «Псы-рыцари», выведенные тем же Эйзенштейном в кинофильме «Александр Невский», были ненадолго забыты.

Но это было не просто фасадом событий. Из всех учреждений, связанных с внешними сношениями, начали увольнять лиц еврейского происхождения: из народного комиссариата иностранных дел, наркомата внешней торговли, морского флота, из ТАССа, центральных органов печати. Иностранные дипломаты и корреспонденты, аккредитованные в Москве, отмечали исчезновение евреев из всех этих ведомств. Начали убирать евреев из управлений портов, авиалиний, железных дорог. Впервые за все годы существования советской власти антисемитизм, ранее камуфлируемый разговорами об интернационализме, превращался в государственную политику.

Антисемитская политика, проводимая в гитлеровской Германии, встречала иногда откровенное одобрение на местах, особенно среди местного начальства в южных районах СССР — на Украине и в Крыму. Усилился антисемитизм в управлениях кадров Красной армии.

Анализ событий предвоенного периода начисто опровергает мифы о мудрой внешней и внутренней политике Коммунистической партии и советского правительства. На самом деле советское партийно-политическое руководство проявило растерянность и показало свое неумение правильно оценить события в сложной международной обстановке.

Выше мы уже упоминали о неверной оценке Сталиным перспективы войны на западе между Германией и англо-французскими союзниками. Другая не менее серьезная ошибка произошла в оценке ситуации на Балканах весной 1941 года, выразившаяся, в частности, в переоценке военных возможностей Югославии. Подписывая накануне вторжения гитлеровской Германии в Югославию договор о дружбе и ненападении с Югославией, Сталин вновь повторил прежнюю ошибку: он рассчитывал теперь на затяжные военные действия в Югославии. Согласно советско-югославскому договору: если бы одна из сторон подверглась нападению, то другая обязывалась бы соблюдать «политику дружественных отношений к ней». Однако, Югославия была разгромлена в быстротечной кампании. Советский Союз не оказал ей никакой помощи, да и не мог ее оказать, не только потому, что советское руководство было основательно запугано быстротой развязки в Югославии, но и потому, что отчетливо сознавало неготовность СССР к войне. Политика советского правительства отражала неуверенность и страх перед Германией. Советское правительство прилагало максимум усилий, чтобы не только не раздражать упоенную быстрыми военными победами Германию, но и показать нацистам свою готовность к дальнейшим уступкам, если бы Германия их потребовала.