28 июня Молотов еще раз подчеркнул послу Шуленбургу, что нормализация политических отношений с Германией возможна и желательна.

Шуленбург ответил, что Германия приветствовала бы нормализацию отношений с Советским Союзом. Молотов выразил удовлетворение, особенно тем, что Германия рассматривает Берлинский договор о нейтралитете между обеими странами от 1926 года, сохраняющим свою силу.

22 июля возобновились германо-советские торговые переговоры.

На следующий день советское правительство предложило Англии и Франции начать переговоры в Москве между представителями вооруженных сил трех государств. 25 июля Англия и Франция ответили согласием. Однако английское правительство Невилля Чемберлена также старалось затягивать переговоры. Английская военная миссия отправилась на тихоходном корабле и прибыла в Москву только 11 августа, имея инструкцию не принимать определенных обязательств, которые могли бы связать руки английскому правительству при всех обстоятельствах Делегации предписывалось, в частности, не обсуждать вопросов о балтийских государствах и позиции Польши и Румынии. Инструкции английского правительства своей военной миссии в Москве были настолько обескураживающими, что английский посол в Москве Сидс 13 августа отправил письмо министру иностранных дел Галифаксу с запросом действительно ли английское правительство желает прогресса в переговорах.

Подозрительность и недоверие Сталина к целям и намерениям Англии усилились. К тому времени советская агентурная разведка, вероятно, уже располагала сведениями, что Германия назначила день нападения на Польшу — 26 августа

Гитлер, со своей стороны, был озабочен московскими военными переговорами Озабочено было и германское верховное командование, стратегическая идея которого заключалась в ведении против Польши молниеносной войны на одном фронте

27 июля Шнурре вполне определенно заявил Астахову и главе советской делегации на торговых переговорах Бабарину, что возможна и желательна постепенная нормализация политических отношений между СССР и Германией. Однако постадийное улучшение отношений, предложенное Шнурре, встретило возражение со стороны Астахова, который подчеркнул, что время не терпит и что Советский Союз явственно ощущает угрозу со стороны Германии, начиная с Балтики и кончая Румынией. Астахова интересовало, имеет ли Германия далеко идущие политические цели в отношении Прибалтийских государств, он подчеркнул также серьезность румынского вопроса. Советский дипломат впервые прямо заявил, что Данциг должен быть возвращен Германии и вопрос о Коридоре также должен получить благоприятное для Германии решение. В этой беседе проступали основные черты будущего советско-германского соглашения. Инициатива соглашения явно была взята в руки советской стороной.

29 июля Шуленбург получил указание из Берлина встретиться с Молотовым для получения подтверждения заявлениям Астахова и Бабарина. В телеграмме особенно подчеркивалось, что при любом развитии польского вопроса, мирным или другим путем, Германия была бы готова обеспечить советские интересы и достигнуть соглашения с советским правительством.

3 августа Риббентроп встретился с Астаховым в Берлине, а Молотов с Шуленбургом в Москве. Обе стороны старались уточнить взаимные обязательства по намечаемому соглашению. Шуленбург заявил Молотову, что от Балтики и до Черного моря не существует столкновения немецких и советских интересов, что антикоминтерновский пакт не направлен против СССР, равно как и договор Германии о ненападении с прибалтийскими государствами, требования к Польше также не затрагивают советские интересы. Молотов повторил советские претензии к Германии, высказал недоверие к немецким намерениям, но, и это было самое главное, не оставил сомнении в том, что советское правительство готово пойти на улучшение советско-германских отношений.

Таким образом, в начале августа, накануне открытия переговоров между военными миссиями СССР, Англии и Франции, сложилась ситуация, когда советское правительство могло выбирать между тремя возможностями, идти ли с Англией и Францией против фашистского агрессора — гитлеровской Германии, приготовившейся к нападению на Польшу, обеспечить ли свои интересы соглашением с Германией и открыть дорогу войне, нападению Германии на Польшу, или не ввязываться ни в какие соглашения и оставаться в стороне от войны.

Позднейшие утверждения советского правительства, что у него не было иного выбора, как пойти на соглашение с Германией, не соответствуют историческим фактам. На самом деле Сталин склонялся к соглашению с Германией по многим причинам. Прежде всего, он рассчитывал получить от Германии Прибалтику, Восточную Польшу и Бессарабию. Как неограниченный деспот, Сталин относился резко отрицательно к любым формам демократии. Ему была близка и понятна психология другого диктатора — Гитлера. Оба они во многом учились друг у друга: оба применяли аналогичные методы в борьбе против своих действительных и мнимых политических противников; гитлеровская и советская пропаганда были разительно схожи между собой.

За день до приезда английской военной делегации в Москву, 10 августа 1939 года Астахов встретился со Шнурре еще раз и сообщил ему, что в инструкции, полученной из Москвы, подчеркивается желание советского правительства улучшить отношения с Германией. Астахов объяснил Шнурре, что переговоры, которые Советский Союз ведет с Англией и Францией были начаты СССР без особого энтузиазма, просто потому, что он должен был предохранить себя от германской угрозы и был обязан принять помощь, откуда бы она ни последовала. С тех пор как начались беседы с Германией ситуация изменилась. Исход англо-франко-советских переговоров неопределенен, и весьма вероятно, что советское правительство рассматривает этот вопрос как полностью открытый. Беседа, которую он, Астахов, ведет со Шнурре, несомненно, идет в этом направлении. В центре беседы был вопрос о Польше, но собеседники избегали откровенничать на сей счет, пытаясь лишь определить позицию.

На следующий день начались военные переговоры в Москве. В разгар переговоров, 14 августа, Астахов сообщил Шнурре по телефону, что он получил инструкции от Молотова заявить, что СССР заинтересован в обсуждении помимо экономических проблем также вопроса о прессе, сотрудничестве в области культуры, польского вопроса, вопроса о прежних советско-германских политических отношениях. Эти дискуссии могли бы быть проведены постадийно. В качестве места для переговоров предлагалась Москва.

Таким образом, к середине августа Советский Союз пришел к принципиальному решению желательности широкого урегулирования советско-германских отношений. Советские условия фактически уже были сформулированы Молотовым и доведены до сведения германского правительства Прибалтика, включая Литву, Бессарабия должны быть включены в сферу советских интересов, польская проблема решится в интересах Германии.

Теперь советское руководство ожидало ответа от германского правительства.

Астахов покинул Шнурре около 2 часов 14 августа пополудни. Спустя 7 часов Шуленбургу была направлена телеграмма за подписью Риббентропа. В телеграмме предписывалось сообщить Молотову:

1. Период, когда Национал-Социалистская Германия и Советский Союз находились во враждебных лагерях, окончился. Теперь открыт путь для нового будущего для обоих государств.

2. Между Германией и СССР нет реального конфликта интересов. Германия не питает агрессивных намерений по отношению к СССР. Нет проблем в пространстве между Балтийским и Черным морями, которые не могли бы быть решены к полному взаимному удовлетворению. Среди них район Прибалтики и Балтийского моря, Польша, проблемы юго-востока и т. д.

Риббентроп заявлял также, что в германо-советских отношениях наступил поворотный пункт. Для прояснения германо-советских отношений он готов немедленно отправиться в Москву для встречи со Сталиным, чтобы передать ему точку зрения Гитлера, не исключено, что затем будут заложены основы для определенного улучшения германо-советских отношений.