— Ну как, Мариан? — спросил Пиппиг.
— Надо попытать счастья, — ответил поляк.
— Пошли за теми тремя. Давай!
И Пиппиг выскочил на дорогу, Кропинский — за ним. Они шагали по пятам троих заключенных, шедших в лазарет. Двое из них закутались от дождя. Пройдя несколько шагов, Кропинский схватил Пиппига за руку.
— Эсэсовцы!
И в самом деле, навстречу им двигались два шарфюрера. Пиппиг испугался не меньше Кропинского, но натренированная в лагере находчивость мгновенно подсказала ему, что делать. Не успели шарфюреры приблизиться, как Пиппиг быстро подтянул мешок на плечо и свисающий конец его набросил на голову. Он чувствовал, как тельце ребенка прижалось к его телу, а ручонки искали в мешке, за что зацепиться. Придав себе вид закутанного от дождя человека и прячась за спинами трех заключенных, Пиппиг ловко проскользнул мимо шарфюреров. Те ничего не заметили и продолжали с ожесточением топать сапогами, поднимаясь по мокрой от дождя дороге.
Наконец можно было свернуть в Малый лагерь, за колючей проволокой которого они будут в безопасности. Сюда эсэсовцы никогда не заходили. Отвратительный запах ударил им в нос, когда они вступили в шестьдесят первый барак, мрачное здание без окон, внутренность которого слабо освещалась двумя-тремя электрическими лампочками. Повсюду лежали сенники — Цидковскому и его помощникам приходилось хозяйничать в этой тесноте, используя каждый уголок для размещения больных. Умирающие лежали на сенниках. Покойника проще было вынести, подняв с пола, чем вытаскивать его из гнезда в трехъярусных деревянных стеллажах, тянувшихся вдоль стен. Там лежали «легкие» пациенты. Они, несомненно, больше нуждались в сенниках, чем умирающие, которым все равно уже ничто не могло помочь. Тем не менее последние, все без исключения, лежали на «мягком» ложе. Тут решал не разум, а простое чувство человечности. Поэтому более легкие больные лежали на голых досках, защищенные от холода лишь драным одеялом или изношенной «зебровой» шинелью.
Безмолвные и неподвижные лежали «легкие» больные и умирающие, на чьи черты смерть уже поспешила наложить свою печать; о том, что они еще живы, можно было судить лишь по младенчески слабым стонам или по сиплому дыханию.
Пиппиг и Кропинский поспешили по узкому проходу между сенниками. Навстречу им вышел поляк-санитар. Пиппиг и Кропинский вместе с ним исчезли за перегородкой. Цидковский был уже предупрежден об их приходе. Он помог Пиппигу высвободить малыша из мешка, по-отечески заботливо взял его на руки и осторожно посадил на нары. Все стояли вокруг малыша и, улыбаясь, с любопытством глядели на него. Мальчик, еще не пришедший в себя от последних переживаний, боязливо озирался в кругу чужих людей. Он готов был заплакать и тянулся ручонками к Кропинскому.
Пиппиг торопил. Надо было уходить.
Когда оба были уже на пути к своим баракам, Кропинский глубоко вздохнул:
— Я никак не забыть два шарфюрер. Что, если они тебя спросить, что там в мешке? Ох, ох!..
Он все еще не мог прийти в себя от пережитого страха, и Пиппиг успокаивающе похлопал его по спине.
— Не бойся, Мариан, милый боженька не покинет в беде вольнодумца!
* * *
Шюпп выполнил поручение Кремера. Такая возможность явилась, когда однажды электрик был вызван в войсковые гаражи. Он должен был исправить радиоприемник унтершарфюрера Брауэра, надзиравшего за гаражами.
— Воспользуйся случаем и немного послушай, — сказал Кремер, имея в виду передачи иностранных станций. За последнее время, после сдачи Ремагена, сообщения с фронта стали очень туманными.
Брауэр был в комнате не один, когда Шюпп, открыв дверь, заявил о себе, как обычно:
— Лагерный электрик просит разрешения войти!
Тут же сидел роттенфюрер Мейсгейер, деливший с Брауэром обязанности по надзору.
— Входи, входи, радиот! — заорал Брауэр, явно находившийся в отменном настроении. — Чтобы через пять минут эта рухлядь была в порядке! Не то выверну тебе все пальцы, один за другим.
Шюпп сразу заметил, что оба подвыпили. Тощий, прыщавый роттенфюрер в фуражке набекрень сидел перед испорченным приемником и тщетно пытался извлечь из него какие-нибудь звуки. Высоким сдавленным голосом он тоже закричал на Шюппа:
— Тут в лампе какая-то дрянь. Потрудись живо выковырять ее. А не справишься, собачий выродок, так я тебе вдобавок еще и шею сверну!
Грубый тон эсэсовцев не вывел Шюппа из равновесия. Он поставил на пол ящик с инструментами и бесстрашно возразил:
— Ну, это вы лучше оставьте. Кто же вам тогда приведет этого брехуна в порядок? А вы ведь любите сворачивать ручки настройки.
— Сворачивать ручки! — прохрипел, развеселившись, Мейсгейер и презрительно крутнул волноискатель. Такое обращение с приемником возмутило Шюппа как специалиста.
— Это никуда не годится! — упрекнул он Мейсгейера. Он мог позволить себе подобный вольный тон, зная, что эсэсовцам не обойтись без электрика. Оба болвана расхохотались, и Брауэр, сидевший за столом, теперь тоже, пошатываясь, подошел к приемнику и, ухмыляясь, посмотрел на Шюппа.
Вдруг физиономия эсэсовца изменилась. С удивлением указывая пальцем на Шюппа, он подозвал к себе Мейсгейера.
— Погляди-ка на эту глупую рожу, — сказал он, и оба уставились на электрика.
Ничего не понимая, Шюпп еще шире раскрыл свои круглые глаза.
— Этот радиот смахивает на нашего «всеимперского умника»! — заорал Брауэр.
Мейсгейер подтвердил это необычайное открытие. Шюппа пронизал страх. Эти два негодяя были опасны. Еще миг, и Брауэр может заехать ему кулаком в лицо только за то, что он смеет быть похожим на Гиммлера.
Но эта страшная минута исчезла так же внезапно, как возникла. Брауэр и Мейсгейер одновременно разразились гулким хохотом. Брауэр одобрительно хлопнул Шюппа по плечу. Он ревел и давился смехом под аккомпанемент мейсгейеровского дисканта.
Опасность пронесло, и Шюпп благоразумно сделал «хорошую мину при плохой игре», которую эсэсовцы не пожелали прекратить, сделав такое грандиозное открытие.
Брауэр сорвал с головы Мейсгейера эсэсовскую фуражку и нахлобучил ее на Шюппа, затем, выхватив из рук Шюппа шапку заключенного, он напялил ее на острый череп Мейсгейера. Теперь наконец шутка получила свое завершение. Перед ними стояла удачная карикатура на их «всеимперского умника», и Мейсгейер, хохоча, вытянулся перед ней по фронт.
Через четверть часа англичане начнут передавать военные сводки, и Шюпп должен их услышать.
Мужественно подавляя в себе боль унижения, Шюпп терпеливо выжидал, пока оба горе-вояки не нахохотались вволю и не устали от своей забавы. Тогда он снял с себя эсэсовскую фуражку и положил ее на стол. Его жест при этом был настолько недвусмыслен, что это не ускользнуло от Брауэра. Тот восхищенно поднял брови и обратился к Мейсгейеру:
— Глянь-ка, этот тип способен обижаться!
У Шюппа готовы были сорваться резкие слова, но он сдержался.
Если бы он дал понять эсэсовцам, что считает себя оскорбленным, шутка окончилась бы для него плохо. Он знал по опыту, что от подобных субъектов можно ждать чего угодно. Они напоминали хищных зверей в клетке, у которых когтистые лапы уже лишились былой силы, но еще способны внезапно ударить. Поэтому Шюпп, приняв деловой вид, подошел к радиоприемнику и начал с ним возиться.
Здесь, занимаясь своим прямым делом, Шюпп был неприкосновенен, и он с удовлетворением отметил, что смех эсэсовцев идет на убыль. Мейсгейер бросил ему уже ненужный реквизит — шапку заключенного, надел свою и вышел из комнаты. Шюпп облегченно вздохнул — от одного он избавился.
Он уже обнаружил в аппарате повреждение. Отошел один из контактов, и Шюпп мог его мгновенно исправить. Но он не спешил. Прежде всего надо было отделаться от Брауэра. Тот совал свой нос в ящик и желал знать, в чем, собственно, загвоздка. У Шюппа был разработан метод отпугивания назойливых эсэсовцев, который он применял почти всегда успешно. Чем невежественнее эсэсовцы были в технических вопросах, тем охотнее разыгрывали знатоков, дабы скрыть от заключенного свои слабые места. Шюпп пользовался этим. Вот и теперь, отвечая Брауэру, он пустился в пространное изложение истории радио. Он заговорил о Фарадее и Максвелле, от Генриха Герца перешел к Маркони, украсил свой «доклад» технической кабалистикой, пускал в уши унтершарфюреру электрические волны, забивал ему мозги конденсаторами, катушками, лампами, навел туману, распространяясь о колебательных контурах и магнитных полях, об индукции, высоких и низких частотах, пока у эсэсовца не пошла голова кругом.
