«Царь немедленно вернулся в свой экипаж. Этот его скороспешный уход объясняют также следующим образом: несколько голосов закричали: «Слава Польше!», а другие в ответ им крикнули: «Вон отсюда!» А император, не разобравшись, второй крик так же отнес к себе, как и первый».

Так или иначе, ситуация была малоприятная, но и это было только начало. Утром 6 июня русский император вместе с прусским королем Вильгельмом I присутствовал по приглашению Наполеона III на военном смотре в Лоншане, в западном пригороде Парижа, у Булонского леса. Пятьдесят кавалерийских эскадронов шли в атаку и на полном скаку замирали вдруг перед двумя императорами и одним королем — великолепное зрелище, кто понимает. Возвращался государь через Булонский лес в одной коляске с французским императором и сыновьями, экипаж медленно продвигался через толпу, и вдруг у Большого Каскада какой-то человек дважды выстрелил в экипаж императора. Задета была лошадиная голова. Пуля отскочила в форейтора. Задет был и один из прохожих.

«Хвала Небу, никто не был ранен, — сообщает в своих мемуарах мадам Барош. — Между тем раненая лошадь, дернувшись, забрызгала своей кровью императора Наполеона и великого князя Владимира. Александр II, увидев, что одежда его сына в крови, подумал, что он был ранен. Это был страшный момент».

Выяснилось, что ни великий князь, ни французский император не пострадали. В толпе заметили при этом, что русский император встретил опасность «с надменным равнодушием», но мало кто тут знал, что так же хладнокровно он стоял перед Каракозовым и что это он удержал толпу от расправы над террористом. Талейран в депеше французскому правительству так доносил в те дни:

«Император в момент покушения и после него проявлял величайшее хладнокровие. Вернувшись во дворец, он принял своих министров и сказал им: «Вот видите, господа, похоже, что я еще гожусь на что-то, раз на меня покушаются». Вскоре пришел великий князь Наследник и бросился в объятья отца. «Твоя очередь еще не пришла», — сказал император, обнимая его».

Мало кто знал в этой парижской толпе, что он вообще отличался редкостным бесстрашием, Александр II. Его бывший паж, ставший позднее лидером анархистов, знаменитый Петр Кропоткин передавал рассказ императорского егеря о том, как хладнокровно шел молодой Александр на медведя…

Из Булонского леса император Александр вернулся в Елисейский дворец. Вскоре доложили о приезде французской императрицы Евгении. Оросив его грудь слезами, императрица стала умолять его, чтоб он не покидал Париж из-за этого злосчастного инцидента. Он заверил ее, что не станет менять первоначальных своих планов. После ее ухода он поспешил в отель «Рейн» на Вандомской площади, где находились в это время Катя и ее свояченица-неаполитанка. Согласно свидетельству, переданному одному из французских авторов маркизой Сасне (что называется, из третьих рук), Александр без стука вошел в комнату и сказал: «Я пришел, чтоб вас успокоить, этот несчастный стрелял в меня, но не задел». При этих словах императора Екатерина якобы разрыдалась, а император, растроганный, увел ее в соседний салон, и они заперлись там, не обращая никакого внимания на родственницу. Рассказчица сообщает, что император вернулся в Елисейский дворец только под утро, но это, конечно, не слишком точно, ибо в тот вечер он давал бал в новом русском посольстве на рю Гренель и на бал этот были приглашены французский император с императрицей. Передают, что в тот вечер он сказал русскому послу Будбергу, что у него нет страха, ибо он в любой момент готов предстать пред Господом.

Назавтра в русском православном кафедральном соборе Святого Александра Невского отслужили, в присутствии французского императора, императрицы Евгении и прусского короля, благодарственный молебен о счастливом избавлении от гибели. Взволнованные молитвой великие князья Владимир и Александр бросились в объятия отца-императора. Император подарил церкви икону Вознесения…

Были и еще визиты и празднества, были обеды и ужины, но настроение было безнадежно испорчено.

9 июня, направляясь в Версаль, русский и французский император снова слышали в толпе крики во славу Польши.

— Они неисправимы, — сказал Наполеон III.

— Еще одно доказательство того, что надо разрешить им кричать, — отозвался русский император. Он попросил, чтобы освободили схваченных крикунов.

Узнав об этом, Герцен написал: «В России и в Сибири сейчас тысячи поляков, которые и не кричали даже, а в голове держали эту мысль: «Слава Польше!» Мы надеемся, что их следует освободить, мнение суверена не может меняться в зависимости от географической широты и долготы».

Злоумышленник, стрелявший в государя, оказался поляком с Волыни, участником восстания 1863 года, бежавшим в Париж. Звали его Антон Березовский. На процессе его защитник, знаменитый адвокат Эмманюэль Араго (сын крупного астронома и в недалеком будущем член правительства), обрушился со злобными нападками на русского императора. Присяжные под впечатлением его речи признали наличие смягчающих обстоятельств и, не отправив Березовского на гильотину, все же присудили его к пожизненному заключению. Это лишило Александра II возможности просить французского императора сохранить жизнь террористу, что он намеревался сделать. Успех антирусской речи адвоката тоже говорил о многом.

Отблагодарив хозяев и щедро одарив форейтора из Булонского леса, русский император двинулся в Петербург. Через несколько дней после отъезда из Парижа великий князь Александр писал в письме другу:

«Как вспомню наш парижским визит, мороз по коже… Да, нелегкие нам выпали дни; ни минуты веселья и спокойствия. Ничто не могло мне гарантировать, что история с покушением не повторится… Одно желание у меня было: уехать из Парижа. Все послал бы к чертям, только бы император смог бы невредимым как можно скорей вернуться в Россию-матушку. Какое счастье было выбраться наконец из этого вертепа».

Но как вы помните, в России было еще страшней. Убийцы преследовали императора по пятам. Чтоб ему не выходить из Зимнего, Кате пришлось поселиться во дворце. Конечно, это было не слишком удобно (две женщины под одной крышей)…

Весть об убийстве ученика Жуковского в 1881 году в свой срок дошла и до Парижа… 14 марта 1881 года энтузиаст Плеханов (тогда еще народник) в 4 часа утра разбудил Лаврова в его квартире на улице Сен-Жак, чтоб сообщить ему радостную новость: террористам удалось убить Александра II. Теперь всеобщее счастье человечества было уже не за горами. Плеханов его не дождался, благоразумно покинув эту юдоль терроризма и отойдя в лучший мир еще в 1918 году. Он не успел даже поваляться на соломе в подвалах ЧК и отведать коммунистической тюремной баланды. Судя по списку его меньшевистских преступлений, приводимому во всех советских изданиях, ему б этого было не избежать…

Катя, уже княгиня Юрьевская, переселилась в Париж в 1880-м. Последние годы (вплоть до своей смерти в 1922 году) она жила в Ницце на своей (купленной еще в 1891-м) вилле Жорж. Здесь она отпраздновала в 1895 году свадьбу своей дочери Ольги с внуком Пушкина Жоржем де Меренбергом. Кроме Ольги, у нее было от Александра еще двое детей — два красавца сына.

После ее смерти многочисленные нежные письма влюбленного императора разбрелись по Парижу, и без того хранившему немало русских тайн…

Таинственный Онегин жил в Париже близ Елисейских Полей, на улице Мариньян, почти сразу за углом — в доме 25. Умер он там же, во времена нэпа.

«Что ж, он так долго прожил? И что, тот самый Онегин, пушкинский? А может, это был сын или внук? Или какой-нибудь не имеющий отношения? Может, случайный однофамилец?» — спросит меня нетерпеливый читатель. А терпеливый промолчит, дочитает до конца.

Так вот, этот Онегин был, без сомненья, пушкинский, бесспорно, «имел отношение» и даже однофамильцем стал не случайно. Но жил он таинственно, от соседей имел свою тайну, таился (время было тихое, нынче вряд ли уцелел бы). Ненавидел жильца, жившего в доме напротив, имевшего фамилию д'Антес, весь их род ненавидел, до седых волос и лысин. И смерть Онегина, и вскрытие его завещания подтвердили, что были у него свои тайны, о которых люди сведущие (среди соседей его и среди фланеров на Елисейских Полях таких, впрочем, не водилось) были наслышаны. Но еще таинственней, чем обстоятельства, сопровождавшие его смерть, были обстоятельства его рождения, которое, как и у того Онегина, тоже, можно сказать, имело место почти что «на брегах Невы».