— Пьем за здоровье василевса! — пророкотал его голос.

Чаши еще не успели наполнить, а он уже снова предложил:

— За победу!

После этого императрица, сославшись на недомогание, поднялась из-за стола, извинилась и покинула шатер. За ней последовали жены приближенных.

Тогда-то и началось настоящее веселье. Цимбалы и лютни заполонили шатер музыкой; улыбки ярче заиграли на лицах хозяев и гостей. И только император сидел на своем походном троне мрачный и безмолвный, словно истукан. На его сухом желтом лице не проступало ни тени улыбки, ни гримасы гнева. Он был похож на икону, вечно безучастную к жизни. Когда музыка смолкла, Слав поднялся:

— Позволит ли василевс сказать мне еще несколько слов?

— Говори! — Комнин сделал знак худой рукой.

— Если василевс соблаговолит приказать, то завтра вечером мы захватим Клокотницкую крепость. Войска царя Асеня там еще нет, а в крепости у меня свои люди, которые нам без боя откроют ворота…

Слова деспота вывели императора из его мрачного состояния. Он обвел глазами своих приближенных. Их лица говорили, что предложение дикого горца пришлось им по душе.

— С божьей помощью, да будет так! — без выражения проговорил Комнин и посмотрел на летописцев.

Он правильно оценил ситуацию. С этого момента начинается его путь к славе, и это должно быть увековечено. Летописцы тут же развернули листы пергамента, по ним бойко забегали перья, записывая каждое слово императора.

Движение начала конница. За ней пошли ряды легкой и тяжелой пехоты, потом — охрана. Она плотным кольцом огораживала семью императора. Длинные копья стражи торчали, словно иглы огромного ежа. Обоз тянулся сзади, охраняемый легкой кавалерией и пехотой. С тяжелыми после выпитого вина головами шагали перед своими отрядами тысяцкие. Развевались штандарты и флаги. Топот вооруженной до зубов армии, лязг оружия, голоса людей сливались в сплошной гул.

Действительно, огромна была армия Феодора Комнина. По временам император оглядывался назад, осматривая людской поток, запрудивший дороги, разлившийся далеко по обеим сторонам ее. Одни участвовали в походе ради славы, другие — ради золота, третьи ради красивых женщин, а некоторые хотели иметь все это, вместе взятое. Он, василевс, был из последних, его желания были поистине императорскими. Он ведь не кто-нибудь, а сам Комнин, страшный судия для латинян, никейцев и болгар. И он отхватит себе в этом походе не крошку, а большой увесистый каравай. Когда же он насытится, из рук его посыплются крошечки и для других.

Конница Слава шла в стороне от обоза и охраны императора. Ближе к центру двигалась его пехота и железные ряды ромейских конников. Они окружали со всех сторон повозки знатных особ. Их жены, щедрые на улыбки, взгляды и восторги, выглядывали из-под занавесок расписных карет.

Но вдруг шум и голоса стали стихать.

Император посмотрел вперед и увидел Медоградскую крепость, на башнях и крепостных стенах которой развевались боевые болгарские флаги. На виду войск императора несколько пеших болгарских воинов поторопились скрыться за стенами крепости. К югу от высоких стен цитадели поднимался лес, таинственный и мрачный. Дорога дальше шла через лес, в обход гор. При этом Клокотницкая крепость оставалась в тылу у ромеев. На ее стенах тоже развевались болгарские флаги.

— Деспота ко мне! — приказал император.

И когда копья императорской стражи разомкнулись, чтобы пропустить Слава, Феодор Комнин, сдвинув брови, кивнул в сторону крепостей:

— Как это понять?

— Опоздали, мой василевс…

Феодор Комнин больше не взглянул на него.

— Ночевать будем здесь!

Свита императора волновалась. Почти никто не смог заснуть. Наскоро укрепленный лагерь плохо прикрывал местонахождение императора. А нападения можно было ожидать каждую минуту. Дальние огни, разложенные болгарами, пробивались сквозь мрак ночи, они дрожали и светились, словно глаза лазутчиков.

Император не раз выходил из шатра, всматривался в ночь. Он понимал, что эти костры — какие-то сигналы и они предупреждают кого-то. Но кого и о чем? Во влажной тьме ночи, полной неясных шорохов и шумов, они казались особенно зловещими. «А если я недооценил силы болгарского царя?» — подумал Комнин.

Но нет, Феодор Комнин был уверен в непобедимости своей армии. Он видел, как опасность вдруг подтянула нестройные ряды пехоты, а его испытанные воины притихли в мрачной решимости. Император ни на минуту не сомневался в своей завтрашней победе. Он тревожился лишь за ту часть тяжелого обоза, которая отстала по дороге. А там были подводы со стенобитными орудиями, камнеметами и штурмовыми лестницами.

Феодор Комнин надеялся, что болгарские флаги на крепостных стенах все-таки не царские, а каких-нибудь местных боляр и воевод. Он все еще не мог поверить, что за такой короткий срок войска царя и он сам успели прийти сюда, в окрестности Клокотницы. Видимо, Слав, сказав, что они запаздывают, был не прав, и их нападение все-таки будет для болгар неожиданным. Ну, да утро вечера мудренее, подумал Комнин и вернулся в шатер. Он заметил, как с мягкой подушки поднялась темноволосая головка дочери, и хотел было пройти молча, но девочка остановила его.

— Папа, они здесь? — спросила она.

— О ком ты спрашиваешь, дочка?

— О болгарах…

— Не думай о них, дочка, спи! — сказал Комнин.

Но сам он долго не мог сомкнуть глаз. Короткий сон его был нарушен раскатистым ржаньем коней и глухим топотом копыт. Император вскочил. Слуга помог ему одеться. Вошел перепуганный Маттео Занте и сообщил, что болгары пытались напасть на стан ромеев. Под прикрытием ночи они подошли совсем близко. Их стрелой ранен оруженосец. Император вышел из шатра, зябко поежился от холодного предрассветного ветра. Вокруг разлилась тишина, странная тишина, словно и не было рядом никаких болгар. Лишь хриплое кукареканье далеких петухов нарушало ее. Совсем рядом темнел лес, страшный и затаившийся. Мутная белизна цедилась с востока в черноту неба. И небо уже вычерчивало кривую линию холмов и скал, а внизу, в долинах еще таился мрак, черный, как смола. И хотя перед ромейским лагерем простиралось голое поле, императору казалось, что лес подступает все ближе и ближе и вот-вот навалится на его войска. Скорее бы рассвело. Но рассвет словно нарочно медлил. А болгары тем временем совершили еще одно нападение. Их быстрая куманская конница бесшумно подошла к заградительному рубежу ромеев, туда, где лагерь был почти не защищен. Вчера в спешке ромеи едва успели прикрыться одним рядом островерхих кольев и телегами легкого обоза. Волчьи ямы выкопали лишь в отдельных местах, но в них не попал ни один всадник. Значит, болгарские передовые отряды наблюдали за ними с близкого расстояния и хорошо знали местность. Стало ясно, что они поджидали их здесь уже несколько дней. На этот раз стрелы нападающих достигли шатров легкой пехоты, у коновязей было ранено пять коней. Они сорвались с привязи и, подгоняемые болью, стали носиться по лагерю. Крики падающих, конское ржание и топот подняли ромеев, они схватились за оружие. Визг и вопли женщин усилили общую панику. Уже никто не мог спать. Восход солнца застал войска Комнина на ногах.

…Солнце осветило обе армии, выстроившиеся друг против друга. Уже полчаса они стояли так, готовые броситься в кровавую битву, но пока не двигались. Многочисленность болгарской армии внушала ромеям тревогу. К тому же они не без основания считали, что болгары хотят, спрятав в лесу и в долине реки значительную часть своих войск, ударить по ним в определенный момент.

На копье одного из болгарских боляр развевался кусок белого пергамента.

— Что это такое? — спрашивали друг друга ромеи.

Некоторые пытались еще и пошутить:

— Скоро он попадет к нам в руки. Тогда почитаем, что на нем написано.

Никто из воинов Комнина не двинулся с места и тогда, когда легкая конница куманов с криками и улюлюканьем устремилась вперед. Ромеи лишь подняли щиты, чтобы огородиться от стрел. Ряды императорских воинов растянулись в дуги, концы которых упирались в охрану лагеря, где находился императорский двор. На правом и левом флангах стояла ромейская конница, готовая броситься в бой при первом наметившемся успехе. Тяжелых пехотинцев выставили вперед. Длинные копья первых четырех рядов угрожающе ощетинились. Высокие щиты их создавали своеобразную крепость. Боевой строй ромеев замыкали воины Слава. В первых рядах его пехоты стоял Иван Звездица. Рядом с ним, внимательно следя за происходящим, находились Добрик и Манчо. Остальные сподвижники Слава были возле него. Конницей командовали Недю, воевода Семир и протоспафарий Добромир. На лицах воинов отражалась тревога, но лицо деспота было спокойно, сурово-сосредоточенно, а глаза горели желтым, режущим пламенем. Феодор Комнин все-таки не до конца верил в его искренность и потому отодвинул его войска подальше в тыл. Но это, думал Слав, и к лучшему. Как только дрогнут, попятятся назад первые ряды ромеев, он яростно ударит по ним и отрежет им путь к отступлению. Исход боя мог быть только один — победа Ивана Асеня.