Иван Асень повернул коня.

— Что скажете, боляре и воеводы?

Добрик Белгун вышел на несколько шагов вперед, приложил руку к глазам и, оглядев густой дальний лес, сказал:

— Там горы, государь. Лучше Комнина подождать здесь.

— И вы так думаете, боляре и воеводы? — спросил царь.

Те молчали, внимательно прощупывая глазами леса и дали. Горные быстрые речки пересекали густые леса, небольшие холмы, словно ядра, рассыпались по долине. Пересеченная местность подсказывала способ ведения войны — засады и неожиданные нападения. С большой армией тут не развернешься. Это было и хорошо для Ивана Асеня, и плохо. В ближних лесах могла бы укрыться куманская конница, но никто не знал, где находятся ромеи. А они умеют использовать леса не хуже, чем болгары. Если остановиться здесь, то надо выбрать удобное место для лагеря. Кто знает, сколько времени придется поджидать армию Феодора Комнина.

— Государь, прежде чем определить место для лагеря, надо бы дозор послать, — сказал куманский военачальник Тертер.

— Выслать! — приказал Иван Асень.

Но не успели всадники скрыться вдали, как царь уже поднял руку и указал на место между двумя крепостями.

— Лагерь разбить тут…

Алекса сошел с коня, сделал несколько шагов, разминая одеревеневшие ноги. Солнце уже поднялось и начало припекать. Железные и кожаные доспехи, казалось, еще более отяжелели, но никто не смел расстегнуть пояса, отставить в сторону щит или меч. Алекса не решался приблизиться к царю. Он чувствовал: происходит что-то неладное. Гонцы от отца его еще не прибыли. И как он понял из шушуканья боляр и воевод, отец вообще не намеревается выступать на стороне царя.

Сердце юного севаста сжималось от боли. Отказать в помощи своим, обмануть царя?! Алекса такого никогда не простит отцу. Прилепился к Феодору Комнину, теперь силой не оторвешь, все за него воюет, словно за брата единоутробного. Севаст Алекса был зол и на боляр. Их косые и презрительные взгляды едва не вынуждали его хвататься за меч. Что они так смотрят на него? Отец его там, он-то здесь и еще докажет свою преданность царю!

Алекса сам повел коня на водопой. Подойдя к берегу, обернулся. Место для лагеря было выбрано царем удачно. С одной стороны возвышалась отвесная скала, а с другой текла вот эта речка, небольшая, но бурная. Алекса вдруг увидел царя, стоящего на пригорке и внимательно изучающего окрестности. Неподалеку от него темнели силуэты крепостей. Туда Иван Асень решил послать часть конницы и легкую пехоту. И делал это не потому, что его армия слишком мала и ее надо было прятать за каменные стены. Численность войск увеличивалась с каждым днем, местные боляре и воеводы непрерывным потоком шли к царю со своими отрядами. Так, болярин Сево из Добрича привел сто конных и вдвое больше пеших воинов. Но они были плохо вооружены, а таких царь приказал отправлять в крепости. Если придется держать оборону, то там они будут как раз на месте.

Прежде чем воины взялись за лопаты и топоры, чтобы строить лагерь, Иван Асень приказал расставить по холмам и скалам дозорных. Такая предосторожность была нелишней. Дальние разъезды до сих пор не обнаружили неприятеля. Где он — неизвестно. А царь никогда не доверял неизведанному. Этому научил его один нищий странник из тех, что в скитах доживают свою жизнь. Как-то вскоре после коронования Иван Асень возвращался из Трапезицы[203] и увидел этого нищего. Он задумчиво сидел у Сеченой скалы, греясь на солнце. Молодой царь поинтересовался, о чем так задумался старик.

— Я думаю о том свете, государь, — ответил нищий и, помолчав, добавил: — И мне страшно.

— Наверное, грешил много?

— Нет, государь, не поэтому я страшусь. Говорят, не бойся увиденного, а бойся невиданного. Оттуда, с того света, никто еще не возвращался, чтобы рассказать, каково там… А я всегда боялся неизведанного… И ты, государь, бойся.

Этот разговор навсегда остался в памяти Асеня. Совет нищего вдруг открыл ему глубокую истину. И потому Иван Асень сейчас сам обошел боевые ряды пехоты и куманской конницы, которые охраняли лагерь, укрепляемый кольями, бревнами, ограждаемый волчьими ямами и рвами.

Севаст Алекса с интересом наблюдал за движением людского муравейника. Отовсюду слышались удары топоров: одни рубили лес, другие заостряли бревна и колья, третьи вбивали их в землю. Все это делалось во имя жизни одних и смерти других. Алекса еще не участвовал в настоящих сражениях, никогда не слышал предсмертных криков, стонов и проклятий. Впервые ему предстояло биться не на живот, а на смерть, чтобы защитить от врага царя, свою землю и самого себя, чтобы беспримерным мужеством, храбростью и отвагой смыть то черное пятно, которым незаслуженно наградил его, как он считал, выживший из ума отец…

Рано в нынешнем году вернулись из теплых стран козодои. Голоса этих птиц, доносящиеся из сада, прервали тревожные мысли Слава. Приближался день, к которому он готовился много лет. Феодор Комнин выступил против болгарского царя и попросил у Слава помощи. За помощью к нему обратился и Иван Асень. Но если болгарские гонцы привезли царю невразумительный ответ деспота, то фессалоникийские послы обрадовали своего василевса хорошей вестью. Слав обещал на пути между Адрианополем и Клокотницей присоединиться к нему со всеми своими силами.

Эпирцу было чему радоваться, а людям, приближенным к Славу, чему печалиться. Они считали, что пришло самое время свести счеты с коварными ромеями. И Добрик, и Манчо, и Тасо, и все старые испытанные воеводы точили мечи для жестокой битвы. А как теперь объяснить решение деспота?!

Они обратились было за советом к Ивану Звездице. Но первый советник не сказал им ничего вразумительного. Тогда они пошли к самому Славу.

Деспот встретил их с улыбкой, что вовсе обескуражило воевод. Зная, зачем они к нему пришли, Слав все-таки хотел, чтобы они начали разговор. Воеводы нерешительно мялись, почесывали затылки. Смелее всех оказался Манчо. Он, взглянув на меч Калояна, висящий на стене, сказал:

— Слав, я некогда первый поднял этот меч и отрубил голову Янтаю, нарушившему клятву верности, которую мы вместе давали царю Калояну, покойному и законному государю. А сейчас ты хочешь вести нас против своих…

— Когда я говорил вам, что поведу вас против своих? — спросил деспот, сурово сдвинув брови.

— Нам ты ничего не сказал, но ромеям согласие дал…

— Ромеям я могу говорить, что хочу, а вам сейчас доверю то, о чем думаю. Я хотел открыть вам все перед самым походом. Но раз вы пришли… Но предупреждаю: если, узнав, что я задумал, кто-то из вас откажется идти со мной, тому ничего не останется, кроме смерти… — Деспот остановился, помолчал, оглядел стены своего жилища. — Сюда я, может быть, больше не вернусь, но пусть после моей кончины останется правда о верности Слава болгарской крови…

Воеводы и боляре не могли до конца понять мысли деспота и сурово молчали.

— Пришло время поквитаться с Комнином, востребовать с него высокую плату за все. Слушайте. Для вида я решил присоединиться к нему. А как начнется битва с царем Асенем, по моему сигналу наши войска ударят в спину ромеям… Все ли вам теперь ясно?

Воеводы и боляре были ошеломлены услышанным. Они жаждали сражаться на стороне болгар, и Слав предоставлял им такую возможность. Все хорошо знали о безграничном вероломстве ромеев, и Слав решил воспользоваться их же приемом. Но то, что он задумал, было исключительно рискованным делом. Однако Славу не раз приходилось сражаться на стороне Комнина, и кто сейчас заподозрит его в чем-то другом?

Боляре и воеводы подняли головы. И только теперь заметили архимандрита и Звездицу. Архимандрит вышел вперед и, подняв крест, произнес:

— Достойны ли вы земли своей, чада мои?

— Достойны, отче! — ответили все.

— Господь бог вам поможет!

Клавдиополит, не торопясь, перекрестил всех и вышел.

И опять раздался голос Манчо:

— А воинам что сказать, братья?