Райко с хохотом хлопнул грека по плечу.

— Так, так, правильно. Немало и у нас таких чернецов.

— Император, его мать и великий доместик Апокавк письменно поклялись нам исполнить все, что мы требовали на площадях фракийских городов, — невозмутимо продолжал зилот, только отпустил рукоять меча и стал подчеркивать свои слова жестом руки. — А мы поклялись не складывать оружия, пока не будет низвергнут в прах этот самый Кантакузен, да запишется имя его рядом с именем врага божия! Вот уже три года держим мы свое слово в стенах Солуни и Одрина. То же делали бы мы и в Полистилоне и в Периторе, если бы Кантакузен не призвал в помощь богатым агарян и наемных стратио-тов. Но тут, брат-деспот, мы услыхали о тебе!

И он протянул руку к Момчилу.

— Ты понимаешь, Момчил? — начал он тихо, но затем продолжал, все сильней и сильней повышая голос и не сводя глаз с неподвижного, безмолвного воеводы. — Мы, ромеи, протягиваем руку тебе, болгарину! Часто ли бывало это при наших отцах и дедах? Видано ли, чтобы ромей и болгарин боролись плечо к плечу за одно и то же дело?

Евстратий обвел взглядом момчиловцев, которые слушали, вытянув шеи.

— Дошло до нас, — продолжал он, — что к тебе явились послы великого доместика — узнать, не отпадешь ли ты от Кантакузена. Хоть ты ничего не ответил, но дал им понять, что самозванец тебе не друг, а враг. Это — первое. А второе — мы о тебе расспрашивали и ^{54 55} узнали, что ты хороший человек, сам бунтуешь против богатых и сильных. Такой не обманет, — подумали мы, — хоть он и болгарин, то есть варвар, как говорят у нас, у ромеев, уж не прогневайся, твоя милость! Он не ищет власти и земли, чтобы свое достояние увеличить, а жалеет бедных, замученных людей. Какое же еще нужно доказательство? И вот, как тебе известно, я, Иоанн Кар-пуцис и Хараламбос Севасту встретились с тобой, с божьей помощью обо всем договорились и счастливо исполнили задуманное. Ты разбил Кантакузеновых союзников,* а мы взяли крепость и перебили верных псов диди-мотикского императора. Город в наших руках. Что ты думаешь делать дальше? — спросил в заключение грек, понизив голос и робко глядя на Момчила.

Воевода вздрогнул.

— Что думаю делать? — медленно начал он, поднимая глаза на собеседника. — Да как мы уже говорили: город — ваш, распоряжайтесь в нем и устраивайтесь по своим законам и обычаям. Я прошу только об одном: чтобы мне и моим людям были открыты ворота в Поли-стилон, если нас будет преследовать враг или вообще постигнет какая-нибудь неудача. Враг у нас общий. Вам не отразить его без меня, и мне нелегко придется, коли у меня не будет за спиной твердыни, где бы можно было укрыться и отдохнуть. Согласны, братья-зилоты?

Евстратий ответил не сразу, а сперва пошептался со своими.

— Мы все согласны, как перед всевышним! — промолвил он затем, подняв руку к небу. — Хочешь, поклянемся перед иконой или перед святым причастием, что не обманем?

Момчил махнул рукой. Некоторое время он, ни слова не говоря, пристально глядел на зилотов. Пламя факелов озаряло его задумчивое лицо.

— Вы такие же, как мы: тоже хлеб, политый потом и слезами, едите, — начал он, на этот раз по-гречески.— Зачем мне ваша клятва? Я ничего не хочу: ни царство ваше не собираюсь захватывать, ни родной ваш язык позабыть вас заставить. Живите себе спокойно да добра наживайте. Только помните: земля просторная, а для мук и неволи на ней не должно быть места. Да время придет, их вовсе не будет, — громко и веско промолвил он, топнув ногой. — Опротивело земле пить кровь чел_ов_ечесКую, пресытилась она ею. И небо вопли да промяты! ^б°ль^ше слышать не хочет.

Вдруг он прервал свою речь и с кривой улыбк°^{й при}бавил:

_— Только будьте тверды. И вооружитесь как следует! А пока прощайте, братья-зилоты, идите по своим дедам.

З_илоты зашевелились, стали перешептываться. Двое _{из их г}руппы вышли вперед и обменялись с вое^водой _крепким рукопожатием. Ставру тоже протянул ему ^руку.

— Будь нашим гостем, деспот-воевода, — промол^вил он. — Переночуй со своими людьми в городе. Мы ^всех накормим, напоим.

— Спасибо, Евстратий, — ответил Момчил, отрицательно покачав головой. — Люди выпьют, языки развяжутся — недалеко и до ссоры. Лучше выдай нам съестные припасы и вино. Мы сами поужинаем и за здоровье ваше издали выпьем.

— Мудро говорит воевода, — поддержал Раденко. — Вино — враг согласия.

— Ладно. Так и сделаем. Пришлем вам вина и пр' 'пасов через Западные ворота, — ответил Евстратий, уходя.— А ты, деспот-воевода, помни, что в Периторе есть зилоты. Хараламбос расскажет им обо всех твоих славных делах; когда ты осадишь город, они окажут тебе помощь изнутри. — И, помахав рукой, он присоединился к остальным, ушедшим вперед.

Когда зилоты скрылись за оградой пристани, кольцо момчиловцев распалось, и они, громко беседуя обо всем виденном и слышанном, стали расходиться по своим отрядам. Известие об ужине заставило их заметно повеселеть. То тут, то там раздавался смех, слышались шутки.

Момчилу подвели коня, и воевода поспешно сел на него.

— Эй, Райко, Нистор и ты, побратим Раденко! — громко крикнул он. — Возьмите людей и ступайте к Западным воротам. Поедим, отдохнем, а потом, пока не рассвело, сделаем небольшой переход. Чтоб Кантакузену не пришлось дожидаться, когда мы в димотикские ворота постучимся. Верно?

, Он подъехал к полуразрушенному шатру.

— А ты, боярин, что будешь делать? — обратился он с вопросом к Игрилу, сидевшему неподвижно возле девушки и озабоченно на нее глядевшему.

— Если позволишь, поеду с тобой, а нет — останусь здесь, пока с божьей помощью не поправится моя невеста, — усталым голосом ответил Игрил.

— Невеста? — чуть слышно прошептал Момчил, и в глазах его вспыхнул злой огонь. Но, овладев собой, он спросил только:

— Как она?

— Спит и бредит. Верно, горячка, — тихо ответил Игрил.

— Вот что, боярин, — помолчав, промолвил Момчил тихо, печально. — Коли в самом деле хочешь с нами, едем. Девушка напугалась и дня через три встанет. А от царапины следа не останется. Наши ей носилки сделают. Как посестриму носить ее будут. Спрячем ее куда-нибудь, пока с Кантакузеном не разделаемся. Да, вот что! — вдруг сказал он громко. — Лучше всего отвези ты ее в Цепино, в монастырь, к сестре моей. И к Елене, — прибавил он, понизив голос. — Ведь вы с ней— родня. Как я сразу не сообразил!

Игрил быстро поднялся и, кинув взгляд на девушку, не проснулась ли она, подошел к Момчилу.

— Хорошо, воевода, — промолвил он, глядя ему в глаза. — Только разреши мне, после того как я отвезу ее туда, вернуться к тебе.

— Ко мне? — удивился Момчил и насмешливо улыбнулся. — Чего тебе здесь надо, боярин, у таких головорезов, которые ни царя не признают, ни богу свечей не ставят? Поезжай лучше в Тырново. Александр будет тебе рад.

Игрил пожал плечами.

— Успею съездить и в Тырново. А с тобой быть хочу, потому что должен отомстить одному кантакузеновскому человеку. В жизни своей не забуду одной греческой лисицы, что возле Умура в шатре его сидела и погубить меня ему нашептывала. Я расскажу тебе об этом при случае, — прибавил он, потрепав Момчилова коня по шее.

— Ладно, поедем, — ответил Момчил. — И оставайся у нас, сколько хочешь. Только знай: с волками жить — по-волчьи выть. Ребята мои шибко не любят бояр: так что ты о своем боярстве не рассказывай. Как невесту-то зовут?

— Эйлюль.

— Эйлюль, — повторил воевода, но в сердце его про-

з_Ву_Чало, как эхо: «Елена». Мысли его приняли дру^г°^е направление, и он, быстро наклонившись над ш^{ееи коня}, глухо промолвил: _о

— Коли тебе жизнь мила, боярин, не говори в друго^и раз о боярышне Елене и о том, как я увез ее с пост^оя_лого двора, а потом на волю отпустил. Слышишь? Н^и сло_ва! И свою невесту Елен... Эйлюль спрячь как следует. Здесь женщинам не место, — закончил он, чуть не крича, и яростно вонзил в бока коня свои длинные шпоры.