Сыбо поглядел на новых гостей, перекликающихся со своими соплеменниками, потом кинул взгляд в сторону двора, встал и разбудил Гедеона.

— Пойдем! — сказал он. — Подымай медведицу!

Чуйпетлевец поднялся, что-то сердито проворчав себе

под нос. Дернул за веревку и пнул дремлющего зверя ногой.

— Ну-у, Станка!

Медведица огрызнулась, но тоже покорно поднялась с земли. .

— Вставай, пойдем домой! — ободрительно сказал ей Гедеон и, громко, протяжно зевнув, дернул за веревку, поиукая зверя.

Но ей, видимо, вовсе не хотелось домой. Она повернула голову '< постоялому двору и, подняв морду, стала принюхиваться. Потом тихо, довольно заворчала.

— Чует Станка, где жареным пахнет, — засмеялся Сыбо. — Пошли, пошли на постоялый двор! На пиру и для нее и для нас местечко найдется.

Медведица словно поняла оказанное хусаром: она сильно потянула к воротам. Но Гедеон не сдвинулся с места.

— Не хочу я на пир, — пробормотал он, упрямо сдерживая зверя. — Пойду к Коложеге!

— Да на что тебе Коложега? — сердито, но сдержанно возразил Сыбо. — Чай, не убежит. Ишь ты, за царской трапезой пировать не желает! Идем, говорю! Смотр и, повара уж хлопочут.

И Сыбо опять устремил взгляд на постоялый двор. Там в самом деле уже забегали царские слуги, засучив рукава, с полными блюдами в руках. Медведица зарычала еще громче, усиленно принюхиваясь.

— Не пойду, — повторил Гедеон, махнув рукой.— Обрад заругает.

— Дался тебе Обрад. Ну, почему не пойдешь?

Гедеон почесал себе затылок, наморщил л об, но, видимо, никак не мог собраться с мыслями.

— Заругает, — повторил он только.

Потом, словно вдруг сообразив, прибавил:

— Грех.

Тут Сыбо не на шутку рассердился.

— Грех, грех! Обрад заругает! — разворчался он так, что даже захрипел еще сильней. — Да провались и Обрад и все ваше богомильское село! Медведь вас всех заешь и засуха иссуши! Вот я сейчас крикну, что ты иконам не молишься и л б а себе не крестишь, так царь вел ит татарам с живого с тебя кожу содрать!

Крестьянин поглядел на него испуганно, но вдруг сверкнул глазом.

— Что ж, кричи, — промолвил он глухо, но внятно.— А я скажу царю, что ты не из нашего села, а хусар.

Сыбо поглядел на него, слегка озадаченный.

— Глуп-глуп, а на это ума хватило, — промолвил он в раздумье. — Ну ладно, ступай к Коложеге, а веревку давай мне. Станка и с одним поводырем плясать будет.

И он хотел взяться за веревку. Но Гедеон отдернул ее.

— Не дам, — упрямо сказал он.

— И не надо. Медведица сама за мной пойдет. Идем, Станка, — весело крикнул Сыбо. — Что-нибудь нам с тобой от царя да перепадет!

Он шагнул и, вытянув из-за пазухи похожую на свистульку маленькую свирель, заиграл веселую, подмывающую мелодию.

Медведица стала натягивать веревку сильней, сильней и потащила за собой Гедеона.

Так все трое — впереди Сыбо со свирелью, за ним медведица и позади упирающийся Гедеон — вступили в широкие ворота постоялого двора.

То приплясывая, то притопывая на одном месте, Сыбо обош ел боя рские колымаги и, сделав б о льшо й полукруг, приблизился к двери во внутреннее помещение. Там он остановился, стукнул дубинкой о порог и, пнув ногой медведицу, громко запел:

Царь си^ит у себя в палатах,

За столом сидит золоченым,

Пьет вино, что ему из подвалов Его верные слуги носят,

Из больших наливают бочек,

Своего царя угощают...

Медведица поднялась на дыбы и: заревела.

— Ну-ка, Станка, попляши! — крикнул ей Сыбо и затянул другую:

Белка сделала зарубки На ореховой скорлупа:

Любят девок старики,

А старушек пареньки.

Баба старая узнала, Прихорашиваться стала:

Вместо брошек и серег —

Козьи ножки да скребок.

В косы — веник: глянуть любо! Частый гребень — чем не зубы? Пакля — чем не волоса?

И пошла баба плясать!

— Ну-ка, Станка, покажи. как стар ух а в хороводе плясала! — продолжал Сыбо, всунув дубину в передние лапы медведицы, чтоб она не упала, и заглядывая одним глазом в горницу. откуда слышался стук передвигаемой посуды, смех, крики. Медведица лениво затопталась на одном месте, покачивая головой и принюхиваясь к запаху из двери. Скоро вокруг обоих поводырей собралась толпа слуг с пустыми подносами и мехами из-под вина; было тут и несколько телохранителей с латами, что сняли с себя хозяева. Не обошлось и без нищего, который стал гнусавым голо сом подтягивать Сыбо.

Когда медведица, изобр азив пляску старухи, утомленная, присела на землю, толпа захохотала.

— Спасибо Станке, славно пляшет! — промолвил краснощекий телохранитель. — Только не та ли это медведица, которая царскую сноху и царевича напугала?

— А хоть бы и та, что из этого? — дерзко возразил Сыбо. — Кабы тот сокольничий не выпустил сокола, медведица сидела бы себе спокойно.

— И то правда, — примирительно заметил другой. — Ведь сокол ей ухо разорвал.

— Благодари бога, чго царевич милостив. Не обмотай дочка боярина Петра веревки и не обнажи во-время бояре своих мечей, как знать, что было бы с царской сно -хой, — снова вмеша л с я толстый телохранитель.— А тогда и медведице и поводырям валяться бы на дороге в куски изрубленными.

Толпа громко засмеялась.

— А где боярышня Елена? — осведомился Сыбо, делая вид, будто не слышит смеха. — Станка все про нее спрашивает. Правда, Станка?

Слава боярышне Елене!

Не жемчуг низать ей мелкий,

Не желтые отцовские червонцы...

Тут в дверях появился улыбающийся молодой боярин.

— Поводыри? Входите скорей. Царевич зовет. Только крепче держите медведя, — сказал он и опять скрылся.

Сыбо первым перешагнул порог горницы, за ним — медведица и Гедеон. Войдя, Сыбо снял шапку и поклонился до земли. Потом кинул быстрый взгляд вокруг.

Хотя на дворе еще не совсем смерклось, в горнице было темно, и поэтому вдоль стен горели сосновые лучи -

ны, а в углу перед иконостасом мерцала зажженная Ху-бавелой лампада. Скамьи теперь не было видно: она была вся застлана дорогими мехами и коврами, завалена пышными, как снопы, подушками. На ней сидело человек тридцать: мужчины по одну сторону горницы, женщины по другую. А посредине и выше остальных — царевич с молодой женой. Михаил-Асень, видимо, с нетерпением ждал появления медведицы; увидев, что она, по приказанию Сыбо, кланяется в землю, он расхохотался и тут же кинул поводырю одну пару 1 Молодая сперва не заметила вошедших, занятая двумя своими забавами: обезьянкой, которая таскала у нее еду с тарелки и набивала себе щеки, так что они чуть не лопались, и арапчонком, таращившим во все стороны свои огромные глаза и скалившим прекрасные белые зубы. Но при виде зверя, который так ее испугал у ворот постоялого двора, на лице ее изобразился ужас, смешанный с любопытством, и она крепко прижалась к гордой пожилой женщине, сидевшей направо от нее. Возле царевича сидел Раксин. Выражение лица его было, как всегда, умное и спокойное; и тут, за столом, он глядел вокруг внимательно, следил за порядком. Боярышня Елена находилась неподалеку от маленькой новобрачной; заметив, что та испугалась медведицы, она наклонилась над столом и что-то шепнула ей на ухо. Дальше сидели остальные бояре и боярыни. Византийцы выделялись тем, что держались серьезнее, да еще потому, что переглянулись иронически, когда Михаил-Асень со смехом кинул Сыбо пару. Покрытые тонкими белыми скатертями столы ломились от яств, серебряных кувшинов и графинов, полных пенистого вина. Между блюд прямо на скатерти были навалены горы орехов, изюму, миндаля. Сыбо заметил, что перед каждым пирующим стояла серебряная тарелка, а перед царевичем и его женой тарелки были большего размера и золотые. Вокруг всего стола тянулся общий полотняный утиральник.

Медведица беспокойно задвигалась, зарычала.

— Чего она хочет? — спросил царевич, приподнимаясь, чтобы лучше видеть — Пускай попляшет!

И, наклонившись к маленькой Марии, он что-то шепнул ей на ухо. ²³