— Молодой Шишман — настойчивый юноша, — начал, понизив голос, боярин. — Он никогда не забудет, что корона Асена принадлежит ему, а не какому-то Александру, который только и знает что охотиться да обивает пороги красивых тырновчанок. Теперь, говорят, ему приглянулась одна еврейка.
— Пустили козла в огород! — воскликнул Райко, хлопая себя по ляжкам. — Ай да Двойная борода!
— Ты, наверно, знаешь, — продолжал боярин, не обращая на него внимания, — что Шишман ездил в Россию к татарам и вернулся от них не с пустыми руками. Хан обещал ему свою помощь. По данному знаку он ударит со стороны Дуная. А знаком будет...
Момчил быстро наклонился, схватив пленника за руку.
— Постой, боярин! Ты мне все так подробно рассказываешь, будто мы с тобой закадычные друзья. А что, если я пошлю гонца к Александру и все ему передам? Ты знаешь: ведь он здесь в лесу, на охоте!
Вдруг Райко ударил себя по лбу.
— Ах, братец Момчилко, я совсем забыл! Один пастух разговаривал с царем в лесу. Экая башка у меня — хоть кол на ней теши, ничего не соображает! А откуда знаешь, что царь здесь?
— Я был в Одрине на Комниновом лугу, на царской свадьбе гулял,— усмехнувшись, тихо промолвил Момчил.
— На свадьбе! На царской свадьбе! — воскликнул Райко, всплеснув руками и открыв рот от удивления. — Как же ты не побоялся, братец, что тебя увидят, узнают? Нет такого кастрофилакта 1 и катепана по обе стороны границы, которому тень твоя не была бы известна.
— Пускай, — твердо возразил Момчил. — Этого мне и надо. Сидел я на свадьбе на видном месте, как боярин, и царское вино пил. Ну велика ли хитрость за боярина сойти? Надел расшитые золотом одежды и шлем с пером, да сиди гордый, надутый.
И, обернувшись к пленнику, поглядел на него, прищурившись.
— Такую птицу, как ты, царь Александр в золотую клетку посадит. А царице твоей и сыну Михаила в Царь-граде тесно будет. Болгарский царь теперь с Андроником породнился.
— Со мной, хусар, делай что хочешь, — надменно промолвил Воислав. —А царица и Стефан Шишман — в надежном месте. Царица Неда поехала в Дубровник 17 18 к родным, а Шишман хоть и в Царьграде — сильного друга имеет.
— Какого друга?
— Великого доместика 19 Иоанна Кантакузена.
— Эта лисица что-то замышляет, — задумчиво и как бы про себя промолвил Момчил.
Он помолчал, нахмурившись.
— Ты о каком-то знаке говорил? —вдруг спросил он, вытягиваясь на медвежьей шкуре. — Какой он?
Боярин кинул быстрый взгляд на дверь, на окна, потом наклонился над Момчилом и надменно произнес:
— Голова самого Иоанна-Александра.
— А кто снимет ее у него с плеч, боярин? Она ведь царская, не хусарская.
Боярин как будто не решился сразу ответить, хотя лицо его приняло гордое, почти дерзкое выражение. Он снял шлем, выдернул одно из вороновых перьев — то, что осталось целым, — и протянул его Момчилу.
— Это перо воткнула мне в шлем сама царица, — промолвил он, глядя прямо в глаза воеводе. — Для того чтоб я передал его тебе. Понимаешь, что это означает, Момчил?
Но тот глядел на него, ничего не говоря и не протягивая руки к перу.
— Это означает, — продолжал пленник, — что тот, кто прольет царскую кровь, станет одним из первых людей в государстве. Хочешь быть боярином и вельможей, воевода?
Момчил продолжал молча смотреть на боярина, не сводя с него глаз, но словно не видя его, а всматриваясь во что-то другое, далекое и уходящее. Перо взял Райко. С любопытством повертел его, понюхал даже, посмотрел на свет, потом, как-то особенно блеснув глазами, вернул боярину.
Момчил сделал движение.
— Воткни его обратно! — властно промолвил он. — Момчил — не цареубийца. Возьми вельможество себе. Оно тебе больше к лицу.
— Хорошо, — ответил после небольшого молчания пленник. — Я сделаю это сам. Еще не поздно. Дай мне только сотню храбрых молодцов да верни коня. Царь еще гоняется по лесу за оленями. А когда татары перейдут Дунай, собери побольше людей и ударь на Тырново. Царь и царица обещают всем хусарам царское прощенье и пир. А ты возьмешь что хочешь, — по своему выбору!
— Этому не бывать, — тихо ответил Момчил. — Бери коня. Ты свободен. Поезжай на все четыре стороны. Я со своими хусарами против Тырнова вместе с татарами не выступлю. Это мое последнее слово.
— Как знаешь, воевода, — сказал боярин, и прежняя горделивая улыбка заиграла у него на губах. — Только ты делаешь ошибку. Не теперь, так через год, через два Шишман взойдет на престол, и тогда плохо придется тем, кто не захотел поддержать его. В Болгарии не один только я — враг Александра. Назови имя Шишмана в Бди-не, 1 увидишь, сколько народу откликнется, вооруженного с головы до пят. Не забывай и того, что брат царя Михаила Белаур еще жив и здравствует.
— Послушай, боярин! — промолвил Момчил, вставая.
Он прошелся несколько раз взад и вперед по горнице,
причем длинный меч колотил его по ногам. Наконец остановился в раздумье, сверкая глазами.
— Вам, боярам, только бы царей ставить да свергать. Другой у вас заботы нет, — начал он. — А какая от этого государству и народу польза, о том и не помышляете. Вы самому дьяволу готовы кадилом махать, ежели он вам помочь обещает. Кто сегодня вам друг, завтра — враг или помеха. Ты вот татар хочешь на помощь себе звать. А знаешь, что за люди татары эти? Слыхал песню об Ивайло-свинопасе 2, что с татарами боролся, а потом царем в Тырнове стал? Слыхал, а?
— Может, тебе не боярином, а царем стать захотелось? Прежде царем свинарь был, а теперь хусар станет, — кинул насмешливо боярин.
— Царем в Тырнове быть не хочу, — возразил Момчил ровным голосом, но слегка прищурившись. — И тому Ивайле тоже надо было не царем становиться и брать царицу Марию в жены, а с дружиной оставаться и народ от татар оборонять. Правильно поэтому татарский хан 20 21 сделал, что голову ему отрубил, как в песне поется. А еще поется в ней о младенце, в утробе матери возопившем о сожженных нивах, о бессчетных рабах и рабынях, татарами в полон уведенных. Об этом твои царь с царицей подумали?
— Может, оно и так, только Шишман на царство богом миропомазан и вернет себе престол во что бы то ни стало.
— Что ж, с богом, только я пальцем для него не пошевелю, — ответил Момчил, опять садясь на медвежью шкуру. — Какой толк от царя, который народ свой в татарскую неволю отдает!
Он махнул рукой и закрыл глаза.
Боярин несколько раз взглядывал на Райка, как бы прося его о помощи. Но тот опять дремал, сидя на своем месте.
Момчил открыл глаза.
— Боярин Воислав, — промолвил он, — ты меня искал и нашел. Сказал мне то, что хотел. Мои хусары взяли тебя как языка, но, видно, я больше твоего знаю о свадьбе. Теперь ступай куда знаешь! Я прикажу вернуть тебе и коня и оружие. И дай нам бог встретиться друзьями.
Пленник только вздохнул; по лицу его было видно, что ему нелегко пережить неудачу.
— Ты упрям, — сказал он наконец. — И пожалеешь об этом. Ну да ладно. Спасибо, что меня отпускаешь! Только одно хочу я спросить у тебя: почему твои удальцы и ты сам все о царской свадьбе толкуете? Не задумал ли ты ее ограбить? У тебя что-то на уме.
Момчил кивнул.
— Есть кое-что на уме. Затем я и от кира Пантелеймона убежал и в Одрине был. Только одного ты не угадал. Не свадьбу ограбить я хочу, а невесту украсть.
И, не давая изумленному боярину времени ни о чем спросить, он крикнул лежащему на кровати Сыбо:
— Эй, побратим Сыбо!
Тот не пошевельнулся и продолжал храпеть.
— Спит, — промолвил Момчил. — Райко, разбуди его! Пора нам насчет царской свадьбы подумать.
Райко очнулся, вскочил, потянулся, подошел к кровати и принялся расталкивать Сыбо. Наконец тот открыл глаза и быстро сел на своем ложе.
— Что, что такое? — испуганно пробормотал он, полусонный. Потом, увидев смеющегося Райко, закричал:
— Что стоишь на крепостной стене и зубы скалишь? Момчил окружен! Скорей на помощь!
