Он распахнул дверь.

Лондон пребывал в эйфории по поводу празднования победы. Главным героем дня был русский царь. Утонченные выпады, которыми обменивались его императорское величество России и принц-регент, служили темой для бесконечных пересудов. Вставшие лагерем в Гайд-парке казаки приводили в восторг весь бомонд, выезжавший на ежедневные прогулки, чтобы поглазеть на этих необычных гостей. В парках пускали фейерверки, вино и веселье лились нескончаемой рекой. Судьба двух маленьких княжеств, даже в свете предстоявшего бракосочетания королевских особ, мало кого волновала. Эрцгерцог Николас из Глариена считался всего лишь украшением, по крайней мере до тех пор, пока не прибыл лично.

Николас кисло ухмылялся, наблюдая за тем, как великосветские хозяйки сначала по привычке фальшиво восторгались его умом и обаянием, потом вдруг начинали из кожи вон лезть, чтобы добиться его расположения. Приглашения – и корректные, и не очень – приходили ежедневно. Какая жалость, что его невеста сидит взаперти, оправляясь после внезапной болезни и тягот пути! Какая удача, что граф Карл Занич прибыл, чтобы предложить свою поддержку и обаяние!

Дворы Альвии и Глариена остановились в Риволкс-Хаусе – лондонском доме маркиза, который, будучи в отъезде, с радостью предложил свою собственность в распоряжение правительства. Огромный особняк располагался на частных землях у Пиккадилли в окружении садов – настоящий оазис безмятежного спокойствия в центре Лондона. С виду дом был просто великолепен, но комнаты отчего-то казались холодными и неуютными. В парадной спальне доминировала кровать. На каждом углу балдахина красовалось по короне, украшенной золотыми листьями клубники и серебряными шариками. Но Николас не замечал ничего вокруг. Он стоял и смотрел на картину. По длинной, залитой штормовыми водами долине под хмурыми небесами неслась к далеким вересковым пустошам белая лошадь.

Многие комнаты оставались запертыми, в том числе музыкальная и личный кабинет маркиза. За исключением этого, огромный дом с двумя крыльями и общими комнатами в центре был в полном распоряжении гостей. Так называемая принцесса София со своими фрейлинами занимала одно крыло, Николас со своим двором – другое. Графу Карлу Заничу, его кузену, само собой разумеется, были отведены личные покои. София никуда не выходила, ссылаясь на жуткую простуду. Николас ежедневно засыпал ее подарками – небольшими вещицами, выбранными его секретарем в Глариене, – и от всей души надеялся, что они попадают к Пенни.

За три дня до свадьбы кортеж карет растянулся по всей Пэлл-Мэлл и Кокспер-стрит. Принц-регент давал прием в Карлтон-Хаусе. Николас ничуть не удивился, когда русский царь отозвал его в сторонку, желая переброситься словечком.

– Ходят слухи, – сказал царь Александр на безупречном французском, – что принцесса София может отклонить сегодняшнее приглашение, как и все прочие до этого. Это уже попахивает прямым публичным оскорблением союзников. Мы волнуемся.

– Отклонить, сир? – улыбнулся Николас. – Надеюсь, этого не случится. Иначе можно подумать, что она собирается отказаться от нашей свадьбы. Если она решится на это, мне придется отречься от своих притязаний на Глариен, поскольку мы не сможем и далее выполнять свои обязательства по договору.

Карл вальяжно подошел к ним и низко поклонился государю всея Руси.

– Граф Занич! – воскликнул царь. – Ваш эрцгерцог поговаривает о том, чтобы отказаться от трона, если женщина отвергнет его. Вам не кажется это полным безрассудством?

– Сир, любовь преданных подданных его королевского высочества никогда не позволит ему пойти на столь отчаянный шаг, – ответил Карл.

– А как насчет моих не столь преданных подданных? – поинтересовался Николас. – Каково им будет, если Альвия бросит меня?

– Не могу знать, сир. – Карл еле сдержал торжествующую улыбку. – За них ничего сказать не могу.

Николас положил руку на плечо Карла поверх тяжелого галуна и плотной ткани полковничьей формы. Каждый мускул Карла звенел от возбуждения и предвкушения.

Царь Александр улыбнулся. Весьма проницательный и в то же время сентиментальный, он явно был поражен сложившейся ситуацией. Сплетни уже раскинули свои щупальца. София не может присутствовать, потому что ее нет в Лондоне. Она отказалась от свадьбы. Николас будет раздавлен. Светские дамы Лондона изображали ужас, вынашивая планы, как бы исхитриться и предложить эрцгерцогу утешение. Карл уже добрался до представителей царя, бросал намеки в Уайтхолле, изо всех сил показывая, что готов заполнить собой образовавшуюся брешь. Политики уже начали разрабатывать проекты по контролю за центральной частью Европы и передаче Глариена и Альвии в подходящие руки.

Ситуация щекотливая.

Николас и так шел по лезвию бритвы, но принцесса София по-прежнему отказывалась появляться на людях. Неужели Пенни дрожала в своих покоях от страха, до смерти перепугавшись, когда пришло время действовать? Или она и впрямь заболела? Или решила, что он не заслуживает спасения, и надумала избежать всех этих махинаций и вернуться обратно к матери? Зачем ей рисковать собой ради Глариена? Зачем ей рисковать ради него? Он не дал ей ничего, хоть и отдал все, что имел.

А вдруг Пенни пропала и Фриц пропал? Вдруг случилось нечто непредвиденное, и Лукас в конце концов предал его?

Карл шлепнул левой ладонью по руке Николаса:

– Я ваш до самой смерти, сир. Предан так же, как был предан с тех самых пор, как вы объявились в Глариене. Сколько вам тогда было? Лет десять? Храбрый парнишка!

– Мне было одиннадцать. – Николас сбросил с себя руку Карла. – И именно вы, граф Занич, научили меня всему, что мне полагалось знать о храбрости.

Царь обернулся:

– Эрцгерцог Николас, возможно, вы не ошиблись в своей суженой! Похоже, вечер все же не пропадет даром. – Его розовощекое лицо осветила улыбка. – Ну и ну! Принцесса София Альвийская!

Николас встал рядом с царем, стараясь разглядеть ее получше. Под тиарой из бриллиантов и сапфиров сияли изумительно рыжие волосы. Плечи и шея дерзко выглядывали из облака белых кружев, расшитых жемчужными бисеринками ценой в целое состояние. Жемчужины вперемежку с бриллиантами сбегали по длинному шлейфу ее платья, образуя замысловатые узоры из крохотных львиных голов и лебедей – символов Глариена и Альвии. Веер из слоновой кости и шелка был инкрустирован бантиками из драгоценных камней. Пристегнутый к плечу бриллиантовыми булавками голубой пояс указывал на королевское происхождение. Следом за ней шествовали ее фрейлины. Она остановилась на секунду и окинула взглядом толпу – величественным, властным взглядом; взглядом, под которым жеребцы становились покорными, словно ягнята, а храбрые мужчины падали к ее ногам.

От вида того, как толпа расступилась, пропуская ее, у него сердце в груди перевернулось. Она двинулась вперед, улыбаясь и обращаясь к каждому, кого должна была бы знать в лицо: фон Понтирас, благородные господа Глариена, навещавшие ее двор, ее собственные преданные подданные из Альвии.

Стоявший рядом с ним претендент на трон зашатался, как если бы получил удар в спину, любезную улыбку точно ветром сдуло.

– Граф Занич, – обратился к нему Николас, – вы, случаем, не больны?

Карл провел рукой по лицу.

– Нет, нет, – пробормотал он. – Со мной все в порядке. Все отлично. Это просто удивление, но оно быстро перерастает в восхищение. Похоже, принцесса поправилась.

Пенни знала, что ей никогда не забыть этого. Чувственный шорох шелковых юбок, тяжесть бесценных каменьев на ее платье, незнакомое ощущение тиары в волосах. Простое удовольствие шикарной красоты изысканных тканей. «Принцесса на день, мисс Линдси! Маскарад, рискованнее которого не придумаешь. Шанс взять в свои руки судьбу наций. Представьте те наряды и драгоценности, которые вы сможете надеть, это же шанс поглядеть на королевскую жизнь изнутри».

Но разве все это не полагалось ей по праву рождения? Ее отец был принцем. Режиссером этой роли был сам эрцгерцог. Хотя Николас, конечно же, оставил почти все самое важное без внимания. Вместо того чтобы просто перекрасить ей волосы в нужный цвет, леди Беатрис и старая няня Софии Грета были вынуждены дать ей экстренный курс по тем аспектам жизни Софии, которые Николас просто упустил из виду.