Ни Фриц, ни Эрик, ни Лукас не осмелятся убить, а он – да.

Он взял доску от разбитой скамейки и воспользовался ею как тараном, перепрыгнув через угли и направив острие своего меча в грудь Эрика. Через несколько мгновений он уже был снаружи, одновременно сражаясь с тремя лучшими фехтовальщиками Глариена. Он практически ничего не видел и потому сражался, по большей части опираясь на инстинкт. И все же шальная всепоглощающая ярость несла его вперед, словно обезумевшего берсеркера[4]. Эрик вскрикнул и упал на колено. Фриц уже пошатывался, привалившись к стене хижины, бесполезный клинок чуть не выпал из внезапно обессилевших пальцев.

Лукас с улыбкой попятился назад, потом отпрыгнул в сторону и выронил меч. Его рука, как видно, все еще не оправилась от раны. Николас кинулся к лошадям и развязал все веревки, отпустив их на свободу. Поймал свою кобылку за уздечку, запрыгнул на ее голую спину и поскакал вниз по склону, ни разу не оглянувшись назад. Остальные лошади бросились следом обезумевшим табуном. Квест неслась впереди, и вскоре серебристый отблеск ее шерсти растворился в ночи.

В голове полыхало пламя. Достаточно ли будет этого огня, чтобы выжечь из памяти опустошенное лицо любимой?

– Ну, – сказала Пенни. – Все пошло не так, как вы рассчитывали, майор барон фон Герхард.

Она разорвала простыню и перевязала мужчинам раны. У Эрика обнаружился порез на ноге, Фрицу проткнули насквозь руку. Лукас бросился в погоню за их принцем ночи.

– Королевских персон лучше не сердить, – поморщился Фриц.

– Это измена, да? – усмехнулась Пенни. – Нас повесят и четвертуют?

– Меня и так уже четвертовали, – мрачно ухмыльнулся Эрик. – Эрцгерцог чуть не отрубил мне ногу.

Как ни странно, но она чувствовала себя на удивление спокойно. Абсолютно спокойно. Он сказал, что ему противно заниматься с ней любовью, что после этого его всегда тошнит. Он поломал мебель и попытался сжечь хижину вместе с ними. И сбежал как полоумный. Так почему же она ничего не чувствует? Откуда эта безмятежность?

– Мы были не правы. Нельзя было пытаться остановить его, он считает себя обязанным спасти Софию и Алексиса. Как он попадет в Морицбург?

Фриц сел на кровать, убаюкивая раненую руку.

– Есть одна старая дорога. Заброшенная переправа под мостом. Тайные проходы. Он их знает.

Она прикрыла глаза и подумала об огромной куче камня, высыпавшегося из гранитного основания прямо над Вин.

– Он боится высоты.

Майор уставился на окровавленную дыру в камзоле.

– Я знаю.

– К этим тайным путям надо карабкаться?

Фриц поднял голову, шрам заиграл на его щеке.

– Даже хуже – проходы эти чертовски узкие. Подобные ограниченные пространства тоже не слишком его радуют.

– Такие, как это? – Она обвела рукой разрушенную хижину. – Но почему?

– Ему было около двенадцати лет, когда он потерялся, – сказал Фриц. – Поднялась страшная суматоха. Мы три дня его искали. Он попал в один из заброшенных подвалов башни. Туда вела только шахта, и все. Вылезти он не мог. Сказал, что сам упал.

– Но вы полагаете…

– Его Карл толкнул. Я это точно знаю. Мальчишка несколько дней просидел в сыром подвале наедине с крысами, без еды и воды. Покойный эрцгерцог заставил его стоять по стойке «смирно», пока тот не признается, что же произошло на самом деле. Но Николас уперся и стоял на своем – он сам виноват, это всего лишь несчастный случай, и тогда дед наказал его.

Она присела, удивляясь тому, что рассказ совершенно не напугал ее.

– Наказал его? После трех дней в подвале без еды? Как?

– Выпорол одного из его товарищей и заставил Николаса присутствовать при этом. Парнишку, с которым он вместе учился и которого обожал.

В желудке вдруг стало нехорошо. Его свело, и ей показалось, что он вот-вот вывернется наизнанку.

– Невинного мальчишку?

Эрик согнул ногу, проверяя, хорошо ли держится повязка.

– И кто же это был?

Старый солдат бросил взгляд на рыжеволосого:

– Лукас.

– Лукас? – переспросила Пенни. – Лукас и Николас знакомы с детства?

– Это давняя дружба, – кивнул Фриц. – Его имя Фрэнки: Фрэнки Лукас, князь фон Грамайс. Ваша мать учила его, когда работала здесь гувернанткой. Он и сам принц крови. У Лукаса имеются все законные права на трон Глариена вслед за Николасом, Карлом и Софией.

«Горностая маленького Фрэнки. Детишки, которых я воспитывала при дворе…» Вслед за желудком свело мышцы рук и ног. Ее начало трясти, словно тело пыталось избавиться от скрутивших его узлов. «Глариен кишмя кишит членами королевских семейств. Я пытаюсь по возможности пользоваться их услугами».

Мелкая дрожь переросла в неконтролируемую лихорадку. Пенни в ужасе уставилась на Фрица.

– Я не знаю, что со мной, – прошептала она. – Меня сейчас вырвет!

Николас прижался к сырой скале. Прямо под ним речка Вин с грохотом кидалась вниз, радуясь тому, что вырвалась на свободу. Он потряс головой. С волос капало на и без того мокрое лицо. Мигрень отступила. Боль отстала от него где-то во время этой бешеной скачки. Он продвигался по старому фьорду. Но на место боли пришел страх: малейшее движение, одна неверная мысль – и все вернется обратно, боль захватит его в свои объятия и сделает абсолютно беспомощным.

Когда-то, давным-давно, вдоль одного края фьорда была протянута цепь. Вот так, перебирая под водой звено за звеном, он и пробился вперед сквозь безудержное течение, изо всех сил пытавшееся свалить его с ног и выбить из груди дух. И теперь скала замка с редкими островками травки и розовыми цветочками нависла над ним в темноте.

Он вступил в бой со своими собственными людьми. Сделал все, чтобы убить их, на славу постарался. Он сознательно пытался раздавить Пенни. И называл это своим долгом. Отвращение к себе самому – не что иное, как жалкая попытка отделаться от совести. Он – дьявольское отродье, которое ползет в темноте, словно таракан, чтобы заявить права на свою собственность. Он протянул руку и нащупал поверхность. Земли нет. Цветов тоже. Только выступ на камне. Он поднимался все выше и выше – каждая клеточка вопила и сопротивлялась, – пока наконец не ухватился обеими руками за железную решетку.

Четыреста лет назад замок избавлялся через эту трубу от своих отходов. Теперь это был путь внутрь, путь, пролегающий по подвалам и подземным камерам, – темные тесные помещения, где он вполне мог сойти с ума и затеряться раз и навсегда. Никто и никогда не найдет его там. Он уперся ногами в скалу и взялся за защелку. Металл заржавел и не поддавался. Но он молча и упорно бил по нему окоченевшими пальцами. Наконец защелка повернулась, и он пролез внутрь. В темный холодный тоннель, ведущий во мрак.

Ее королевское высочество принцесса София Альвийская медленно кружила по своей спальне. Николас мертв. С туалетного столика на нее взирал его миниатюрный портрет, освещенный единственной свечой. Невыносимо красивый, великолепный, пугающий. Они были предназначены друг другу с самого детства. Она присела и уставилась в нарисованные глаза и на взъерошенные черные волосы. Он нашел женщину, которая изображала ее в Лондоне. Так что похищение, переезд из одной запертой комнаты в другую ничего не дали. В глазах большого мира они были мужем и женой. И вот теперь она овдовела.

Он чуть было не обвел своих врагов вокруг пальца. Чуть. Николас мертв. Ради Альвии и Глариена она должна выйти за Карла, освободившего ее из таинственного заточения. Ее отец станет настаивать на этом. Если она не родит сына до того, как герцог Михаэль отойдет в мир иной, Франция предъявит свои права на ее родину. Только союз с Глариеном может спасти Альвию от падения. Она не могла взвалить на свои плечи ответственность за хаос и разрушения, которые непременно последуют, откажись она исполнить свой долг.

Она выйдет за Карла. Он каждый день приходит к ней с визитами, сама вежливость и почтение, и ненавязчиво – с болезненной утонченностью – намекает ей на корыстную натуру Николаса. Карл – ее долг. Разве кого-то волнует то, что она любит другого!