Натали удавалось отражать атаки Джастина, но ее израненные руки уже начинали дрожать от усталости. Рваная рана на левой руке болела так, словно доходила до самой кости. С каждым разом она отступала все дальше, пока не оказалась прижатой спиной к дверям спальни Мелани Фуллер. Несмотря на то что у нее не было времени на размышления, Натали живо представила себе, как дверь распахивается и она падает прямо в поджидающие ее руки старухи…

Но дверь не открывалась.

Джастин, не обращая внимания на ножки кресла, впившиеся ему в грудь и в горло, пытался дотянуться до девушки. Ему это никак не удавалось, и тогда он, вцепившись когтями в деревянную основу сиденья, попробовал отнять у Натали ее единственное средство защиты или разломать его. Летели щепки, но кресло продолжала держаться.

И тут откуда-то из глубины сознания до Натали донесся сухой, педантичный голос Сола: «Она использует тело ребенка, Натали, и его возможности. Преимущество Мелани – в ее страхе и ярости. Твое преимущество – в росте, весе, концентрации и способности сохранять равновесие. Воспользуйся этим».

Джастин зашипел, как переполненный чайник на плите, и, пригнувшись, снова прыгнул на Натали. Над краем площадки уже показалась лысая голова Калли.

Держа кресло перед собой обеими руками, она нажала на него всем своим весом так, что мальчишка оказался между ободранными ножками. Он отлетел назад к перилам. Старое дерево затрещало, но не сломалось.

Ловкий и быстрый, как кот, Джастин вскочил на перила шириной в пять дюймов, мгновенно восстановил равновесие и приготовился напасть на Натали сверху. Не медля ни секунды, она шагнула вперед, перехватила кресло, как бейсбольную биту, и, размахнувшись, нанесла такой удар, что Джастин полетел вниз, словно мячик.

Единый вопль вырвался из глоток Джастина, Калли и еще бесчисленного числа суррогатов за закрытой дверью Мелани Фуллер. Однако мальчишка успел зацепиться своими когтями за массивную люстру, свисавшую чуть ниже уровня площадки, и принялся карабкаться вверх, балансируя на высоте пятнадцати футов над полом.

Не веря своим глазам, Натали выронила кресло. Калли уже добрался до последней ступеньки и продолжал подтягиваться. С чудовищной усмешкой на лице Джастин стал раскачивать люстру взад-вперед, с каждым разом его вытянутая рука оказывалась все ближе к перилам.

В свое время – по меньшей мере, век назад, эта люстра могла бы выдержать вес десяти таких, как Джастин. Железная цепь и болты были по-прежнему крепкими, но девятидюймовая деревянная балка, в которой крепилась арматура, уже более ста лет терпела влажность Южной Каролины, осаждавших ее насекомых и полное пренебрежение со стороны хозяйки. Когда балка не выдержала, Джастин полетел вниз, увлекая за собой люстру, кусок штукатурки длиной в пять футов, электрические провода, болты и сгнившее дерево. Звук удара был поистине впечатляющим, осколки разбитого хрусталя брызнули во все стороны. Натали подумала о взрывчатке и «кольте», валявшихся внизу, но они уже наверняка были похоронены под обломками.

«А где же полиция? Соседи?» И тут она вспомнила, что и в предыдущие вечера большинство домов на этой улице стояли с темными окнами: вероятно, их хозяева отсутствовали или были весьма преклонного возраста. Ее вторжение казалось ей достаточно громким и вызывающим, но вполне возможно, что никто не обратил внимания на чужую машину и шум. К тому же высокая ограда и густая тропическая растительность скрывали из виду двор и заглушали или искажали звуки выстрелов. А может, соседи просто решили ни во что не вмешиваться. Натали посмотрела на свои залитые кровью часы. Прошло почти три минуты с тех пор, как она вошла в дом.

Калли вылез на площадку и устремил на девушку свой безумный взгляд. Беззвучно всхлипнув, она подняла кресло и трижды ударила им великана по голове. Одна из ножек, переломившись, отлетела к стене, а Калли, пересчитывая ступеньки, съехал вниз.

Натали с ужасом смотрела, как его залитое кровью лицо снова приподнялось, руки и ноги дернулись и он, повинуясь приказу старухи, опять пополз вверх по лестнице.

Тогда она закричала и изо всех сил ударила креслом по тяжелой двери. После четвертого удара кресло рассыпалось в ее руках.

Дверь распахнулась. Она не была заперта. Серый утренний свет почти не проникал в спальню сквозь плотно закрытые шторы и жалюзи. Перед кроватью выстроились сестра Олдсмит, доктор Хартман и Нэнси Варден, мать Джастина. Все трое были в грязных белых халатах и с одинаковым выражением обреченности и безразличия на бледных лицах. Такое выражение Натали видела только в документальных фильмах о заключенных нацистских концлагерей, которые точно так же смотрели на армии освободителей через колючую проволоку.

За этой последней оборонительной линией стояла огромная кровать со своей обитательницей. Сквозь тонкую кружевную ткань Натали отчетливо различала сморщенное перекошенное лицо с одним открытым глазом, лоб, покрытый старческими пятнами и оттененный редкими голубыми волосами, высохшую правую руку на одеяле. Старуха слабо ерзала на постели, как морское существо, с которого содрали кожу и выкинули из родной среды обитания.

Натали быстро огляделась. За дверью в коридоре никого не было, справа от нее находился туалетный столик с разложенными на пожелтевшей салфетке гребнями и щетками для волос. Слева стояла гора немытых подносов с чашками и грязными тарелками. В раскрытом шкафу валялись испачканное белье и одежда, здесь же лежали медицинские инструменты, а на двухколесных каталках высились четыре кислородных баллона. Краны на двух из них были отвинчены, и оттуда в пластиковую маску старухи поступал кислород. Запах в комнате стоял невыносимый, видно, ее никогда не проветривали. Услышав слева какой-то шорох, Натали вздрогнула. Две огромные крысы шмыгали по тарелкам и грязному белью, не обращая внимания на людей, будто их здесь и не было. Натали подумала, что это не так уж далеко от истины.

Три амбулаторных трупа синхронно разлепили губы.

– Уходи, – произнесли они недовольными капризными голосами. – Я больше не хочу играть.

Искаженное лицо старухи задвигалось, когда беззубый рот начал издавать мокрые чавкающие звуки.

Три пешки одновременно подняли правую руку, и в зеленоватом сиянии экрана осциллографа блеснули короткие лезвия скальпелей. «Всего трое?» – подумала Натали. Она чувствовала, что их должно быть больше, но усталость, страх и боль мешали ей думать. Сейчас нужно сосредоточиться и сказать что-то важное, хотя она еще не знала, что именно. Может, попробовать объяснить этим зомби и лежащему за их спинами чудовищу, что ее отец был хорошим человеком, очень нужным людям и ей, Натали, и его нельзя было вот так запросто вычеркнуть из жизни, как эпизодический персонаж в плохом фильме? Любой человек, все люди заслуживают уважения. Что-то в этом духе.

Но тут пешка, бывшая когда-то хирургом, засеменила навстречу Натали, а за ним двинулись и обе женщины. Девушка метнулась влево, открыла кран кислородного баллона и изо всех сил швырнула его в доктора Хартмана. Но промахнулась – баллон оказался невероятно тяжелым. Он с грохотом упал на пол, сбил с ног Нэнси Варден и покатился под кровать, распространяя по комнате запах кислорода.

Хартман резко замахнулся скальпелем, Натали отскочила, однако недостаточно быстро. Она толкнула тележку с пустым баллоном, так что тот оказался между ней и доктором, и с удивлением увидела, что тонкий разрез на ее блузке окрашивается кровью.

В комнату на локтях вполз Калли.

Натали почувствовала, что ее ярость достигла предела. Они с Солом зашли уже слишком далеко, чтобы останавливаться. Возможно, Сол и оценил бы парадоксальность всего происходящего, но Натали не любила парадоксов. Невероятным усилием она оторвала от пола семидесятифунтовый кислородный баллон и швырнула его прямо в лицо доктору Хартману. Когда баллон вместе с телом доктора рухнул на пол, пусковой клапан отскочил сам по себе.

Но к Натали уже ползла Нэнси Варден и бежала сестра Олдсмит с зажатым в поднятой руке скальпелем. Натали набросила желтую от мочи простыню на голову сестре и вильнула вправо. Та, потеряв ориентацию, врезалась в шкаф, однако уже через секунду лезвие скальпеля распороло тонкую ткань.