– Боже мой, – прошептал Хэрод и услышал рядом резкий вздох Марии Чен.

– Я рад, что вам нравится, – донесся из темноты голос Барента. – Проходите и располагайтесь.

Хэрод и Мария Чен осторожно двинулись по направлению к креслам, стоявшим вокруг низкого круглого стола, стараясь свыкнуться с необыкновенным зрелищем. Оставшаяся за их спинами винтовая лестница была обозначена светящейся красной полосой на первой ступеньке. С запада черной полусферой звездное небо закрывало отделение для экипажа. Хэрод и Мария Чен погрузились в мягкие кресла, не отрывая глаз от неба.

– Это специальное пластиковое покрытие, – пояснил Барент. – Более тридцати слоев. Но почти идеально прозрачное и очень прочное. Оно крепится к бесчисленному количеству опор, толщиной с волос, и потому они не препятствуют целостному восприятию. Внешняя поверхность при дневном свете отражает лучи и выглядит как обычный блестящий черный корпус. Мои инженеры работали над ее созданием целый год, а потом еще два года мне потребовалось на то, чтобы убедить комитет гражданской авиации, что эта штука может летать.

– Невероятно! – восхищенно прошептала Мария Чен, и Хэрод увидел отражение звездного света в ее темных глазах.

– Тони, я пригласил вас сюда, потому что дело касается вас обоих, – начал Барент.

– Какое дело?

– Вы, наверное, уловили некоторое напряжение, возникшее не так давно в наших кругах? Атмосфера накаляется.

– Я заметил, что все еле сдерживались, – сказал Хэрод.

– Так вот, – кивнул Барент. – События последних нескольких месяцев были довольно неприятными.

– Не понимаю почему, – усмехнулся Хэрод. – По-моему, мало кого заботит, что их коллег разорвало на части или они утонули в реке Шилкил.

– Дело в том, что мы слишком расслабились, – промолвил К. Арнольд Барент. – Наш клуб существует уже много лет, даже десятилетий, и, возможно, затеянная Вилли игра даст нам шанс осуществить необходимое… э-э… сокращение.

– Только в том случае, если речь не идет лично о нас, – ответил Хэрод.

– Вот именно. – Барент налил вина в хрустальный бокал и поставил его перед Марией Чен.

Глаза Хэрода уже привыкли к темноте, так что теперь он отчетливо различал лица, но от этого сияние звезд казалось лишь ярче, а верхушки облаков приобретали еще более переливчатые оттенки.

– Меж тем, – продолжил Барент, – в нашей группе произошла определенная разбалансировка, и то, что было действенным при иных обстоятельствах, перестало работать.

– Что вы имеете в виду? – осведомился Хэрод.

– Я имею в виду, что образовался вакуум власти. – Голос Барента был столь же холоден, как сияние звезд, в котором они купались. – Или, точнее, общее ощущение того, что образовался вакуум власти. Вилли Борден дал возможность ничтожествам счесть себя титанами, и за это ему придется заплатить жизнью.

– Вилли заплатит жизнью? – переспросил Хэрод. – Так, значит, все разговоры о дальнейшем сотрудничестве и вступлении его в клуб не более чем блеф?

– Да, – подтвердил Барент. – Если потребуется, я лично буду руководить клубом, но ни при каких обстоятельствах этот бывший нацист за нашим столом не появится.

– Тогда зачем… – начал Хэрод и умолк. – Вы думаете, что Кеплер и Саттер готовы предпринять самостоятельные шаги? – спросил он после паузы.

Барент улыбнулся:

– Я знаком с Джимми очень давно. Впервые я увидел его сорок лет назад, когда он читал проповедь в Техасе. Он обладал несфокусированной, но непреодолимой Способностью. Он мог заставить целую толпу потных агностиков делать то, чего он от них хотел, и делать это с восторгом во имя Господа. Но Джимми стареет и все меньше и меньше полагается на свою силу убеждения, пользуясь вместо этого аппаратом убеждения, который он создал. Я знаю, что на прошлой неделе вы посетили его маленькое королевство… – Резким движением руки Барент пресек возражения Хэрода. – Ничего страшного, Тони. Джимми наверняка предупредил тебя, что мне станет об этом известно… и что я пойму. Не думаю, что Джимми желает опрокинуть нашу тележку с яблоками, но он чувствует грядущие перемены во властных взаимоотношениях и хочет оказаться на нужной стороне, когда это произойдет. Вмешательство Вилли нарушило наше шаткое равновесие, как может показаться на первый взгляд.

– А в действительности? – поинтересовался Хэрод.

– Нет, – жестко сказал Барент. – Они позабыли о существенных вещах. – Он выдвинул ящик стола, за которым они сидели, и достал маленький пистолет. – Возьми, Тони.

– Зачем? – Хэрод почувствовал, как по коже у него поползли мурашки.

– Пистолет настоящий и заряжен, – произнес Барент. – Возьми его, пожалуйста.

Хэрод выполнил просьбу.

– О'кей, что дальше?

– Прицелься в меня, Тони.

Хэрод вздрогнул. Что бы Барент ни собирался демонстрировать, он не желал принимать в этом никакого участия. Он знал, что поблизости находится Хейнс и еще дюжина крепких парней.

– Я не хочу, – сказал Хэрод. – Не люблю эти чертовой игры.

– Целься в меня, Тони.

– Пошли вы знаете куда! – разозлился Хэрод и встал, чтобы уйти. Сделав прощальный жест рукой, он направился к красной полосе, обозначившей лестницу.

– Тони, – послышался из темноты голос Барента. – Иди сюда.

Хэроду показалось, что он натолкнулся на одну из невидимых стен. Мышцы его сжались, превратившись в тугие узлы, тело покрылось потом. Он попытался броситься вперед, прочь от Барента, но единственное, что ему удалось, это упасть на колени.

Однажды, лет пять назад, у них с Вилли была беседа, во время которой старик попытался продемонстрировать на нем свои Способности. Это была чисто дружеская забава в ответ на какой-то вопрос Хэрод а о венских играх, о которых рассказывал Вилли. И тогда, вместо того чтобы почувствовать волну возбуждения, которой пользовался сам Хэрод по отношению к женщинам, он ощутил необъяснимое, но жуткое вторжение в свой мозг чужой воли и полную обреченность. Однако тогда Хэрод не утратил возможности саморегуляции. Он тут же понял, что Способность Вилли гораздо мощнее его собственной, гораздо кровожаднее, как подумал он тогда. И хотя сам Тони вряд ли смог бы использовать кого-нибудь во время вторжения Вилли, он был убежден, что и Вилли не сможет по-настоящему использовать его.

– Ja-ja, – сказал тогда старик, – так бывает всегда. Мы можем вторгаться друг в друга, но те, кто умеет использовать других, сами не могут быть использованы, не так ли? Мы испытываем свои силы на третьих лицах, верно? А жаль. Но король не может брать короля, Тони, запомни это.

И Хэрод помнил об этом вплоть до настоящего момента.

– Иди сюда, – повторил Барент. Голос его по-прежнему был тихим, с изысканными модуляциями, но казалось, теперь он заполнил весь мозг Хэрода, всю гостиную, а потом и Вселенную, так что даже небосвод завибрировал. – Иди сюда, Тони.

Хэрод напрягся из последних сил, но что-то толкнуло его, и он упал на спину, как ковбой, сброшенный с лошади невидимой натянутой проволокой. Тело его охватили судороги, а ноги в ботинках задергались на ковре. Челюсти сжались до боли, глаза чуть не вылезли из орбит. Он чувствовал, как внутри него нарастает крик, но понял, что никогда не сможет его издать, что крик этот будет расти и шириться внутри, пока не взорвется и не разметает куски его плоти по всей гостиной. Он лежал на спине с вытянутыми ногами, мышцы его сжимались и разжимались, ногти впились в ковер, как хищные птичьи когти.

– Иди сюда, Тони, – прозвучало в третий раз, и он, как младенец, послушно пополз вперед.

Когда голова его стукнулась о ножку стола, Хэрод почувствовал, что тиски разжались. По телу его прокатилась завершающая судорога, и все члены настолько обмякли, что он едва не обмочился. Он поднялся на колени и облокотился о черное стекло столешницы.

– Прицелься же в меня, Тони, – повторил Барент тем же непринужденным голосом.

Хэрод почувствовал, как его затопляет волна слепой ярости. Дрожащими руками он нащупал пистолет и сжал его. Но как только он попробовал поднять руку, к горлу подступила тошнота. Много лет назад, в свой первый год жизни в Голливуде, у Хэрода случился приступ почечнокаменной болезни. Боль была невыносимой. Позднее его приятель рассказывал, будто Тони убеждал всех, что ему в спину воткнули нож. Но это было гораздо больнее, потому что, когда в молодости он был членом чикагской банды, ему действительно воткнули нож в спину. Тогда же, во время приступа, ему казалось, что его проткнули изнутри, острые лезвия впивались во внутренности и кровеносные сосуды, и эта невероятная, чудовищная боль сопровождалась тошнотой, рвотой, судорогами и лихорадкой.