—

Нечаянно убили человека?

—

Лоренц была жутко вредной старухой. Никогда ей было не угодить. За койку драла большие деньги и еще придиралась на каждом шагу. Я терпела сколько могла, старалась ей не перечить. Боялась остаться на улице.

Зента поджала губы.

—

Расскажите про тот вечер.

—

Я в тот день пришла домой очень усталая. С ног прямо падала. Да еще схватила двойку за контрольную по математике. И так было тошно, а хозяйка принялась мне мораль читать. Я не выдержала…

—

И взялись за топор.

—

Нет, я стала на нее кричать. Первый раз в жизни выругалась и велела ей заткнуться. И еще пригрозила, что, если не замолчит, хвачу ее чем-нибудь.

—

А она? Показала на дверь?

—

Стояла посреди комнаты и трясла кулаками. Обзывала меня всякими словами, грозилась на работу пожаловаться. А потом… Сама не знаю, как у меня в руках оказался кирпич. Я не хотела ее ударить, честное слово, — понурилась Зента. — Ей-богу, не хотела. Сама не понимаю…

На капитана смотрели влажные, до смерти перепутанные глаза.

—

И потом выбросили кирпич в окно?

—

Нет, за шкаф кинула.

—

А почему окно осталось открыто?

—

Не знаю, уже не помню. Может, окно было, открыто, не заметила. Только я его не открывала. Лоренц никогда не давала открывать окно, не позволяла проветривать комнату.

—

Что же было потом?

—

Со страху накидала на хозяйку сверху одеяла и подушки, взяла свой чемоданчик и бросилась бежать.

—

Перед тем как уйти, в шкафу или в комоде что- нибудь искали?

—

Да, свою одежду забрала.

—

Но из шкафа исчезли кое-какие вещи Лоренц?

—

Да что вы! К чужому я никогда даже не прикасалась!

—

Впопыхах дверь, наверно, не заперли.

—

Н-нет, не может быть, — подумав, возразила Зента. — Нет, нет, заперла. Я это хорошо помню. Потом всю ночь проходила по улицам. Как помешанная была. Несколько раз хотела пойти в милицию, но не осмелилась. На другое утро взяла расчет и уехала в Москву. Оттуда полетела в Норильск. Старалась уехать как можно дальше.

Наступило гнетущее молчание. На чистом бланке протокола капитан Соколовский задумчиво рисовал чертиков. Одного, другого, третьего… Словно проверяя себя, он мысленно сопоставлял факты. Картина убийства, столь отчетливо нарисованная Зентой Саукум, соответствовала тому, что он видел своими глазами в квартире Алиды Лоренц. Сваленные на труп одеяла и подушки, кирпич за шкафом, раскрытый комод, запертая дверь комнаты…

Однако капитан не испытывал профессионального удовлетворения, всегда сопровождающего раскрытие тяжелого преступления. Напротив, он ощущал разочарование. Вместо матерого бандита перед ним стояла худышка с большими детскими глазами. Что поделать, бывает в жизни и такое…

—

Отправитесь со мной в Ригу, — объявил о своем решении капитан. — Или будем оформлять арест официально?

Зента поняла.

—

Не сбегу. Все равно разыщете.

—

Ладно, тогда поехали в общежитие за вещами.

Зал суда был набит до отказа. У самых дверей даже нельзя было различить лица людей — они сливались в одну сплошную гудящую массу.

Сегодняшнее заседание обещало быть интересным. Свидетели уже были допрошены, эксперты подтвердили свои заключения, подсудимая призналась в содеянном преступлении. Публика с нетерпением ожидала обвинительной речи прокурора.

На последних скамьях студенты с юридического сдвинули головы вместе. Девушка с русыми косичками торопливо листает «Уголовный кодекс».

—

Пожалуй, точнее будет квалифицировать как особо жестокое убийство.

Худой и длинный юнец полностью с ней согласен:

—

Конечно, Миллия. Зверское убийство, жесточайшее. Кирпич-то ведь был такой жесткий!

—

Эх вы, лопухи, наверняка это будет убийство в состояний сильного душевного волнения, — включается в разговор брюнетка в очках.

—

А может, убийство при самозащите или по неосторожности, — робко высказывает свое предположение еще кто-то.

Адвокат Робежинек явно скучает. Он больше не смотрит на публику, а, поджав губы, что-то рисует в своем блокноте.

Через полузакрытые двери народ помаленьку протискивался в зал и толпился в проходах.

Разговоры внезапно смолкли. В зале суда мгновенно воцарилась напряженная тишина. Все взгляды обратились на боковую дверь. На пороге возник дюжий широколицый милиционер. За ним семенила щупленькая девушка. Рядом со своим стражем Зента Саукум выглядела и вовсе ребенком. Жиденькая челка прикрывала и без того невысокий лобик. На худом личике была написана покорность неотвратимой и жестокой судьбе.

Девушка послушно прошла к отгороженной барьером скамье подсудимых. Мгновение поколебавшись, опустилась на нее. Сидела одинокая и поникшая.

Затуманенный взгляд Зенты бесцельно блуждал по коричневым стенам, по ребристым сводам потолка, покуда не застыл на тяжелой дубовой люстре с лампами в виде свечей. Казалось, девушка лишь сейчас окончательно поняла, где находится.

Темная туча заслонила солнце, и в зале стало сумрачно, но ненадолго — спокойный, ровный свет вскоре опять залил переполненное помещение.

Прокурор бросил на подсудимую короткий взгляд, который задержался на миг на ее лице и соскользнул в сторону. На лбу государственного обвинителя собрались глубокие складки.

Дзенис медленно встал и заговорил спокойно, как бы размышляя вслух. Его голос постепенно становился громче, каждое слово падало камнем в тревожную тишину.

— Мы заслушали показания свидетелей, заключения экспертов. Признание подсудимой Саукум, казалось бы, объективно совпадает с другими обстоятельствами дела. Однако если углубиться в его сущность, то возникает ряд вопросов, на которые следствие не дало ответа, Зента Саукум точно описала место происшествия. Не подлежит сомнению то, что она там была. Очень вероятно, что она является соучастницей преступления. Однако нет бесспорного доказательства того, что убийство совершила она. Подсудимая призналась. Но ведь всякому юристу известно, что признание не является доказательством вины, если оно не находит иных убедительных подтверждений.

Голос прокурора звучал сурово и с оттенком горечи.

—

Обвинение зиждется в основном на показаниях самой Зенты Саукум, — продолжал Дзенис. — Но они идут вразрез с неоспоримыми фактами, а стало быть, вызывают сомнение. Обвиняемая утверждает, что нанесла Лоренц удар кирпичом посреди комнаты. Однако пятна на стене говорят о другом: Лоренц убита в постели. Когда опергруппа прибыла на место происшествия, окно в комнате не было заперто на задвижку. Если же верить Саукум, то ни она, ни Лоренц его никогда не раскрывали. В довершение всего исчезла наиболее ценная одежда убитой. Обвиняемая утверждает, что вещи она не трогала. Ложь? Не исключено. В таком случае каким же ее показаниям можно верить?

Дзенис на мгновение умолк, и в жаркой тишине зала был слышен лишь скрип пера судьи. Люди словно; боялись пошевелиться. Обе старушки возле окна так и застыли с раскрытыми ртами. Притихла даже неукротимая студенческая «камчатка». Ребята с любопытством вытянули шеи, предчувствуя неожиданный поворот в ходе судебного процесса. Однако обвиняемая, кажется, не отдавала себе до конца отчета в том, что происходит вокруг.

—

Цепь доказательств не замкнута, — продолжал Дзенис. — Отсутствует ряд важных звеньев. Ввиду этого я не имею права назвать Зенту Саукум убийцей. Не исключено, что за ней стоит один или даже несколько преступников, которые завтра будут угрожать жизни других людей. Не исключено также, что обвиняемая боится назвать их имена.

По рядам пробежал ропот удивления. Дзенис невольно повысил голос.