«В изголовье повесьте… упавшую с неба звезду».

Бедный Тролль, если б ты знал, как часто твоему хозяину хотелось вот так, как сейчас, взять твою голову, погладить, приласкать. Но ты — собака-солдат, и никаких ласк тебе не положено.

На поляну вышли автоматчики. Они поняли, что дело сделано, и не приставали с расспросами. Русаков в последний раз погладил Тролля и дунул в ноздри. Отпрянул! Снова дунул. Ноздри вздрогнули… и с шумом втянули воздух! И какой воздух! Воздух, пахнувший хозяином! Что еще нужно собаке?! Шевельнулся кончик хвоста, шевельнулось похолодевшее сердце Русакова. Он вскочил и побежал делать носилки.

— Вот и отдохнули, — сказал старик и встал. Сделал шаг… Другой… Опять зазвенело в ушах… В глазах запрыгали зайчики… Он повернулся к скамейке… Потянулся к спинке Не достал. И сполз на землю.

Тролль почувствовал, что происходит что-то неладное. Такого с хозяином никогда не было: идти не может, дышит с хрипом. Тролль забеспокоился, суетливо забегал вокруг хозяина, тявкнул. Но он молчал. Лежал, уткнувшись в землю, и молчал.

Тролль лег рядом и, поскуливая, ловил редкое дыхание хозяина. Потом взял его за плечо и осторожно перевернул на спину. Тролль был слеп, он не видел запавших глаз и посиневших губ, но всем своим нутром он почуял: хозяину очень плохо. И тут в старой, больной собаке проснулся решительный и сильный пес. Он уже точно знал, что надо делать. Вспомнить бы только дорогу… Тролль лизнул хозяина, схватил его фуражку и побежал.

Была мягкая летняя ночь. Еще не заснули сторожа магазинов, еще сидели у подъездов дворники, еще бродили влюбленные парочки — и все они жались к подворотням и шарахались в сторону: посреди улицы, не разбирая дороги, мчался огромный лохматый пес.

Через три квартала он повернул направо… Потом налево… Остановился… Вернулся назад и бросился в боковую улочку.

Знакомый двор. Запах сирени. Два прыжка через детскую площадку. Вот и скамейка у подъезда. Тролль уловил слабый запах хозяина и другой, тоже хорошо знакомый. Значит, нашел.

Тролль ринулся к двери, вскинулся, ударил лапами — ничего не вышло, дверь открывалась наружу. Попытался зацепить зубами или когтями — бесполезно.

Тогда Тролль обежал вокруг дома, нашел на первом этаже окно, из которого шел запах Ганки, и залаял. Залаял?.. Тролль не узнал своего голоса. Вместо отрывистых, басовитых рыков вырывался какой-то сиплый хрип.

А время шло… В нескольких кварталах отсюда на земле лежал хозяин, и ему нужно было помочь. Тролль же сидел, как будто ничего не произошло, и пытался понять, что случилось с голосом. Нет, так дело не пойдет! Он схватил фуражку, попятился назад, покрутил носом, примерился к нужному окну, разбежался и прыгнул. Раздался треск дерева, звон стекла, крики людей! Но Тролль уже ничего не слышал…

Была мягкая летняя ночь. Еще не заснули сторожа магазинов, еще сидели у подъездов дворники, еще бродили влюбленные парочки — и все они жались к подворотням и шарахались в сторону: посреди улицы, не разбирая дороги, бежала молодая, простоволосая женщина. А в руке была зажата старенькая милицейская фуражка.

С

ЛОВИ

Н

Леонид

Дело без свидетелей

Денисов застал капитана Кристинина в его кабинете на Петровке, на четвертом зтаже. Как всегда, здесь было по-казенному чисто и пусто. О вкусах хозяина кабинета свидетельствовали только несколько растений в горшочках на окне да глупый тигр с цветной репродукции, скаливший за стеклом свою брезгливую, невыспавшуюся морду.

Капитан милиции Кристинин сидел за столом и читал бумаги. Увидев Денисова, он прищурил вместо приветствия один глаз и снова углубился в документы. Денисов осторожно вздохнул, сбросил куртку, сел в кресло у окна.

Время от времени в комнату без стука входили незнакомые Денисову люди, здоровались, брали со стола отпечатанные на ксероксе бумаги, читали и расписывались. Потом так же молча уходили. Денисов и Кристинин ни на минуту не оставались одни, кроме того, Кристинину часто звонили, и он коротко, но обстоятельно отвечал по телефону.

Вошел лейтенант Губенко. Он ничуть не изменился за это время и выглядел таким же невеселым и костлявым, как и летом.

— Денисов? — удивился он. — Каким ветром? Ты где сейчас? — Он ревниво следил за продвижением по службе своих знакомых и, встречаясь с ними после долгого перерыва, заметно волновался.

— Все там же. На Астраханском вокзале?

— Перешел в уголовный розыск?

— Нет, стою на посту.

— Но ведь ты на юрфак поступил? — Губенко успокоился, и с этой минуты его отношение к Денисову можно было снова назвать теплым, даже дружеским.

— Почему ж на посту?

Денисов промолчал.

— Ты своего кадровика знаешь? Между прочим, хотел его спросить о тебе. Мы двенадцатого вместе гражданский процесс сдавали. Хотел и забыл — понедельник, летучка, да мне еще нужно было взносы собирать!

— Четверг, — уточнил Денисов и неожиданно покраснел. — Двенадцатого в том месяце был четверг.

— Правильно, в понедельник я криминалистику сдавал, — Губенко удивленно покосился в его сторону.

— Все! — сказал ~ Кристинин, подымаясь. — Можно отдавать печатать! — Он вышел из-за стола и остановился напротив Денисова: — Ну что нового? Дал Блохин какое-нибудь кошмарное, запутанное преступление?

Блохин был старшим инспектором уголовного розыска, ответственным за предупреждение и раскрытие краж вещей у пассажиров, с которым Денисов, несший службу в залах вокзала, постоянно контактировал.

— Дал! — Это и было тем делом, которое привело Денисова в МУР. —

Сначала не хотел, говорил, не положено. А потом дал. Ознакомил со всеми материалами…

Кража чемодана у восьмой билетной кассы. Июльская…

Губенко даже присвистнул:

— А подозреваемый есть?

— Никого, и ни одного свидетеля.

— В чем же суть?

— Потерпевшая стояла в очереди за билетами, чемодан — сбоку… В деле один допрос, три постановления.

— Ну а за что зацепиться? Есть что-нибудь?

— Чемодан был красного цвета.

— Да?! — Губенко засмеялся. — Тогда считай, что Сбоку от кассы, у колонны, обязательно стояли оставленные кем-то чемоданы, и каждый, кто, получив билет, выбирался спиною вперед из очереди, толкал их то в одну, то в другую сторону. Когда до окошечка оставалось человек пять, Денисов оставлял очередь и шел к тяжелым стеклянным дверям, от которых тянуло морозным воздухом улицы.

От непривычных забот Денисов заметно побледнел и осунулся. Впрочем, свою первую в жизни сессию он сдал на «отлично».

Дмитрий Иванович, рекомендованный Кристининым как специалист по психологии вокзальных карманных воров, жил в Химках-Ховрине, недалеко от метро. Денисов поехал к нему в один из морозных дней, в часы, когда должен был сидеть в университете на установочной лекции.

Дверь Денисову открыл худенький мальчик, с белой, почти седой, челкой и розовыми, как у поросенка, ушами. Не поздоровавшись, он тут же молча шмыгнул в кухню. Через минуту оттуда появился приземистый угрюмый человек в пальто, шапке-ушанке и тапочках. В руке он держал бидон из полиэтилена с красной крышечкой.

Денисов поспешил представиться.

— А-а! — беззвучно рассмеялся Дмитрий Иванович. — Кристинина я давно знаю, когда он еще следователем работал. — Коротко кольнув Денисова маленькими светлыми глазками, он стал переобуваться. — Здесь ни слова — по дороге поговорим. Я за молоком собрался. А ну, пострел! — это уже относилось к мальчику.

Дверь в кухню захлопнулась, — Пошли!

Морозный день резанул по глазам неожиданно ярким светом.

— Ух ты! — зажмурился Дмитрий Иванович. — Как сверкает! Я ведь сегодня еще не выходил на улицу! Вот так отпуск догуливаю!