Сабир не чувствовал себя предателем. Он тогда, в девяностом году вручил свою жизнь Тихорецкому. Поверил. Поверил в то, что среди монстров, выросших в проклятой богом системе, монстров, отнявших у него семью, остались люди, не забывшие про долг, честь, и помнящие, черт подери, слова присяги. И что именно он, Сабир, остается последним, кто стоит между вырвавшимися из клеток чудовищами и беззащитными людьми. И у него не было причин усомниться в правильности своего выбора.

Вот только теперь Сабир прекрасно понимал, что Учитель мимоходом завербовал его. Купил, как тогда Тихорецкий. Предательство ли это? Его это совершенно не волновало. Он не чувствовал вины. У Тихорецкого и Учителя один общий враг – Орден. Прекрасно, значит мы – вместе. Он был уверен, что придет время, и Тихорецкому будет позволено узнать все. Придет время.

Телефонный звонок прервал его мысли. Он поднес трубку к уху.

– Рахимов.

Звонил Тихорецкий.

– Сабир, сбор в восемнадцать двадцать на Объекте-два.

Генерал положил трубку.

Сабир посмотрел на часы. Половина пятого. В Эдем он ушел около трех. Пробыл там почти трое суток, а здесь натикало всего полтора часа. Очередной каприз Предтеч? Прошлый "визит" длился три часа – и на Земле, и в Эдеме. Учитель говорил, что бывает и наоборот, иногда время течет быстрее на Земле. В любом случае, усилия по выбиванию из Тихомирова трех дней отгулов в самый разгар операции оказались напрасными. А генерал, между прочим, хорош! Только вчера, после получасовой баталии, дал трое суток отпуска, а сегодня уже отзывает. Так что временная аномалия оказалась очень кстати.

Сабир вышел на улицу. Несколько секунд постоял у подъезда, закрыв глаза. Улыбнулся. Слежки не было. Тихорецкий понял бессмысленность попыток его контролировать, по крайней мере, так открыто.

До Объекта-два – конспиративной квартиры на Павелецкой – он долетел за полчаса. Два года назад Тихорецкий выбил для него рабочую лошадку – маленький "Опелек", под капотом которого скрывался зверь – трехсотсильное чудовище, плод работы ребят из отдела технической поддержки.

На месте его ждали Тихорецкий, Штильман и незнакомый офицер, представившийся Борисовым. Сабир про себя подумал, что он такой же Борисов, как я Куросава. Но протянутую руку пожал и назвался, отметив черный амулет, демонстративно висящий поверх рубашки на шее "Борисова".

– Прошу, товарищи! – решительно объявил Тихорецкий. – Сообщаю вам о начале подготовки операции по захвату и нейтрализации основных фигурантов проекта "Терминал".

– Господа, господа, рассаживайтесь, пожалуйста, – Крохин, потеряв свою серьезность, суетился вокруг невозмутимого Сергея.

Сергей час назад с равнодушным видом положил ему на стол документ на трех страницах. Когда таинственный Евгений Евгеньевич нашел возможность оторвать свой взор от передовицы в "Коммерсанте" и пролистать его, то не смог скрыть дрожь в руках. Даже просмотрел подписи на просвет, словно проверяя водяные знаки. Еще бы. Полтора года они пытались получить согласование правительства, и все как головой в бетонную стенку, а тут – всего месяц работы. А комбинация действительно ой как хороша. Всего делов-то, понять, что нужно вице-премьеру. Нет, что вы, не лично в карман, не тот уровень. Что нужно бизнесу, который тот курирует – модное слово, означающее: холит, лелеет, присматривает, и, разумеется, стрижет. А поняв, подготовить свое убойное предложение, попутно, конечно, умастив несколько рядовых, но важных исполнителей. Благо бюджет на такое умащение Крохин выделял исправно. По правде говоря, это сущие копейки по сравнению с тем, что было истрачено за эти полтора года.

Зато потом Евгений Евгеньевич в грязь лицом не ударил. Возникший, как джинн из бутылки Швец в неизменных ботинках на толстой подошве, был отправлен на директорском "Майбахе" за шампанским и закуской с твердым указанием в расходах не стесняться. Что было выполнено со всей серьезностью, и через час на столе красовались дюжина бутылок сверхдорогого "Кристалла" в окружении корзиночек с икрой, фуа-гра, какого-то специального хлеба, доставляемого из Парижа чуть ли не на истребителе, и прочих разносолов, названия и происхождения которых Сергей не знал. Впрочем, самого его больше всего порадовали жирные устрицы, слезящиеся морской водой на блюде со льдом.

Швец со свойственным ему напором притащил в директорский кабинет смущающегося Ганю и девчонок из бухгалтерии, которые очень кстати вчера первый день вышли на работу. Секретарша Крохина быстро, что свидетельствовало о большом опыте, организовала стол, сам Евгений Евгеньевич выстрелил пробкой в потолок и произнес прочувственную речь, из которой Сергей узнал столько хорошего про себя, что невольно проникся симпатией к директору.

После третьего бокала настроение улучшилось, а лица и фигуры сотрудниц бухгалтерии казались значительно более привлекательными, чем полчаса назад. Непьющий Ганя в одиночестве скучал на диване, просматривая журналы и потягивая сок, обаятельный Швец был окружен всем наличным женским вниманием, а Сергей выслушивал душевные излияния сильно захмелевшего Евгения Евгеньевича.

Несмотря на ослабленную алкоголем способность к анализу информации, он понял, что у Крохина возникли очень серьезные проблемы, связанные с пробуксовкой проектов. Причем настолько серьезные, что, говоря о них, директор переходил на трагический шепот. Трагизм речи усугублялся тем, что он, вероятно на радостях, в одиночку опустошил две бутылки шампанского. "А ведь ему действительно было не до шуток. То-то распрыгался", – благодушно подумал Сергей.

Крохин поднял очередной тост за процветание компании, все дружно зазвенели бокалами. Швец, которому выпивка еще больше развязала язык, ухитрился обнимать всех трех девушек сразу. Директор же впал в сонно-коматозное состояние.

Ганя, улыбаясь, подошел из своего угла к Сергею:

– Тебя действительно можно поздравить.

Сергей важно кивнул:

– А ты думал, мы тут штаны протираем? Не-ет, уважаемый.

– Ну, тогда с меня причитается, – Ганя протянул Сергею серебряную цепочку с черным камнем.

– Ух ты, – Сергей взял, – черный янтарь? Хотя нет, тяжелый…

– Что-то вроде. Одень, пожалуйста, – мягко, но настойчиво попросил Ганя.

Сергей пожал плечами и нацепил Ганин подарок на шею, спрятав камень под рубашку. А почему бы и нет, в конце концов? Даже забавно.

Он обнял Ганю, похлопав его по спине:

– Спасибо, брат.

– Пользуйся, – и рот до ушей, – пригодится.

На диванчике у Швеца дело явно шло к неприкрытому разврату. Крохин опустил голову на стол и, по всей вмдимости, готовился отключаться. Сергей подумал, что пора и домой, в кроватку, баиньки. Он открыл рот, собираясь сказать об этом присевшему рядом Гане, но тот опередил его.

– Поздно, – сказал Ганя.

Это слово прозвучало, словно сигнал стартового пистолета для последующих событий, которые отложились в сознании Сергея как короткие фрагменты кинофильма, прокручиваемого у него в голове.

Сразу за словами Гани раздался негромкий звук разбивающегося стекла. Сергей тупо уставился на влетевший в окно шипящий вращающийся шарик. Что-то большое и тяжелое налетело на него и снесло со стула. Через мгновение мир взорвался со страшным грохотом и ослепительной вспышкой, уколовшей глаза даже сквозь закрытые веки. Несколько секунд он лежал, оглушенный, потом попытался сесть, отпихнув навалившегося на него Ганю. Уши словно заложены ватой, перед глазами плавали красные круги.

В окно вслед за гранатой влетел, окруженный дождем из осколков стекла, черный как демон боец в шлеме с зеркальным забралом и коротким, похожим на игрушечный, автоматом. Еще несколько ворвались в кабинет через распахнувшуюся дверь в приемную.

Сергей замотал головой. Происходящее было настолько нереально, что за действием он наблюдал с абсолютным спокойствием, словно со стороны. Картинка прокручивалась перед его глазами, как при замедленном просмотре кино.