Здоровая нога смягчила удар, зато деревяшка так сильно отдала в культю, что Лозинский, на миг потеряв сознание, с глухим стоном повалился в траву. Оправившись, он поспешно избавился от лямок парашюта и, превозмогая жгучую боль в ноге, заковылял наугад в чащу.

Через некоторое время он вышел на берег небольшого озера. Здесь решил отдохнуть.

Лес кругом стоял не шелохнувшись. Лозинский чутко прислушивался, надеясь уловить хоть шорох, треск сучка или приглушенный разговор. Тихо… Несмотря на то, что за несколько минут перед высадкой летчик выключил моторы и скорость самолета уменьшилась, подручных Лозинского все-таки разбросало.

Он забрался под ветки разлапистой ели. Вещевой мешок передвинул на лямках поближе к голове и прилег, вытянув горящую, словно в огне, ногу. Он прикрыл глаза, впал в полузабытье, в то же время по-звериному настороженно продолжая ловить каждый звук.

Лозинский не торопился собирать группу. Он знал немало случаев, когда парашютные десанты гибли на первых же порах из-за поспешного сбора. Пусть ночь, пусть кругом тишина и кажется — ни единой души кругом. Не верь! Все это обманчиво. Лучше выждать некоторое время, убедиться в действительной безопасности и только тогда сходиться.

Правда, в случае беды группой легче обороняться, но Лозинский ни в коем случае не хотел доводить дело до схватки.

Небо над лесом начало светлеть. Лозинский осторожно выглянул из-под ветвей.

В лесу царил еще сумрак, и только над озером курился белесый туман.

Неожиданно Лозинский уловил непонятный, постепенно приближавшийся к нему шум… Он проворно выбрался из-под ели, встал, весь превратившись в слух… Как будто шло стадо кабанов… Но они же не водятся в этой полосе России… У вдруг по лесу гулко прокатился выстрел! За ним последовал второй, полоснула короткая очередь автомата…

Лозинский метнулся к озеру. Он обеими руками рванул карманный клапан на прорезиненном поясе, выхватил тонкий и длинный резиновый шланг. На одном конце его был раструб для рта и носовой зажим, на другом — пробковый блин, вырезанный точно по листку лилии и раскрашенный под него. На воде он совершенно терялся среди настоящих листьев и прочно удерживал один конец шланга.

Погрузившись в воду, Лозинский поплыл. За спиной продолжалась перестрелка. Он молил бога, чтобы она длилась как можно дольше. Тогда он сумеет добраться до противоположного берега.

Вот он уже близко… Совсем рядом… Наконец Лозинский нащупал ногой дно и тяжело вышел на берег. Песок занимал полосу шага в три шириной, дальше тянулась густая осока, кочки и мелкий кустарник.

Лозинский дошел до осоки и на минуту перевел дух. Выстрелов не было слышно. Даже шум сзади затих. Как будто ушел… Лозинский хотел уже двигаться дальше, но неожиданно перестрелка разгорелась с новой силой и теперь, кажется, впереди. Черт возьми!.. Неужели взяли в кольцо?! Раздумывать было некогда. Лозинский попятился в воду, стараясь точно вступать в свои же следы. Дойдя до глубины, выпустил из рук пробковый блин и ушел под воду… Дальше, еще дальше…. Его охватила плотная, до звона в ушах, тишина. Он опустился на колени, потом лег на мягкие, словно перина, густо разросшиеся водоросли…

Время тянулось медленно. Постепенно Лозинского начал одолевать холод. Он настойчиво добирался до каждой клеточки тела, заставлял дрожать, а Лозинский боялся пошевельнуться, чтобы не поднять со дна муть и тем самым не выдать себя. Правда, поверхность озера густо покрыта листьями лилий, но осторожность никогда не мешает. Он старался не думать об окружавшей его воде, закрывал глаза и мыслями уходил наверх, в лес. Что там творится сейчас?.. Кто еще уцелел из группы?

Но сейчас нужно было заботиться только о себе. На остальных ставь крест, если даже они и живы и ушли от облавы, что, конечно, мало вероятно. Не будешь же подавать им сигналы, когда где-то, может быть, рядом, притаились преследователи и только тебя и ждут. А один он уйдет наверняка. Не зря так тщательно изучал эту местность по карте, знает названия здешних сел и деревень, станций на железной дороге. Самое главное — дорога. Только добраться до нее!.. Если радист жив — он знает, как разыскать его…

Через четыре часа, когда все тело застыло в невыносимой судороге, он осторожно поднялся на поверхность.

Кругом стояла тишина, только ветер глухо шумел вершинами сосен. Легкие облака медленно плыли над озером. Лозинский долго прислушивался, зорко просматривал окружающий лес. Все спокойно. Он вышел на берег, ползком добрался до кустов. Передохнул, снова прислушался и осмотрелся. На всякий случай достал пистолет и гранату. Не торопясь побрел в чащу.

Он пробирался перелесками, балками и оврагами, минуя дороги и населенные пункты. Еще в лесу Лозинский снял тяжелые ботинки с шипами, сделанные специально для маскировки. Сейчас он шел в одном лишь легком ботинке. Деревяшка была голой и глухо стучала по земле. Время от времени он останавливался и из склянки с креозотом поливал следы.

К полудню он был далеко от места выброски.

На пути попалась какая-то речка. Берега ее густо поросли тальником. Здесь Лозинский остановился на дневку.

Первым делом следовало избавиться от всего лишнего. Он вынул резиновую подкладку из вещевого мешка и уложил в нее шланг, непромокаемый чехол с бумажника, компас, кинжал и пояс с четырьмя гранатами. Крепко увязал все в узел и швырнул его в воду. Он тут же ушел на дно — осколочные, с чугунной оболочкой гранаты, сработали за груз. Не был выброшен только пистолет. Он еще мог пригодиться, и потом для него имелся надежный тайник в деревянной ноге, где хранились три автоматические ручки особого назначения.

Теперь поклажа в мешке состояла из двух с половиной буханок хлеба, затертого полотенца, пары белья, набора сапожных инструментов и пачки махорки. Лозинский свернул и туда же сунул ватник — день выдался теплый, и в нем было жарко.

Потом он вспомнил о двух ампулах с ядом, зашитых в лацкане пиджака, и достал их. Они невинно блеснули на солнце тонким стеклом. Но в них таилась мгновенная смерть. Лозинский долго в задумчивости смотрел на них, потом убрал в тайник на протезе. Прилег и в полузабытьи пролежал до сумерек.

Уже в темноте выбрался к железнодорожному полустанку, сел в поезд. И вот теперь сидит в подвале Кобылко полноправным жильцом и даже… даже хозяином. Над паном ротмистром, во всяком случае…

Дворник с «родственником» до вечера просидели за столом. А вечером Лозинский отправился по своим делам.

Он не спеша добрался до улицы Герцена, вошел в подъезд дома № 12, поднялся на второй этаж и позвонил у двери с табличкой

Ему открыл полный, рыхлый мужчина, с отечным, чисто выбритым лицом и мешками под глазами. У него было солидное брюшко, обтянутое серым коверкотовым костюмом, на ногах поскрипывали светлые, под костюм, модельные туфли.

Лозинский спросил:

— Разрешите войти?

— А вам кого? — у хозяина оказался мягкий баритон. Говорил он не торопясь, с достоинством.

— Дениса Степановича Прокопенко.

— Это я.

— Да я уж и так вижу, что вы, — широко улыбнулся пришелец.

Прокопенко удивленно пожал плечами, но все же посторонился и пропустил незнакомца в прихожую. Тот бесцеремонно уставился на него, пытливо осмотрел с головы до ног и покачал головой.

— Ай-яй-яй! Постарели, дорогой, постарели… И полнота какая-то нездоровая, мешки под глазами. Что это с вами, Денис Степаныч?

— Да вы, собственно, кто такой? — Прокопенко даже покраснел от столь бесцеремонного обращения с ним.

А Лозинский удивленно и невинно выпучил на него глаза.

— Неужели не узнали?..

— Да я вас и не знал никогда.

— Ну, уж это!..

— Клянусь честью!

— Э, пустое… Слесаря Тимофея Гаврилова не помните?

— Какого слесаря?!

— Вспомните: тысяча девятьсот восемнадцатый год… Небольшой украинский город, оккупированный немцами… Грязная, вонючая камера в немецкой контрразведке…. И в ней… По-моему, можно и не напоминать, кто сидел в ней, вы знаете сами…