— Можно узнать, что ты надела под эту короткую тунику? — спросил он, недовольно поморщившись. Обычно женщины под платье надевали широкую нижнюю сорочку длиной до самых лодыжек.

— Вероятно, то же, что ты обычно надеваешь под свой килт, — ответила она, одарив его обворожительной улыбкой, и на ее щеке появилась ямочка.

Определенно, эта прелестная женщина могла свести с ума кого угодно…

Лахлан тихо фыркнул.

— Если ты не наденешь еще что-нибудь, то не выйдешь из этой комнаты, — заявил он.

Это открытое проявление деспотизма возмутило Франсин. Ее карие глаза полыхнули гневом.

— Мне кажется, сэр, что вы не имеете права указывать, что мне надеть, а чего не надевать, — громко запротестовала она.

Лахлан не был собственником и никогда не заставлял своих возлюбленных беспрекословно подчиняться его воле. Но сейчас все кардинально изменилось. Он улыбнулся, стараясь скрыть свое раздражение. Зачем ее провоцировать понапрасну? И он спросил спокойным, ласковым голосом:

— Дорогая, скажи, ты эту тунику надела на голое тело или под ней что-нибудь есть?

Он явно начинал терять терпение, и женщина расхохоталась, решив отплатить ему той же монетой, но при этом показать свое возмущение и досаду.

— Думаю, вы этого никогда не узнаете.

— Не нужно дразнить меня, девочка, — повысил голос Кинрат. — Предупреждаю, что ты сейчас играешь с огнем.

— Вот ваш костюм, — сказала она, указав на скамью возле кровати. Там лежали длинная туника и тога. — Так как Анжелика и Люсия уже спят, то я попрошу Касберта сопроводить меня в зал.

Когда она направилась к двери, Лахлан преградил ей дорогу.

— Пропустите, — сказала она и, засмеявшись, попыталась обойти его. — Не прикасайтесь ко мне. Своими грубыми, мозолистыми ручищами вы помнете мою тунику.

Он легко поймал ее и, взяв на руки, понес к кровати.

— Я потрогаю тебя своими грубыми, мозолистыми ручищами, — сказал он. — И если окажется, что твоя попка голая, то я ее как следует отшлепаю.

Когда он положил Франсин на покрывало, та захихикала.

— Осторожно, — предупредила она, попытавшись сесть. — Я буду лягаться, как упрямый деревенский мул.

Услышав столь дерзкие слова, Лахлан улыбнулся. Он больше не злился и чувствовал, как его охватывает желание. Не говоря ни слова, он схватил Франсин за лодыжки, уложил на постель, раздвинул ее ноги и встал на колени между ними. Потом схватил ее за запястья, наклонился, развел ее руки в стороны и прижал их к кровати.

— Ты сейчас покажешь мне, что надето под этим куцым костюмом, потому что твой голый зад может видеть только один-единственный мужчина. И этот мужчина — я, — сказал он хриплым голосом.

Лахлан нежно целовал ее глаза, нос, подбородок. Он упорно и настойчиво гладил языком ее сжатые губы. И она все-таки открыла рот, чтобы он мог проникнуть внутрь. Кинрат погрузил язык в ее рот, потом вытащил его, ясно давая понять, чем хочет с ней заняться.

Однако игривое настроение исчезло, как только они почувствовали, что от страстного желания стали содрогаться их тела. Молодых людей тянуло друг к другу. Она хотела его, а он хотел ее. И эта неуемная страсть постоянно жила в них, она стала частью их существования, всецело подчиняя себе, заставляя совершать странные и неожиданные поступки.

— Когда же ты наконец поймешь, как сильно хочешь меня? — спросил он и провел губами по ее губам. Он гладил ладонями ее груди, лаская их сквозь тонкую шерстяную ткань.

Франсин обняла его за шею.

— Разве я когда-нибудь отрицала это? — спросила она, блаженно улыбаясь влажными губами. Ее выразительные карие глаза смотрели на него нежно и призывно. — По-моему, я никогда не говорила, что не хочу тебя.

Слегка приподняв голову, Лахлан рассматривал тонкие и изящные линии ее прекрасного лица.

— Ты чертовски красива, любимая. Когда ты рядом, мне все время хочется прикоснуться к тебе, — сказал он.

Она усмехнулась.

— У меня нет и сотой доли той потрясающей красоты, которой тебя наградила природа. — Графиня провела указательным пальцем по бровям и носу Лахлана, потом прижала к его губам. — У тебя будут красивые дети, Кинрат. Если, конечно, ты уже не обзавелся потомством.

После ее слов Лахлан почувствовал в груди какую-то неясную, тупую боль. «Сейчас не время обсуждать вопросы продолжения рода», — подумал он и, запустив руку под тунику Франсин, погладил ее ногу.

— Значит, ты не веришь, что под этой туникой скрывается только моя голая попка? — спросила она, удивившись тому, как нагло и откровенно он ее ощупывает.

— Именно это я и пытаюсь выяснить. — Шотландец задрал ее тунику до самого пояса.

Увидев, как от изумления вытянулось его лицо, Франсин расхохоталась.

— Ну вот ты и убедился. Доволен?

Он, как завороженный, смотрел на зрелище, открывшееся перед ним: на Франсин были короткие мужские подштанники, завязанные на талии шнурками.

— Где, черт побери, ты их достала? — спросил он.

— Ты забыл, что я состою в дружеских отношениях с Главным королевским комедиантом, — ответила она. — Чарльз Берби отвечает за реквизит, необходимый для всех наших спектаклей. В том числе и за театральные костюмы. За камзолы, платья, штаны и нижнее белье. — Она едва слышно хихикнула. — Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство, милорд, и узнали все, что хотели.

— Не все, — сказал Лахлан охрипшим от желания голосом.

Увидев ее интимное место, прикрытое тонкими льняными подштанниками, а ткань была такой прозрачной, что он даже смог разглядеть сквозь нее завитки светлых волос, Кинрат почувствовал такой непреодолимый соблазн, перед которым не смог бы устоять ни один мужчина. Она смеялась, радуясь тому, что ей удалось разыграть его. А Лахлан в это время горел в огне, именуемом мужским вожделением.

Он целовал ее губы и тем временем развязывал шнурки на ее талии; потом снял с нее подштанники и сандалии, швырнув все это на покрывало.

Когда Кинрат опустился перед ней на колени, Франсин почувствовала, что ее сердце колотится, как набатный колокол — гулко и тревожно. Он целовал ее бедра, нежно гладил ноги, а потом, обхватив ладонями ее ягодицы, подтянул к краю кровати.

— Лежи спокойно, Фрэнси, — прошептал он, положив ее ноги себе на плечи. — Я хочу немного поласкать тебя, любимая. Только и всего. Ты сказала, что мои пальцы стали шершавыми и мозолистыми из-за того, что я часто упражняюсь в фехтовании, поэтому сейчас все будет по-другому.

Кинрат осторожно раздвинул нежные складки и коснулся языком ее сокровенной жемчужины. Трепет изысканных, пленительных и грешных ощущений пробежал по всему телу женщины, и снова его слова прозвучали как магическое заклинание. Она и не предполагала, что ею овладеет такое сильное пульсирующее желание получать все больше и больше.

Франсин начала всхлипывать, уступая, подчиняясь ему, и он застонал. Это был низкий гортанный звук, ободряющий, поощряющий и обнадеживающий. Казалось, что он хотел успокоить ее, утешить, заверить в том, что в таких необычных ласках нет ничего предосудительного, что он просто объясняет ей без слов, как сильно хочет ее.

Кинрат ласкал нежные места ее тела, одаривал трепетной заботой. Тело женщины отвечало на его шокирующе интимные прикосновения. Судороги экстаза пробегали по всему ее естеству, когда она, наклонив голову, смотрела, как он лижет ее самый потайной бугорок. Она издала низкий звук вздоха женского повиновения и покорности и замерла. Ноги Франсин были широко раздвинуты, глаза закрыты, но сама она была абсолютно открыта перед ним и оттого беззащитна и уязвима.

Поднявшись на ноги, Лахлан посмотрел на неподвижно лежавшую на кровати Франсин. В этой позе она выглядела совершенно расслабленной. И такой родной и любимой, что у него защемило сердце.

Плотское желание пульсировало во всех клеточках тела горца. Под килтом его мужская плоть поднималась, требуя облегчения, а мощный инстинкт грозил затуманить его рациональный мозг.

Однако Лахлан понимал, что их уже, наверное, ищут придворные, ведь Франсин должна была сопровождать гостей в центральный холл. В это самое время ее уже ждут. Он не хотел торопиться и наспех проникать в ее соблазнительное тело. Он подождет. Хотя, возможно, и пожалеет о том, что не овладел ею сейчас.